Я окончательно растерялся. Галя уже неделю как в декрет ушла — я и решил, что Татьяна меня на обед зовет, потому что Тоша ей уже до смерти своими техническими разговорами надоел. Как я ее понимаю!
— А почему именно в четверг? — решил я потянуть немного время, чтобы прийти в себя.
— А она только в четверг может, — с готовностью принялась объяснять Татьяна, — а Тоше вовсе не нужно знать, что она сама по городу разъезжает, а мне как раз подарок Светке поискать нужно…
— А что это ты с ним раньше, чем со мной, договариваешься? — перебил я ее.
— А я не с ним, я с Галей сначала договорилась, — радостно закивала Татьяна. — А тебе ведь, на машине, проще своим временем управлять.
Так, донамекался. Довнушал, что ей все, что угодно, по силам, если я где-нибудь поблизости околачиваться буду. Еще и льстить научилась — чтобы у меня голова закружилась от признания моих безграничных возможностей, и я тут же ринулся вписываться в придуманную ею авантюру. Не выйдет — на ее стратегию у меня своя тактика найдется…
— Я не считаю для себя возможным, — строго заговорил я, — у Тоши за спиной всякие заговоры устраивать. Ему ведь отвечать придется, если что… Почему бы нам просто не подъехать к Гале после работы…
— Нет-нет-нет, — тут же возразила она, — к Гале домой пока нельзя — она тебе сама объяснит. Но в целом — ты, конечно, прав: я ни в коем случае не хочу Тоше лишние неприятности доставлять. Давай тогда так сделаем: если тебе сложно на работе договориться, ты с Галей где-нибудь возле ее дома встретишься, а я прекрасно сама домой доеду — в первый раз, что ли.
Выкрутила-таки руки! Можно подумать, я ей позволю одной добрый час в городском транспорте трястись.
— Хорошо, — скрипнул я зубами, — можно еще проще поступить: подъедем к ней вместе после работы, посидим где-нибудь неподалеку…
— Ну, как ты не понимаешь, — заволновалась она, — Гале с тобой наедине поговорить нужно. А после работы Тоша за нами увяжется — я же его никакими силами не уведу! И я сама бы хотела его кое о чем поспрашивать — без Гали.
Я почувствовал, что весь предыдущий разговор велся в чрезмерно телеграфном стиле — при передаче информации часть ее определенно потерялась. Причем, ключевая.
— Татьяна, давай начнем сначала, — предложил я, против воли восхищаясь собственной выдержкой. — Первое — зачем я понадобился Гале? Второе — почему об этом не должен знать Тоша? Третье — тебе, что, не хватает возможностей с ним на работе поговорить?
Татьяна тяжело вздохнула, словно смиряясь с неизбежным.
— Галя хотела бы, чтобы ты попробовал помочь ее матери, — произнесла она нехотя, словно сожалела, что приходится раньше времени карты раскрывать. — Как психолог. У той что-то вроде навязчивой идеи появилось. И поскольку эта идея связана непосредственно с Тошей, ему совершенно незачем показывать, что дело уже дошло до того, что тебя привлекать приходится. И неплохо было и его точку зрения послушать — одновременно и независимо — чтобы мы с тобой смогли потом сопоставить результаты переговоров.
— Ну, так бы сразу и сказала! — рассмеялся я. — Я знаю, что у них дома война продолжается, но он, насколько я по его словам понял, пока справляется.
— Не знаю, не знаю, — задумчиво произнесла Татьяна. — Из Галиных слов у меня сложилось впечатление, что он определенно что-то не так делает. И, согласись, помочь ему — наша прямая обязанность, ты же сам говорил, что ему все еще многому учиться нужно.
С этим я опять не мог поспорить. Мне, правда, очень не понравилось это «наша обязанность», но, по крайней мере, на этот раз Татьяна не ринулась, сломя голову, разрешать Тошины проблемы самостоятельно. Ладно, решение обратиться к моему опыту следует поощрить — пусть поболтает с Тошей, с ней он обычно более откровенен, а я уж, собрав все факты воедино, возьмусь за него потом всерьез.
Одним словом, обеденный перерыв на следующий день застал меня на углу Татьяниного офиса. Увидев, что она вышла оттуда вместе с Тошей и направилась в противоположную обычной сторону, я поехал к кафе. Там меня уже ждала Галя.
