— Я, конечно, понимаю, что мне как человеку чрезвычайно далекому от вопросов построения здоровой семьи можно обо всем сообщать последней… — отчеканила она без всяких приветствий.
А-а, значит, сутки она все-таки выдержала — я знала, что на большее ее не хватит! Я прыснула.
— Марина, не злись! — миролюбиво проговорила я, чрезвычайно гордясь своей изобретательностью. — Мне столько пришлось всего переделать — оглянуться некогда было. Ты себе даже не представляешь…
— Точно, не представляю, — с радостью согласилась со мной Марина. — Так что поверю тебе на слово. Но ты мне лучше другое расскажи — я тут целый день хожу, думаю…
— Как — целый день? — оторопела я.
— Ну, когда Светка мне вчера позвонила, — нетерпеливо пояснила Марина, — я сначала, конечно, обрадовалась. А потом, прямо тебе скажу, испугалась… И теперь вот думаю, что ты со всем этим собираешься делать.
— Вчера? — переспросила я упавшим голосом. — Так она тебе вчера звонила…
— А что такое? — насторожилась Марина.
— Да я ей сама только вчера сказала… — Размечталась одна, изобретательная, поднять моральный дух подруги! — И специально попросила тебе позвонить… Думала она пару дней выждет… В отместку за наши с тобой тайны… А с чего это ты испугалась? — вдруг дошло до меня. — И что именно я должна теперь делать?
— Отвечаю по пунктам, — вернулась Марина к своему неизменному деловому тону. — Первое — держать меня в неведении Светка никогда бы не решилась, знает, что со мной не нужно связываться. Второе — в отместку она никому ничего делать не станет, она в этом отношении лучше нас с тобой. Ну, ладно, — поправилась она, — лучше меня. Третье — то, чего я испугалась, по-моему, достаточно очевидно. И что теперь делать — это нужно подумать.
— Марина, о чем ты? Что очевидно? — Вот предупреждала же меня Светка, что она что-нибудь такое ляпнет, что меня в дрожь бросит!
— Татьяна, тебе не кажется, что доктора могут в тебе нечто чрезвычайно интересное с точки зрения науки обнаружить? — вкрадчиво поинтересовалась Марина.
— Почему? — уже совсем нервно спросила я.
— Ну, какую-нибудь… наследственность… необычную… по папиной линии, — предположила она. — Вы вообще чем думали?
Вот чем всегда были хороши мои отношения с Мариной — так это накалом страстей. Только что у меня все замерло в ожидании некой вселенской катастрофы, а теперь навалилось такое облегчение, что голова закружилась. Выжав из глаз слезы, а изо рта — нервный смешок.
— Тьфу, ты… — Смешок вырвался из горла с шумом, как пар из перегревшегося двигателя. — Ну, знаешь… За такие шуточки…
— Какие шуточки, Татьяна? — коротко рявкнула Марина. — Ты соображаешь, куда тебя могут запереть? Сейчас, надо полагать, еще ничего из ряда вон выходящего не просматривается, а потом? А если этого твоего… защитника в белых перчатках захотят поисследовать? На предмет обнаружения, откуда у загадки природы ноги растут?
— Марина, успокойся. — Поняв, что новые испытания оказались воображаемыми, я испытала небывалый прилив расположения ко всему человечеству. А к Марине, так и вовсе сочувственного — в кои-то веки мне удастся ей глаза на существующий порядок вещей раскрыть! Вот только как бы это обиняками… по телефону все же говорим. — Это — далеко не единичный случай.
— Да? — скептически вставила она.
— И уж точно не первый, — продолжила я. — Ты, что, про Галю забыла?
— Не знаю, не знаю, — задумчиво протянула она. — Там все-таки совсем другой случай был — цели другие, задачи, возможности опять же… Может, и экипировка чуть более приземленная полагалась…
— Да нет, — уверенно возразила ей я, — как выяснилось, возможность такая есть у всех, независимо от окраски, вот только свет… ну, такие, как Анатолий, редко решаются ею воспользоваться. Намного реже, чем с нами… подружиться. Но, тем не менее, существует даже определенная структура, которая занимается подобными… ситуациями и наблюдает за их… последствиями. Много лет потом наблюдает, в обычных условиях — так что, как видишь, ни о каких физических… отклонениях речь не идет.
