Вот так и вышло, что на следующий день я не удержалась — похвасталась Гале. Уж с кем с кем, а с ней мне было очень полезно сейчас поговорить, да и она уже с интересом начала на меня поглядывать, когда я у нее все подробности ее новой жизни дотошно выспрашивала. Галя разулыбалась, глаза у нее повлажнели, и она тут же пообещала мне поделиться всем-всем своим опытом. Прямо сегодня. Во время обеденного перерыва.
Как выяснилось, хвасталась в тот день не я одна. За обедом Галя первым делом показала мне, чего следует избегать в меню. Тоша с подчеркнутым удивлением вскинул бровь.
— А мы с Татьяной теперь в одной лодке, — рассмеялась Галя. — Так что молись, чтобы Анатолий хоть изредка на обед успевал: отныне у нас — свои разговоры, у вас — свои.
Тоша сделал большие, круглые глаза и принялся поздравлять меня с таким воодушевлением, что я сразу поняла, что он не впервые об этом слышит. Это же надо — вместо того, чтобы на работу ехать, этот несносный сторонник искренности и открытости решил начать день с того, чтобы поболтать о нашей личной жизни с первым, кто ему по дороге встретился. А еще говорят, что женщины сплетничать любят!
За неимением собеседника Тоша внимательно прислушивался к нашему с Галей разговору. Очень внимательно. Зачем — я поняла, когда вечером мой ангел пристал ко мне с расспросами о рекомендациях врача. Отвечать ему мне пока еще почти нечего было — он вытащил из кармана какой-то листик и уставился на него, хмурясь и жуя губами.
— Это еще что такое? — подозрительно спросила я.
— Это — советы Галиного врача, — ответил он, пробегая в двадцатый, наверное, раз глазами то, что было там написано. — Мне Тоша все подробно записал, и я не понимаю…
— Ах, он тебе подробно записал! — фыркнула я. — Да он просто законспектировал то, о чем Галя сегодня говорила. И поверь мне — я там тоже была, и поняла ее слова ничуть не хуже Тоши.
— Нет-нет, — замотал головой он, — что-то здесь не так. Врачи ведь тоже разные бывают — внимательные и не очень… Ладно, я попробую проконсультироваться…
— Без меня, — отрезала я, даже не подозревая, как скоро у него появится поддержка. — У меня врач — хороший и, судя по возрасту, опытный. Когда я вчера в очереди сидела, к ней двое приходили — из тех, кого она вела — с цветами и благодарностью.
Встретив его скептический взгляд, я поняла, что мне не удалось окончательно убедить его. Ну, понятно — он же и в гинекологии с акушерством лучше меня разбирается! Ну и пусть ищет, с кем бы еще посоветоваться — и пусть его там заодно и осматривают.
На следующий день мы убирали… в смысле, он убирал, а мне было велено работу у него поэтапно принимать, чтобы он что-нибудь не пропустил. Я бы с удовольствием хоть какую-то недоделку нашла, но он, видимо, сосредоточил все усилия на том, чтобы лишить меня и морального удовольствия. Затем мы поехали в магазин — истомившись тягостным бездельем, я зашла перед выходом к бабушке, чтобы спросить, не нужно ли и ей там что-нибудь. Оказалось, что очень даже нужно. Я попросила моего ангела вызвать пока лифт и быстро записала все, о чем она просила, предложив ей всякий раз, отправляясь в магазин, и ей покупки делать.
— А муж-то твой, деточка, возражать не будет? — заморгав, робко спросила она.
— Ну что Вы, Варвара Степановна, — нежно улыбнувшись, громко ответила я, — он всегда всем с огромным удовольствием помогает. У него натура такая — отзывчивая.
Он не разговаривал со мной до самого позднего вечера. Уткнулся в компьютер и сделал вид, что оглох — как в те дни, когда с головой нырял в автомобильные сайты. Ну и слаба Богу — я хоть почитала спокойно.
В воскресенье мы, как и обещали, поехали к родителям — машину демонстрировать. Мой ангел, похоже, проникся серьезностью предстоящей задачи (не хватало нам еще задеть кого-то и предстать перед глазами отца с царапинами на каком-нибудь крыле!) — за рулем он вел себя на удивление внимательно. Мне даже ни разу не пришлось напоминать ему, чтобы за дорогой следил — мы ни одну, даже самую крохотную ямку не поймали. Я расслабилась — вот удалось наконец-то подольше в тепле и уюте покататься! — и начала прикидывать, как бы сообщить им вторую, не менее важную новость.