— Привет, — поздоровалась со мной она, неловко теребя в руках перчатки.
— Привет, — ответил я. — Идем, сядем?
Как только мы устроились за нашим столиком, Галя снова заговорила.
— Ты извини, что я тебя от работы отвлекаю… — начала она, смущенно глянув на меня.
— Галя, не говори глупости, — тут же отозвался я. — Ты же знаешь, что я всегда рад тебе помочь. И твоим близким тоже.
— Меня ее состояние уже действительно беспокоит, — призналась она, отводя глаза в сторону.
— Вот давай, ты мне о нем и расскажешь, — предложил я, настраиваясь на обычное начало моих консультаций.
Галя помолчала немного, явно собираясь с мыслями.
— Ты знаешь, что ей Тоша не нравится, — произнесла она, наконец, отнюдь не вопросительно.
— Ничего странного, — невольно улыбнулся я, — к нему привыкнуть нужно.
— Я тоже так думала, — согласно кивнула Галя. — Уж и успокаивала ее, и уговаривала, и просто внимания не обращала. Но в последнее время ее вообще заносить начало.
Я молчал, терпеливо ожидая продолжения.
— Ей вдруг начало казаться, — Галя бросила на меня извиняющийся взгляд, — что всякий раз, когда она нелестно в его адрес выскажется, с ней тут же что-то происходит.
Я насторожился. Неужели этот паршивец Стасу нажаловался?
— Что именно? — коротко спросил я.
— Да ерунда всякая, — поморщилась Галя. — То чашка, словно сама по себе, из рук выскользнет, то в комнату к себе вернется — а там форточка нараспашку открыта, хотя она уверена, что только что ее закрыла, то найти что-то не может, а вроде всегда все на место кладет…
Я немного расслабился.
— Галя, ну, ты же понимаешь, — сказал я как можно более успокаивающим тоном, — что с возрастом память у людей слабеет…
— Да я-то понимаю! — перебила она меня. — А вот она вбила себе в голову, что у нас домовой завелся — к Тоше расположенный, вот и мстит ей за каждое язвительное слово. Или — еще лучше! — что этого домового именно Тоша на нее и напустил, как порчу.
Ну, насчет «напустил», это я прямо сегодня… вот черт, только завтра выясню! Если этот кляузник только потому от моей помощи отказался (на прямой контакт он, видишь ли, никогда не пойдет!), что решил за спиной у карателей спрятаться…
— Галя, а с ней точно что-то происходит? — осторожно спросил я. — Ты сама-то видела?
— Да не так, чтобы очень, — замялась она. — Из рук у кого угодно любая вещь выскользнуть может, а если она что-то ищет, так откуда же мне знать, куда она это дела? Если честно, — добавила она, запнувшись, — я вообще не уверена, что ты сможешь что-то сделать. Ей скорее врач или священник нужен. Но о враче она даже слышать не хочет, а священник был уже — святой водой всю квартиру окропил, да без толку — я потому в домового и не верю. А тут Татьяна сказала, что у тебя здорово получается любые конфликты разрешать…
Ах, вот откуда надобность во мне возникла! У меня, что, работы мало, что она мне новых клиентов подыскивает? А, не дай Бог, получится, слава пойдет — тогда, что, прощай, вечера упоительных занятий йогой? И чует мое сердце, что есть куда более простой способ разрешения этого конфликта — надавать Тоше по шее, чтобы дал отбой карателям и внимательно послушал, как я с Татьяниными родителями отношения наладил.
— Галя, я тебе сейчас только одно могу сказать, — пустил я в ход всю свою убедительность, — у меня действительно получается людям помогать в кризисных ситуациях, но только в том случае, если они заранее на получение такой помощи настроены. Поэтому поговори с мамой — ненавязчиво — и если она согласится со мной встретиться, я в любой момент подъеду.
— Спасибо тебе, — улыбнулась Галя. — Даже если с ней ничего не выйдет, мне, к примеру, уже точно легче стало.
Я не повез Галю домой. Не успел бы до следующей консультации. И не хотелось в очередь желающих выполнить за этого лентяя его работу становиться. И очень хотелось перехватить его, когда они с Татьяной с обеденного перерыва возвращаться будут, и прямо сегодня надавать по шее.
Подбросив Галю к остановке, я вернулся к офису и устроился в засаде неподалеку от входа.