— А о не физических? — никак не унималась Марина.
Хм, а вот об этом я Анабель не спросила! А, ерунда — если за такими детьми в обычной жизни наблюдают, значит, они прекрасно в нее вписываются. В конце концов, человека в первую очередь окружающая среда определяет…
— Не знаю, — поколебавшись, честно ответила я. — Но, с другой стороны, сама подумай: если бы существовала хоть какая-то опасность — для любой из сторон — неужели ее бы не пресекли в самом… зародыше, так сказать?
— Ох, Татьяна, ты меня своей доверчивостью однажды-таки доведешь! — проворчала Марина уже спокойнее. — Можно подумать, ушами только у нас хлопают. Я вот как раз и боялась, что спохватятся потом, пресекать начнут, не разбираясь, чем это для человека может кончиться… Как они это умеют, — жестко добавила она. — Вот уже начала просчитывать, как бы на какую-нибудь частную клинику выйти, на анонимное наблюдение…
— И ты туда же? — От неожиданности я просто завопила. — Да вы, что, сговорились все, что ли?
— Кто — все и куда — туда же? — с интересом спросила Марина.
— Все, — коротко и всеобъемлюще ответила я. — Мать, в первую очередь — я, дурочка, уже почти поверила, что мне, наконец, доверили своей жизнью жить. Так нет — опять отойди в сторону и посмотри, как это делается! И Анатолий уже на ее сторону переметнулся. А теперь и ты? Ты же ему сама, совсем недавно, говорила, что не нужно соломку подстилать, что мне все, что угодно, силам…
— Хм, — Марина кашлянула. — Ладно, touchee. Давай начнем сначала и представим себе, что я предлагаю тебе помощь. Не захочешь — откажешься. Чего от тебя мать хочет?
— Послушания. Повиновения. Беспрекословного. Как всегда, — без раздумий перечислила я. — Она же во всем лучше меня разбирается. Она даже лучше знает, как я себя чувствую и как должна себя чувствовать. Отсюда — как должна есть, спать, ходить… жить, одним словом. Я так надеялась, что она успокоится после того, как замуж меня пристроит, а теперь мне уже опять завыть хочется!
— А защитник твой, — вкрадчиво поинтересовалась Марина, — надо понимать, тоже мои слова о твоих обширных силах на ус намотал?
— А с чего ему возмущаться? — сардонически заметила я. — Он у них сейчас в молодцах ходит, ему — все дифирамбы с поздравлениями, это только мне — колония строгого режима… — Услышав свои слова со стороны, я вдруг опомнилась и замялась. — Хотя, если честно, против моей матери устоять… А он вообще растерялся — в первый же раз с таким поворотом в жизни сталкивается. Привык на авторитеты полагаться — вот и уговаривает меня, что у нее больше опыта. А она… Я не знаю — хоть бы она работала! Хоть бы у нее хобби какое-то появилось! Чтобы увлеклась чем-то и на меня меньше времени тратила!
— А вот в этом направлении можно было бы, пожалуй, подумать, — задумчиво прервала Марина поток моих истерических излияний. — Чем она вообще интересуется?
— Ничем, — мрачно буркнула я. — Кроме отца и дома. Ну, и меня, разумеется.
— Дом, говоришь… — протянула Марина, и вдруг оживилась: — А у них, по-моему, и сад есть? Как она с садом-то?
— Ну, занимается, — неуверенно ответила я. — Цветами, в основном. Розами. Но это же интерес сезонный…
— Это как сказать… — В голосе Марины появилась хорошо знакомая мне нотка изобретательного стратега. — Есть у меня клиенты — душевная такая пара, общительная, на садоводстве они просто помешаны… У нее что-нибудь необычное там растет?
— Да она каждый год что-то новое сажает! — воскликнула я с внезапно вспыхнувшей надеждой.
— Если хочешь, я могу им ее телефон дать, — раздумчиво предложила мне Марина. — Может, они сойдутся на этой почве, клуб любителей декоративных растений организуют…
— Только я ей позвоню сначала, — быстро вставила я. — Спрошу, можно ли телефон дать. Для приличия.
