Тьфу, в гробу я видел Маринину поддержку! Так, пора домой — там и поговорим. Без всяких раздражающих факторов. И постороннего влияния.
Дома первой о старушке заговорила Татьяна. Даже не дома — прямо в лифте попросила меня помолчать до квартиры. Я только головой покачал — вот умеет же преувеличивать! То родителей боялась — до сих пор не пойму, почему; теперь при имени этого божьего одуванчика глаза, как блюдца, делаются. Нет, все-таки нежная у Татьяны натура, не приемлет она наскоков и неприкрытого давления. Не то, что некоторые.
Я тут же решил непременно еще раз поговорить с соседкой. Мягко, но окончательно. Скандала я, конечно, не допущу, но придирки эти свои она оставит. В конце концов, психолог я или нет? А пока нужно Татьяну хоть на пару дней от грубой действительности изолировать. Чтобы отдышалась.
На выходные мы наглухо заперлись в квартире и с удовольствием забыли об окружающем мире.
В понедельник, однако, когда мы вышли из дома и Татьяна тут же съежилась, крадучись направляясь к лифту, во мне опять вспыхнуло раздражение. Еще не хватало, чтобы эта бабка мне Татьяну до нервного срыва довела! Ей же русским языком было сказано, что мы больше не будем ее покой нарушать! Нас же с тех не слышно и не видно — целыми днями на работе, и по выходным носа за дверь не высовываем! Что ей еще нужно? Почему эти люди с таким удовольствием создают вокруг себя конфликты? И психолога им потом подавай, чтобы научил, как их разрешать… вот и мне сейчас — туристов ехать лечить, вместо того чтобы с Татьяной день провести, успокоить ее…
Не успев остынуть, встречу в Маринином агентстве я провел в строго предусмотренные договором сроки. Разбирая каждую из возникших в последнее время напряженных ситуаций, я посоветовал им побольше к себе присматриваться и прислушиваться, показал на двух-трех примерах, что при умении сдерживаться и уважительно относиться к интересам другой стороны любой скандал можно погасить еще до его начала, коротко ответил на вопросы и начал собираться.
Когда комната опустела, ко мне подошла Марина.
— У вас что-то случилось? — осторожно спросила она.
— Нет, — отрезал я, натягивая куртку.
— А чего ты тогда… как еж щетинишься? — прищурилась она.
— Марина, у меня нет ни малейшего желания разговоры разговаривать. — Я все еще сдерживался, но с трудом. — Мне нужно как можно быстрее к Татьяне вернуться.
— А что с ней? — тут же напряглась Марина.
— Ничего, — коротко ответил я.
— Слушай, у тебя совесть есть? — тихо проговорила Марина. — Я ведь не из простого любопытства спрашиваю. Татьяна — один из самых близких мне людей…
— Да говорю же — ничего, — уже спокойнее ответил я. — Ее эта бабка, оказывается, чуть ли не до смерти запугала…
— А ты куда смотрел? — воскликнула Марина.
— На клиентов, — взорвался я. — На твоих в частности. На работе. С утра до вечера. А она же молчит! Она же в жизни не пожалуется! Если бы она мне хоть словечком обмолвилась, я бы этой старушенции уже давно мозги вправил!
— Ну, ты посмотри… — протянула вдруг Марина, расплываясь в довольной ухмылке. — Получается, что и тебя достать можно! Получается, что и у тебя не всегда выдержки хватает! Получается, что и тебе иногда хочется сдачи дать. Да побольнее. Чтобы мало не показалось.
— А ты меня с собой не равняй! — возмутился я совершенно необоснованным намекам. — Я не за себя мстить собираюсь, а Татьяну ограждать от… несправедливости. И мне это по штату положено. Это в мои обязанности входит. А тебе кто право давал других носом во все подряд тыкать?
— Ах, право! — процедила Марина сквозь зубы. — Вот мне такой же, как ты, наверное, в прошлый раз зудел неустанно об отходчивости и незлопамятности — дозуделся! Спасибо — теперь я точно знаю, что в жизни нужно уметь защищать и защищаться!
— А ты откуда знаешь? — оторопел я.
— Я не знаю, — прошипела она. — Я чую. С тобой разговаривая. Сейчас поедешь Татьяне нашептывать, что не стоит обращать внимания на тупую ограниченность, что нужно быть выше ее…
— Марина, — снова попытался я взять себя в руки, — люди не могут вершить суд друг над другом. Этим… есть, кому заниматься.