Они появились с совершенно неожиданной стороны и мгновенно прошмыгнули в дверь.
Ладно, я после работы его в сторону на пару слов отведу.
Еле дожил до вечера.
Татьяна выпорхнула из офиса одна, юркнула ко мне в машину и тут же заявила, что очень есть хочет — поэтому поехали побыстрее домой.
За всю дорогу я не задал ей ни единого вопроса. Она мне возможности такой не оставила — тарахтела, как заведенная. Интересовалась, что мне рассказала Галя (дословно!) и немедленно принималась сравнить это (вслух!) с тем, что та поведала ей — и, разумеется, намного раньше. Сыпала предположениями о том, что могло подтолкнуть Галину мать к сделанным ею выводам, и немедленно принималась аргументировать каждое из них, как будто я спорил. А я не спорил — я терпеливо ждал, когда элементарная вежливость потребует, чтобы она тоже поделилась со мной плодами своего обеденного времяпрепровождения. Наивный. Если вежливость что-то и требовала, то Татьяна ее определенно не расслышала.
Дома она, наконец, притихла. Наглухо притихла — опасливо поглядывая на меня. Ага, похоже, дело еще хуже, чем я думал — он и в обращении к карателям ей признался, и еще и попросил меня как-то к этому подготовить. Ну, правильно, чего мелочиться — одних ангелов в колонну по четыре строить — пусть и люди за него потрудятся, пока он очередную новую программу осваивать будет.
Я понял, что невидимость меня завтра не остановит. Подзатыльник отвешу, как только в офис зайду — пусть окружающие думают, что он к экрану склоняется. Раз за разом.
— А что тебе удалось у Тоши узнать? — неторопливо спросил я, старательно растягивая губы в ободряющую улыбку.
— А чего ты уже злишься? — тут же перешла в нападение она.
— Ну, что ты — я совсем не злюсь! — еще шире улыбнулся я, выставив напоказ крепко сжатые зубы.
— Не злишься? — подозрительно прищурилась она. — Вот и хорошо, что не злишься! Потому что ты сам во всем виноват! И я тоже. Мы с тобой опять бросили его одного, без совета и поддержки… Вот он и пытался сделать, что мог… И хотел, между прочим, как лучше… А ты сам всегда был сторонником неординарных решений… И сам рисковать никогда не боялся… И если у него что-то не совсем получилось, это еще не повод на него орать! Вот.
— Татьяна… — осторожно произнес я, испытывая непреодолимое желание ощупать волосы на затылке — с чего это они зашевелились? — Давай снова с самого начала начнем, ладно?
— Ладно, — согласно кивнула она. — Обстановка у них в доме накалилась до невозможности. Галя очень расстраивалась. А ей это очень вредно. Только на работе и могла немного отдышаться. А впереди — декрет. Когда ей придется целый день один на один с матерью оставаться. А Тоша — на работе, успокоить ее только вечером и сможет. Настраивать Галю на перепалки с ней он категорически отказался. А внушить ее матери ничего не мог. Возникла мысль, чтобы он попробовал воздействовать на ее религиозность. Если за каждым ее выпадом в его сторону какая-нибудь мелкая неприятность произойдет, она просто не сможет не увидеть в этом знак высшего неодобрения. Вот только она смогла… не с той стороны все увидеть.
— Так это он — домовой? — ахнул я, не зная, то ли меня от хохота затрясло, то ли от отчаяния.
— Ну да, — неловко дернула плечом Татьяна. — Согласись, стоило попробовать…
— Попробовать? — взвыл я. — Попробовать?! А может, стоило сначала со мной посоветоваться? Прежде чем чистейшим дилетантством заниматься? Да он же себя на века вечные на посмешище выставил — ангел в роли нечистой силы! И хорошо еще, если только этим обойдется! Я ведь ему предлагал — сам! — организовать временный контакт с ее матерью, чтобы он ее убедил, профессионально убедил, что его присутствие — в Галиных интересах.
— Да он уже тогда боялся, что так только хуже сделает! — заверещала Татьяна. — Что она окончательно решит, что это бес ее путает!
— Раньше бояться нужно было! — отрезал я и вскочил с табуретки — усидеть на месте у меня уже сил не было. — Позора и дискредитации! Да как ему такое только в голову пришло? Откуда у него мысль только такая возни… — Я замер на месте, уставившись на Татьяну. — У кого возникла эта мысль? Кто ему предложил Галю против матери настраивать?