— Ради Бога, — без колебаний согласилась Марина. — Только невзначай спрашивай, чтобы не спугнуть ее.
— Конечно-конечно! — Мне уже не терпелось вступить в народно-освободительное движение. Кстати, и не только в свое собственное… — Вот бы еще и Галину мать к ним пристроить, — мечтательно произнесла я, решив, что если уж бороться за свободу, так для всех.
— А там что такое? — встревожено спросила Марина.
— Да ей тоже сейчас жизнь медом не кажется. — Совесть меня не мучила — я ведь не сплетничаю, а проявляю солидарность в борьбе за права человека. И его ангела, между прочим, тоже. О чем другие ангелы, похоже, и думать забыли.
— Странно, — напряженно заметила Марина, — а мне Тоша как будто говорил, что там — полный мир и согласие…
— Это раньше так было, — с удовольствием просветила ее я и в этом вопросе. — А теперь ее мать решила, что если Тоша не бросил о ней заботиться, значит, жениться должен. Или не морочить голову, как она высказывается. Галя, к счастью, даже не подозревает, что он все это слышит, но что дальше будет?
— Так, Татьяна, — помолчав, решительно заявила Марина, — давай проблемы по очереди решать. Сначала попробуем твоей матери развлечение подбросить, а там подумаем…
Мне невероятно понравилось это «попробуем» и «подумаем». Вот как настоящая дружба и понимание проявляются! Вовсе не обязательно мне указывать, что делать, или еще лучше — за меня делать. Можно обсудить со мной сложившуюся ситуацию, поинтересоваться, какой я из нее выход вижу, не отбрасывать его сразу как заведомо вздорный, выделить и мне поле деятельности — с доверием… Не то, что некоторые.
И вовсе незачем этим некоторым знать, как я собираюсь против назойливой опеки бороться. Чтобы эти некоторые не начали все мои действия изучать и тут же всякие противодействия придумывать. Тем более что эти некоторые сами признали, что не знают, как себя вести, чтобы всем спокойно и уютно было. И пусть они потом только попробуют возмутиться, когда я этот покой и уют сама организую!
Окрыленная полученной возможностью принести пользу всем вокруг, я позвонила матери прямо на следующий день. Когда мой ангел — так же, как и накануне — опять по бабушкиной просьбе в магазин уехал. Известие о том, что мои знакомые — страстно увлеченные разведением роз — очень хотели бы посетить оранжерею моих родителей, польстило моей матери. Она сказала, что с удовольствием поделится опытом с теми, кто им интересуется — сделав особое ударение на последней части фразы.
И она пропала. Она не звонила мне целых три дня! Чтобы держать руку на пульсе развития событий, я сама с ней связалась, отрапортовала, что у меня все в порядке, и поинтересовалась, как прошла встреча в оранжерее. Оказалось, что встреч прошло уже несколько, и не только в оранжерее, и что новые знакомые совершенно ее очаровали.
Эта тема неизменно возникала во всех наших последующих разговорах — существенно более редких, чем прежде. Помогало, наверно, и то, что я первым делом докладывала ей обо всех изменениях в своем состоянии, после чего она сдержанно хвалила меня за то, что я «наконец, повзрослела», и тут же пускалась в рассказы о своем… нет, не новом — первом в жизни увлечении.
— Ты знаешь, — однажды доверительно сообщила она мне, — мне никогда прежде не встречались такие глубокие, всесторонние люди. Они как-то умеют находить гармонию в жизни, умеют видеть, как все в ней взаимосвязано. Я очень многое у них почерпнула. Я начала понимать, что здоровый образ жизни включает в себя не только режим дня и питания, но и духовность, красоту, умение открывать себя бескрайней космической энергии и находить в ней совершенно неописуемое понимание мира…
Я только посмеивалась про себя. С радостью — и не только за себя, между прочим. С моей точки зрения, мать всегда была чрезмерно материалистом, ей всегда не хватало умения время от времени воспарить над бренной действительностью и глянуть на жизнь с некой высоты. А может, это умение мне в чрезмерных количествах досталось — и потому не вызывало у нее прежде ничего, кроме раздражения.
Сейчас же она ринулась в общество, в котором говорили о космической энергии и душевной гармонии, со всем пылом новообращенного.