— Так что, — снова прищурилась Марина, — будем ждать, пока каждый злопыхатель в откровенную сволочь превратится, чтобы они там внимание на него обратили? Может, и с Денисом подождать нужно было, чтобы он после Гали еще в кого-нибудь зубами впился — лишь бы только не в кого-то из ваших! — авось человечек крепким окажется? У тебя еще лицемерия хватило Тошу отчитывать, когда он за горло его взять хотел!
— Вот только не нужно сюда Тошу вмешивать! — возмутился я. — Ему еще учиться и учиться…
— Лучше бы ты у него поучился, — бросила в сердцах Марина. — Да что с тобой говорить… — Она махнула рукой, отвернулась и вышла из комнаты.
Честно говоря, от такой агрессивности я даже растерялся. Она мне еще рассказывать будет, как людей хранить! И чему это я, спрашивается, должен у Тоши учиться? Как скандалы своему человеку устраивать? Или тому, как от непосредственных обязанностей на всякую ерунду отвлекаться? Вот я сейчас не интереса же ради с работы на работу бегаю — мне на жизнь зарабатывать нужно! А у Тоши в той истории вообще все как-то наоборот было: вначале, когда нужно было любой ценой трезвую голову сохранить, он все кулаками норовил помахать, а потом, когда удалось все же прижать Дениса, тот у него ничего, кроме какой-то снисходительной брезгливости, уже, казалось, и не вызывал. С чего это, кстати, он тогда так быстро остыл?
Этот вопрос я и задал Тоше, когда мне — каким-то чудом — удалось добраться к ним в офис почти за два часа до конца рабочего дня.
— А чего же после драки-то кипятиться? — удивился он. — Когда есть непосредственная опасность — тогда да, любые средства хороши, чтобы ее отогнать, а потом… Пинка ей, что ли, под зад давать, чтобы быстрее катилась?
— Любые… — проворчал я, но решил сосредоточиться на главном. — Вот ты бы Марине об этом сказал… вы ведь уже такие друзья — не разлей вода… чтобы она не думала, что у меня особая ангельская точка зрения.
— Слушай, а чего ты на нее взъелся? — спросил с любопытством Тоша.
— Я? Взъелся? — От такой несправедливости я даже не сразу нашелся, что ответить. — Это она целью задалась впереди всех выскакивать! И среди людей она должна быть самая-самая, и в наших делах уже извольте ее планам следовать, да еще и при ее непосредственном участии и контроле!
— Ну и ладно, если получается, — пожал плечами Тоша. — Может, ей прямая дорога в каратели — пусть учится.
— Если бы! — чуть не подавился я сарказмом. — Учиться — это ниже ее достоинства, ей никто и ничто не указ, она сама лучше всех знает, что, когда и как ей делать! Ей даже хранитель без надобности!
— А-а, — усмехнулся Тоша, — вот, значит, в чем все-таки дело!
— Нет, не значит, — с нажимом произнес я. — Я просто считаю, что такая самонадеянность до добра не доведет. Она и Дениса без всякой оглядки приваживать начала — это уж потом ее Стас прикрыл…
— Ну, мне-то как раз жаловаться не приходится, — вставил Тоша.
— … а сейчас, — сделал я вид, что не расслышал, — и вовсе принялась тем, кто ей не нравится, соли на хвост сыпать.
— Об этом я слышал, — рассмеялся Тоша, — и по-моему, она очень красиво того типа умыла.
— По какому праву, хотел бы я знать? — процедил я сквозь зубы.
— А ты вспомни, — хмыкнул Тоша, — как тебя Франсуа — еще тогда, раньше — раздражал, и что тебе хотелось с ним сделать.
— Но ведь только хотелось! — запротестовал я. — И потом — я в первую очередь о Татьяне думал.
— Но бесил-то он тебя, — возразил мне Тоша, и, помолчав, добавил: — Мне вот тоже только хотелось… Дениса искалечить. В нас слишком сильно сидит привычка не вмешиваться напрямую в земную жизнь. А Марина, как человек, не боится идти дальше. И кто тебе, позволю себе напомнить, сказал, что ее действия с карателями не согласованы?