Когда мы уже подъезжали, мой ангел спросил: — Сразу расскажем?
— Нет, я сама, — быстро ответила я. — Когда момент подходящий возникнет.
Долго ждать мне не пришлось. Быстро осмотрев машину (отец ее уже видел и матери, судя по всему, уже все подробности доложил), мы по традиции отправились за стол. От вина я сразу же отказалась — решительно и однозначно — и мать бросила на меня острый взгляд. Чтобы отвлечь ее внимание, я принялась накладывать себе закуски — мы почти не завтракали, и аппетит у меня разыгрался не на шутку.
— Татьяна, у тебя на горячее-то место останется? — пошутила мать.
— Останется, останется, — ответила я, с нетерпением берясь за вилку. — И на сладкое тоже.
Вначале, разумеется, разговор зашел о машинах — с одной стороны, о том облегчении в жизни, которое они приносят; с другой — обо всех тонкостях и нюансах их правильного содержания. Мой ангел охотно отвечал на вопросы отца и внимательно прислушивался к его советам, но совсем без того энтузиазма, которого я от него ожидала еще пару дней назад. Время от времени он бросал на меня вопросительные взгляды, и я всякий раз коротко качала головой. Об этом я рассказывать буду — хватит того, что он с женитьбой впереди меня выскочил!
Под горячее отец ударился в воспоминания — и пошла сравнительная характеристика всех тех машин, которые у него когда-либо были. Я почему-то закончила кушать первой и, задумчиво поглядывая на блюдо с мясом и картошкой, подумала с легким раздражением: «Вот когда не надо было, они только о моей жизни и говорили, а теперь — нате вам: машины, машины и еще раз машины, и ни о чем другом слова не вставишь!».
Словно уловив мое настроение, мать вдруг отодвинула свою тарелку и сказала: — А ну, пошли, Татьяна — на кухне поможешь. А вы доедайте, доедайте, — бросила она моему тут же вскинувшемуся ангелу и замолкшему на полуслове отцу, — вас никто не гонит.
На кухне, составляя грязные тарелки в мойку, она небрежно бросила мне: — Ну, так что там новенького в жизни?
Я тряхнула головой — более подходящего момента мне, пожалуй, не дождаться — и прямо выложила ей, что жду ребенка.
Она замерла на мгновенье, затем повернулась спиной к мойке и оперлась на нее, глядя на меня в упор. Молча. Я занервничала — нужно было, наверно, как-то иначе… Вдруг я заметила, что она быстро моргает, и подбородок у нее мелко-мелко дрожит.
— Мам, ты чего? — уже всерьез испугалась я.
— Ничего, — глухо ответила она, быстро проведя тыльной стороной ладони по глазам. — Мы же столько лет ждали… И вот с лета — ничего и ничего, уже надежду терять начали…
Она двинулась ко мне, расставив руки, и нерешительно остановилась в шаге от меня. Потеряв дар речи от ее неуверенности, я быстро шагнула навстречу ей, и она, наконец, обняла меня, похлопывая по спине и приговаривая: — Ну, и слава Богу! Слава Богу!
Впрочем, даже этой великой новости не удалось растрогать мою мать надолго. Сделав несколько глубоких вздохов, она взяла себя в руки, отстранила меня и окинула знакомым с детства критически-прищуренным взглядом. И посыпались вопросы.
— Какой срок?
— Семь недель?
— Когда у врача была?
— В четверг.
— На учет поставили?
— Да.
— Тошнота еще не появилась?
— Нет… — Я страдальчески поморщилась — может, пронесет?
— Люда, так где там чай? — послышалось из столовой, и я перевела дух — допрос явно на какое-то время откладывался.
— Ну, что, пойдем отца радовать. — На лице у нее появилось… предвкушение.
— А может, ты ему потом… когда мы уедем? — предложила я, не зная, куда руки девать.
— Еще чего! — фыркнула она, и решительно вышла из кухни.
В столовой она поставила на стол торт и объявила: — У меня есть тост.
Взяв бутылку вина, она наполнила рюмку отца, затем свою и выжидательно посмотрела на него. Я замерла — с моим отцом такие вольности еще никому с рук не сходили. Он нахмурился.