Отец, как я поняла, в особом восторге не был, но поскольку дом и стол содержался в неизменной безупречности, а общалась она с новыми знакомыми, пока он на работе был, никаких возражений он не высказывал. Даже шутливо бросил как-то в разговоре с моим ангелом, что «когда быт на должном уровне организован, то и о духовном росте подумать не грех».
С лица моего ангела не сходило озадаченное выражение. Которое тоже вызывало у меня улыбку. Я-то ведь знала, с какой точки зрения он смотрит на неожиданное перерождение моих родителей. До сих пор он был глубоко уверен в их бесконечной приземленности, а также и в том, что до финальной прямой к ангельскому пониманию смысла жизни им еще идти и идти. Теперь же он выслушивал мои рассказы о поисках матери возвышенности в самых простых вещах с пристальным, каким-то профессиональным интересом.
Я же тихо радовалась успеху нашей с Мариной кампании по обеспечению всех миром и довольством в жизни.
Где-то через месяц, однако, жизнь вернулась на круги своя и, не остановившись на этом, пошла вразнос.
Глава 6. Очередные медвежьи услуги
Я всегда любил свою работу. Из-за той великой роли, которую мне доводилось играть во время каждой жизни на земле. А также из-за полноты и яркости этой самой жизни. Ее полноты всевозможными чувствами, среди которых меня бросало то на гребень волны, то почти на самое дно. Особенно в последнее время, рядом с Татьяной.
Не скрою также, что меня уже давненько мучили сомнения во всесторонности нашей подготовки к этой самой работе. Многое мне казалось все более и более странным — невозможность контакта с коллегами, сокрытие информации о наших противниках, сведение всего опыта пребывания на земле к нескольким страницам сухого, сжатого отчета…
Но еще никогда в жизни пробелы в этой подготовке не вызывали у меня такого бешенства, как в тот день, когда Татьяна сообщила мне о ребенке!
Жизнь на земле полна неожиданностей. Постулат. Один из первых в элементарном курсе. Второй — к ним нужно быть постоянно готовым. Отлично. Каким образом я мог подготовиться к этому известию? Если даже сам факт таковой возможности относится к строжайше засекреченной информации!
Уже много раз я думал, что познал, наконец, все вершины и впадины человеческих эмоций. Глубоко познал — с Татьяниной помощью. Я уже знал, что такое кипеть от ярости, таять от блаженства, заикаться от смущения и искать где-то в районе коленей челюсть от удивления — одним словом, весь, как мне казалось, спектр. Наивный. Пункт о неожиданностях, наверное, для таких, как я, и поставили одним из первых в нашем курсе.
Поэтому, я думаю, нетрудно себе представить, что при известии о том, что у меня скоро родится ребенок, я слегка растерялся и не сразу нашелся, что сказать. Трудно, знаете ли, было искать, что сказать, когда от Татьяниных слов, как от взрыва противотанковой мины, меня подбросило вверх, перевернуло и — со всей несокрушимостью земного притяжения — швырнуло вниз. И даже не на исходное место, а на самое дно взрывной воронки — прямо головой в вязкое болото отчаянных мыслей о том, что мне теперь делать.
Почему меня к такому не подготовили? Где инструкции на случай хранения двух объектов в одном? Где начитка лекций по рациональной расстановке приоритетов? Где практические занятия по приобретению навыков воздействия исключительно на объект-носитель? Где перечень критериев, по которым следует отличать его потребности от потребностей его содержимого?
Признаюсь, тяжесть возникшей передо мной задачи сплющила мое самолюбие намного быстрее, чем я ожидал — я воззвал к Татьяне. Может, не так слова врача поняла? Или вообще пошутила? Есть у нее, знаете ли, такая привычка — напугать меня грозой, чтобы я не забыл зонтик взять…
Татьяна, добрая душа, принялась добивать меня камнями подробностей своего посещения поликлиники. Простые, даже будничные слова об уходе с работы, толпе врачей и долгой беседе с одним из них как-то незаметно вернули меня в привычное состояние собранности и готовности реагировать по ситуации. Сейчас вот только из этого кратера выбраться, а там, на поверхности осмотримся…