Я опять растерялся. Ведь мелькала же уже мысль, что каратели могли взять Марину под свое крыло. Может, и в самом деле — решили они не дать пропасть ее выдающимся способностям доставлять неприятности другим людям и направили ее энтузиазм на простенькие случаи, до которых у самих все как-то руки не доходят? С какой, собственно, стати они должны меня об этом в известность ставить? У меня своя работа есть.
Окончательно успокоившись, я и вернулся к этой самой работе. И к спокойной жизни, хотелось бы мне добавить, но, как я уже давно понял, на земле спокойной жизни мне не дождаться.
Не прошло и нескольких дней после всех этих разговоров, как я явно почувствовал, что Татьяна что-то от меня скрывает. Она словно опять нырнула в свою печально известную мне задумчивость, отгородившись от всего внешнего мира. От всех моих расспросов о том, как день прошел, отмахивалась, как от роя надоевших мух, а то и вообще невпопад отвечала, и даже когда мы вместе ехали на работу или — в редких в последнее время случаях — с нее, молча шла рядом, но как-то отдельно от меня. Мы как будто вернулись в то время, когда я в ее жизни незримо присутствовал. Еще пару месяцев назад, когда она изо всех сил рвалась поучаствовать в моей ангельской деятельности, такая перемена меня бы обрадовала, но сейчас мне как-то тревожно стало — как бы она не взялась, с тем же рвением, Марине ассистировать. В обход меня.
Пару раз я спросил у нее, не случилось ли чего, не приставала ли к ней опять соседка, но она только неопределенно пожала плечами и ответила, отводя глаза: «Да нет, вроде, ничего такого». Поговорить с бабулей мне так и не удалось — по вечерам возвращался, Бог знает когда, а на выходные жаль было терять хоть минуту драгоценного отдыха. Хотя, впрочем, однажды, когда Татьяна опять уклонилась от прямого ответа на мой вопрос, оставила ли та ее в покое, я решительно вышел из квартиры и позвонил в соседскую дверь. Которая так и не открылась, хотя я раз десять на звонок нажал. Не выламывать же мне ее! Чертыхнувшись в сердцах, я вернулся домой и дал себе клятвенное обещание при первой же встрече… Даже если с ног от усталости валиться буду…
Но если быть совершенно честным, никаких особых усилий, чтобы повстречаться с бабушкой, я не прикладывал. Я даже вспоминал о ней не часто — только когда отстраненность Татьяны мне особо в глаза бросалась. Из головы у меня не выходили мысли о покупке машины. И первым делом — где взять деньги на первый взнос и как оформить кредит. Как я ни крутил и ни вертел, на то, чтобы наскрести нужную сумму, еще хотя бы месяца два нужно было. Ну, зачем мы такой дорогой ремонт делали!
Татьяна к моей навязчивой идее отнеслась более чем прохладно. Сказала, что в машинах абсолютно не разбирается, поскольку всегда была к ним совершенно равнодушной. Я чуть было не обиделся — для нее же стараюсь! По крайней мере, в первую очередь. Я уже открыл было рот, чтобы поругаться с ней, как следует — может, заодно и выяснится, что ее гложет — как вспомнил тот отвратительный месяц после нашего свадебного путешествия, когда она взирала на меня из какой-то немыслимой дали и упрямо пряталась за стенку молчания. Все равно ведь пришлось ждать, пока она соскучится в своем гордом одиночестве.
Сергею опять надоедать своими дилетантскими расспросами мне было неудобно, советоваться с Сергеем Ивановичем я еще был не готов (информация из Интернета категорически отказывалась выстраиваться в ясную и четкую картину), к Марине же я решил обратиться только тогда, когда деньги на первый взнос накопятся. Чтобы, как говорится, одним выстрелом двух зайцев — и ее соображения послушать, и справку о доходах попросить; а то всякий случай общения с ней как-то неблагоприятно на моей самооценке сказывался.
Оставалось отводить душу с Тошей. Не чаще одного-двух раз в неделю — тем более ценными казались мне эти моменты. Ему, разумеется, мысль обзавестись машиной показалась совершенно естественной. Он даже помог мне — со сладострастной какой-то готовностью — существенно сузить поиски подходящей марки и модели. Чего не скажешь о моих финансовых проблемах.
— Вот с деньгами я тебе помочь не смогу, — сказал он, когда я коснулся мельком этой стороны дела. — Ноутбук же только перед Новым Годом купил — сам не один месяц всю зарплату откладывал.