— Поднимай, поднимай, — как ни в чем ни бывало, поторопила она его. — Дождались мы с тобой, отец — скоро дедом будешь!
Отец моргнул, нерешительно взялся за рюмку и глянул вопросительно… на моего ангела. У того расплылась по лицу совершенно дурацкая, блаженная улыбка.
— Вот это да! — шумно выдохнул отец. — А ну, неси еще одну рюмку, — повернулся он к матери, — я за такое дело должен с зятем выпить.
— Он же за рулем! — завопила я, и осеклась, когда мать впервые в жизни стала на мою сторону: — Ты, что, вообще сдурел на старости лет?
У меня дух перехватило — вот сейчас точно взрыв будет.
Но чудеса продолжались.
— От одного глотка ничего с ним не сделается, — беспечно махнул рукой отец, — а еще немного посидим, и вообще выветрится. Неси, я сказал, — добавил он металла в голос.
У меня отлегло от сердца — значит, не все еще в мире с ног на голову перевернулось. Мать, конечно, послушалась — но неодобрительно поджав губы и бормоча что-то себе под нос. Расслышав что-то вроде «маразматик старый», я опять испуганно глянула на отца. Он все также добродушно ухмылялся.
Мать вернулась с самой крохотной в их доме рюмкой. Отец плеснул туда вина (слава Богу, и на глоток не наберется!) и поднял свою.
— Ну, молодец, — произнес он, обращаясь к моему ангелу. — Молодец, зять! И правильно — нечего с этим в долгий ящик откладывать!
Минуточку, а я здесь, что, вообще не при чем? Это с какой стати он один молодец? И кто это здесь что-то не откладывал? Может, этот кто-то не то, что откладывал — полгода от одной только мысли… руками и ногами отнекивался? И может, это кто-то совсем другой узнал, что такое вообще возможно? И потом еще чуть не охрип, убеждая в этом этого… молодца?
Гейзер праведного возмущения погасила моя мать.
— Понятно, в ближайшие полчаса от них толку не будет, — безнадежно махнула она рукой в сторону мужчин и придвинула свой стул к моему.
Я собралась с силами — похоже, отложенный допрос еще толком и не начинался. Участвовать в нем у меня не было ни малейшего желания — как праздновать, так он, а как на вопросы отвечать в свете стоваттной лампы, в глаза направленном, так я…
— Какие анализы сделала?
Я перечислила.
— А УЗИ?
Я кивнула.
— Копии себе взяла?
Я удивленно глянула на нее.
— Ну, хоть результаты выписала?
Я ошарашено покачала головой.
— Ну, надо же и самой за всем следить, — воскликнула мать, — не только же врачу на слово верить! Ты у себя в районной поликлинике на учет стала?
Я опять кивнула.
— Как фамилия врача?
Я назвала.
— Ладно, я узнаю, что это за специалист, но вообще мне это не нравится, — поморщилась она. — Там таких, как ты — десятки, если не сотни, поток идет, и на особое внимание рассчитывать не приходится. Нужно бы еще у кого-то проконсультироваться… — Она задумчиво прищурилась.
— Да зачем? — застонала я.
— А вот хотя бы затем, чтобы — если мнение твоего врача подтвердится — и дальше к нему с доверием прислушиваться. В общем, дай мне неделю — я справки наведу…
— Мама, ну, не надо, у меня очень хороший врач! — В отчаянии я и ей рассказала о тех двух женщинах, которые благодарили в моем присутствии врача за детей.
— Это — не показатель, — как всегда, с ходу отмела мои слова мать. — Принято так — вот и пришли. Значит, через неделю я тебе позвоню… нет, лучше приеду, — поправилась она, бросив на меня короткий взгляд.
Нетрудно догадаться, что когда мы возвращались домой, настроение у меня было далеко не лучшее. И то, что мой ангел просто излучал… нет, просто булькал… нет, просто неприлично булькал радостным воодушевлением, мне его никак не улучшало.
— Ты чего надулась? — промурлыкал он, как только мы отъехали.
— Ничего, — буркнула я, не поворачивая головы от окна.
Дома я мрачно взялась за книгу и устроилась на диване в гостиной. Он продолжал крутиться около меня — мелькал перед носом, как муха назойливая: то по плечу погладит, по волосы за ухо заведет, то в макушку чмокнет.