— Это неважно, — вновь затараторила Татьяна, и, размявшись, мои волосы начали медленно, но решительно вставать дыбом. — Главное — я уже придумала, что делать. Галя немножко у меня на квартире поживет — Тоша сможет в видимости остаться и будет ей помогать и присматривать за ней, как и раньше, а ее мать постепенно успокоится и поймет, что домовые только там появляются, где люди скандалят… — Робко глянув на меня, она нерешительно улыбнулась.
— Татьяна, — тихо и отчетливо проговорил я, глядя на нее в упор, — если это ты опять взялась парня с толку сбивать… своими… чисто человеческими идеями… Мы же с тобой договаривались! Я же тебя просил — никаких больше секретов, никакой больше самодеятельности!
— Да при чем здесь я? — с обидой воскликнула она. — Я сама все подробности только сегодня узнала — так же, как и ты! Вместо того чтобы похвалить за то, что я так быстро выход нашла… — Она отвернулась, поджав губы.
Я почувствовал, что у меня пол уходит из-под ног.
— Татьяна, пожалуйста, — попросил я, подходя на всякий случай поближе к столу, — скажи мне…. я знаю, что ты знаешь… кто его на этот бред надоумил?
— Марина, — с обреченным видом выдохнула Татьяна.
Я рухнул на табуретку.
А ведь действительно — я во всем виноват. Почему я тогда, в самый первый раз, не поставил Стаса в известность о ее самоуправстве? Почему я решил, что ей моего предупреждения окажется достаточно? Когда это для нее мои слова хоть какой-то вес имели? Или вообще хоть чьи-то? А теперь выходит, что она уже так разошлась, что ее не предупреждать — на нее наручники надевать нужно, кандалы. И не дай Бог права ее при этом зачитывать…
— И не надо на меня так смотреть! — уже пришла в себя Татьяна. — Я же вижу, что ты уже обвинительную речь в уме составляешь. Марина — не то, что мы с тобой; она умеет даже среди всех своих дел о других не забывать… И чувствовать, когда с кем-то несправедливо обращаются… И меры предлагать… Не принимать, — с вызовом добавила она, — а предлагать!
— Ну, на предложения Марины только такой идиот, как Тоша, согласиться может, — не удержался я от сарказма. — Который не научился еще все последствия просчитывать. О Марине я вообще не говорю — ее эти последствия даже не интересуют.
— Ничего подобного! — опять взвилась Татьяна. — Просто никто не мог предположить, что Галина мать настолько суеверной окажется, а вот с моей она прямо в точку попала!
— В какую точку? — спросил я с дрожью в голосе, поняв, что вечер открытий еще далеко не закончился.
— Это она ее с этими… энергетическими познакомила, — с торжеством в голосе объявила Татьяна. — Вернее, меня спросила, не стоит ли ее как-нибудь отвлечь. И вот тебе результат: и нас мать прекратила терроризировать, и сама перестала об одних кулинарных рецептах думать.
— Ты хочешь сказать, — медленно проговорил я, — что мы теперь мотаемся по всем этим выставкам с концертами, художественным чтением занимаемся, йогой… — Нет, это, пожалуй, можно пропустить. — … вместо того, чтобы отдохнуть и просто побыть вдвоем — благодаря Марине?
— Ну, и что в этом плохого? — запальчиво возразила мне Татьяна. — От ее самодеятельности, как ты выразился, все только в выигрыше остались — тебе самому и живопись, и йога понравились. Но главное — она меня спросила, нужно ли мне то, что она для меня сделать хочет.
— А насчет бабушки она с тобой тоже посоветовалась? — Я решил, что если уж открывать — так все карты. А то, глядишь, еще немного — и Маринин портрет у нас дома в икону превратится.
— Какой бабушки? — удивленно переспросила Татьяна.
— Твоей любимой — Варвары Степановны! — с удовольствием просветил я ее. — Это Марина к ней под видом работника соцслужбы явилась и предложила подать на нас в суд. А перед этим и других соседей обошла, все сплетни собрала. Еще и Тошу пристроила ее сына разыскать, чтобы припугнуть потом бабку, что и его в суд вызовут.