— То-то и оно, — тоскливо протянул я. — Как-то долго эти деньги накапливаются! А меня разъезды по городу просто добивают — в невидимости никогда так не уставал, даже когда по десять раз в день от всех подряд уворачиваться приходилось. И не успеваю ничего — вон Татьяне уже самой домой возвращаться приходится…
— Слушай, — оживился Тоша, — а почему бы тебе к нашим не обратиться?
— Так меня же со снабжения сняли, — махнул рукой я.
— Ну, это же не фокусы какие-то, — возразил мне Тоша. — Тебе ведь нельзя Татьяну из поля зрения надолго выпускать…
Меня словно током ударило — а, в самом деле, почему нет? Кто же, как не родное ведомство, должно мне в поддержании основной работы на соответствующем уровне помочь? Сами ведь велели не стесняться — в любом случае за помощью обращаться. А тут не любой — самый, что ни на есть, серьезный случай — хранимый объект в потенциальной опасности может оказаться. Вот-вот, с ними главное — в правильную форму запрос облечь, в этом я уже не раз на собственном опыте убедился.
До самого конца дня я придумывал, отбрасывал, менял и уточнял формулировки, и даже дома не стал приставать к Татьяне ни с какими разговорами — она этого, по-моему, и не заметила. Мыла после ужина посуду, бродила по квартире, складывая какие-то вещи, готовилась ко сну — мурлыча что-то себе под нос и изредка бросая на меня короткие взгляды. Вот-вот, пусть почувствует, как это приятно, когда о тебе забыли!
Когда она, наконец, заснула, я потихоньку выбрался на кухню и изъявил мысленное желание побеседовать со своим руководителем. Он отозвался практически немедленно — мне не пришлось выслушивать противно-вежливый женский голос, уведомляющий меня, что мой руководитель чрезвычайно занят и свяжется со мной при первой же возникшей возможности. Так, нужно будет запомнить — по вечерам, похоже, достучаться до них намного проще. Линия, наверно, менее перегружена.
— Добрый вечер, Анатолий, — поприветствовал меня мой руководитель. — Чем могу быть полезен?
Я четко и кратко обрисовал ему возникшую проблему, перечислил свои аргументы, объяснил свое видение способа ее разрешения и — для максимально оперативного его достижения — попросил полторы тысячи долларов, ровно столько, сколько мне не хватало на первый взнос.
Мой руководитель крякнул.
— Я вижу, Вы по-настоящему входите во вкус земной жизни, — сухо заметил он.
— Как Вы совершенно справедливо однажды заметили, — осторожно произнес я, — обеспечение жизненных потребностей на земле действительно подразумевает куда большие расходы, чем я себе представлял…
— Машину, извините, — перебил он меня, — никак нельзя отнести к жизненно важным потребностям.
— Вы абсолютно правы, — тут же согласился я, — но машина — это, в первую очередь, средство передвижения, а мне в последнее время нужно столько передвигаться, что не всегда удается уделять моей… подопечной все необходимое внимание.
— Так, может, Вам не стоит брать на себя такое количество второстепенной работы? — вкрадчиво спросил он.
У меня екнуло сердце — они же обещали наблюдение с меня снять! Или все-таки посматривают иногда в мою сторону — при особо бросающихся в глаза изменениях в моей жизни?
— Но жить-то как-то надо! — не выдержал я, сорвавшись с сухого, официального тона.
— Так вот и давайте будем жить по средствам! — осадил он меня. — Умение находить баланс между эффективностью Вашей основной работы и всевозможными вторичными элементами входит в непосредственный круг Ваших обязанностей.
— А, может, все-таки дадите? — с медленно гаснущей надеждой спросил я. — В виде исключения?
— Анатолий, в Вашем случае исключения начинают уже переходить в разряд правил, — твердо ответил он мне. — В свое время, если я не ошибаюсь, Вам было ясно и однозначно сказано, что при переходе в постоянную видимость Вам придется — наряду с основной работой — справляться с заботами обычного человека. И рассчитывать в этом только на себя. Впрочем, — добавил он, помолчав, — в совете я Вам все же не откажу. Сократите объем дополнительной нагрузки, чтобы у нас не появились сомнения в Вашей профессиональной пригодности. Всего доброго!