— Отстань! — не выдержала, наконец, я.
Он тут же уселся рядом и отобрал у меня книгу.
— Ну, выкладывай, — заявил он, пытаясь обнять меня за плечи.
— Что я должна тебе выкладывать? — Я отодвинулась.
— Чего ты опять злишься, — ответил он, опять расплываясь в улыбке Иванушки-дурачка. — По-моему, сегодня все отлично прошло…
— Для кого? — выпалила я сквозь крепко сжатые зубы. — Все друг друга поздравили! Все друг с другом вина выпили! И даже выяснили, кто у нас молодец. Ты, разумеется, кто же еще? А мое дело — перед матерью навытяжку сидеть и на вопросы с пристрастием отвечать! И голову пеплом посыпать, потому что опять все не так сделала.
— Татьяна, ну, не меня же ей расспрашивать! — растерянно проговорил он, и тут же пришел в себя: — Тем более что ты и от меня все в тайне держала! Я вообще понятия не имею, за что мне хвататься: тебе одно сказали, Гале — другое, в Интернете каждый сайт что-то свое советует… Если хочешь, я сам с твоей матерью поговорю, чтобы она тебя лишний раз не теребила…
— Не надо! — завопила я, с ужасом представив себе их объединенные усилия.
— Ну, тогда сама скажи, что мне сейчас делать! — воскликнул он. — Я же никогда с таким не сталкивался… вернее, не помню. Я двумя руками за то, чтобы помочь, но как?
До меня вдруг дошло, что в моей жизни впервые появилось нечто, что он никак не может за меня сделать. И впервые весь его многожизненный опыт вдруг превратился в круглый и симпатичный нолик. А авторитет, которым он меня постоянно к земле придавливал — в пушистое перышко, которое даже сдувать не нужно — рукой отмахнешься, и взлетит… в небесные выси. Надо пользоваться моментом — хоть в чем-то за мной последнее слово будет!
— У меня все нормально, — воодушевившись, уже спокойнее ответила я. — Пока, — спохватившись, я потянулась к деревянному подлокотнику дивана и постучала по нему. — Так что нечего надо мной трястись, словно я сейчас рассыплюсь — я только нервничать начинаю, а мне это противопоказано.
— Так что — от меня вообще толку никакого? — с обидой спросил он.
— Ну почему же? — возразила я. — Если что-то нужно будет, я тебе сразу скажу. — Он приосанился. — А пока… вон бабуле можно помочь — она только рада будет. Ты же не откажешься создать вокруг меня атмосферу расположения и доброжелательности?
Он подозрительно глянул на меня, но возразить ему было нечего — прямейшие профессиональные обязанности не позволили. Я уже начала мечтать о том, чтобы соседке что-нибудь починить понадобилось — чтобы он хоть на какое-то время перестал порхать вокруг меня, страхуя каждое движение. Если бы еще мать можно было как-то отвлечь!
Наша бабушка словно услышала мои слова. Один-два раза в неделю мы, отправляясь в магазин, и для нее покупки делали, но потом каждый второй день — вернее, вечер — выяснялось, что она забыла что-то в список включить. То хлеб, то масло, то кефир…
— Ну, что Вы, что Вы, Варвара Степановна, — всякий раз с готовностью кивала я головой, — Анатолий с удовольствием сейчас съездит — он же на машине в два счета туда-сюда обернется.
Мой ангел с каменным лицом направлялся к вешалке, старушка плелась за ним, рассыпаясь в таких благодарностях, что ему оставалось только бормотать: «Да никакого беспокойства!», а я получала получасовую возможность спокойно прислушаться к своему телу, что в его присутствии всегда заканчивалось истерическим: «Что у тебя болит?».
Вскоре устная благодарность показалась Варваре Степановне недостаточной, и однажды она явилась к нам вечером на чай — с испеченным ее собственными руками луковым пирогом.
Именно в этот день к нам приехала моя мать.
С первого взгляда оценив добрососедскую обстановку у нас на кухне, мать с присущей ей словоохотливостью тут же вписалась в нее — познакомилась с Варварой Степановной, похвалила ее пирог, попросила рецепт и принялась расспрашивать о ее семье. Мы с ангелом переглянулись — у него в глазах стояла неприкрытая паника, у меня же появилась надежда, что мать не станет все же при посторонних о моих личных делах говорить.