Она молчала. С одной стороны, руководителю, конечно, виднее, какие работы могут принести больший экономический эффект; с другой, обращаться к мужу за протекцией… Он ведь такие вопросы не решает, ему придется к кому-то на поклон идти с просьбой, чтобы поспособствовали научной карьере его жены… Тихий внутренний голос презрительно фыркнул, что семейственность никогда не идет в ногу с объективностью.
— Ладно, подумай над моими словами, — бросил ей руководитель после затянувшейся паузы. — А пока на обеих темах поработаешь — фактический материал все равно кому-то собирать нужно.
Долго думать ей не пришлось — еще через неделю она ушла на первый больничный. Когда она вернулась с него на работу, ее встретил недоуменный вопрос сотрудников: — Тебе, что, детей не на кого оставить?
— Конечно, не на кого, — удивилась она. — Мама у меня еще работает, а у мужа вся родня далеко…
— Министерским детям можно и няню нанять, — хмыкнул кто-то. — Ты еще скажи, что квартиру сама убираешь…
От обиды она не нашлась, что ответить. В отношении к ней появился некий холодок — разозлились, наверное, что им пришлось ее работу дополнительно к своей выполнять. Не может же эксперимент остановиться из-за того, что одному из его участников пришлось остаться дома. Но бросить ради этого на кого-то другого больных детей ей даже в голову не приходило. Да она же просто ничего делать не сможет, каждую минуту изводя себя мыслями о том, накормили ли их, как следует, измерили ли температуру, дали ли вовремя лекарство…
Больничные следовали один за другим. Пребывание в детском саду, как объясняли ей врачи, способствует укреплению иммунитета — в конечном итоге, после многочисленных заболеваний.
Затем пришло лето, и муж решил отправить ее с детьми к морю. Она, правда, к тому времени еще не отработала положенные перед отпуском одиннадцать месяцев, но профсоюз поддержал необходимость оздоровления детей, и руководитель лаборатории с мрачным видом подписал ее заявление на отпуск за свой счет.
После этого отпуска о перспективных темах с ней уже никто больше не заговаривал. Она все также работала на приборах — проводила измерения для тех, кто не колебался в выборе направления своей деятельности. Руководитель лаборатории вызывал ее к себе в кабинет, вручал партию образцов и назначал сроки проведения работ — обычно не больше недели — по окончании которого она приносила ему полученные результаты.
Как раз накануне выходных она закончила проверку образцов Аллы. Поскольку ради них пришлось отложить измерения по своим темам, работы у нее на эту неделю хватало. Зачем же он ее вызвал? Неужели опять что-то срочное? А потом, что, будет рычать, что с исследованиями для родного отдела она в сроки не укладывается?
— Можно, Владимир Геннадьевич? — спросила она, приоткрывая дверь в его кабинет.
— Не можно, а нужно, — отозвался руководитель, не поднимая головы от каких-то бумаг, лежащих перед ним на столе.
— Я слушаю Вас, — сказала она, присаживаясь на стул.
— Я тут посмотрел твои результаты для Смирновой… — Он вынул из папки протокол проведения испытаний, который она передала ему в пятницу. — Придется еще раз перемерить.
— Почему? — удивилась она. — Я ведь каждый образец проверила!
— И что, последние данные совпали с первыми? — прищурился он.
— Да нет, они, конечно, не идентичны… — заколебалась она.
— Вот именно! — подхватил руководитель. — Твои цифры, если их на график положить, скачут, как стрелка компаса вблизи полюса. Все остальные измерения, — он похлопал рукой по папке, — отличнейшим образом подтверждают ее теорию, а вот твои — ни за, ни против. С чего бы это?
— Владимир Геннадьевич, у Вас есть сомнения в качестве моей работы? — напряглась она.
— Нет, — благодушно качнул он головой, — и я хочу, чтобы их и дальше не было. До меня тут дошли слухи, что ты всю неделю какие-то посторонние разговоры по телефону ведешь, встречи какие-то назначаешь…
— Да я ведь только в обеденный перерыв звонила! — смущенно пробормотала она.
— Да? — вскинул он бровь. — А может, у тебя и все остальное время мысли где-то в другом месте витали — вот и колола каждый образец по одному разу и вписывала в протокол значения, не задумываясь?
Она растерянно захлопала глазами. Тихий внутренний голос брюзгливо заметил, что в последнее время она действительно чрезмерно углубилась в воспоминания.
— Хорошо, я еще раз все померяю, — пообещала она.
— И коли их раз по пять, — добавил он, — чтобы потом можно было выбрать цифры, вписывающиеся в общую картину.
— Что значит — выбрать? — тихо спросила она.
— А то и значит, — резко ответил он, — что ее работа на контроле у руководства, по ней большое внедрение готовится, а мы, получается, ей палки в колеса ставим. Все. Времени у тебя два-три дня, не больше — из-за твоей рассеянности плановая работа стоит, без публикаций останемся.
Та, которую позже назвали Мариной, взяла коробку с уже надоевшими ей до смерти образцами и молча вышла из кабинета, не зная, что и думать.
Подойдя к твердомеру, она увидела склонившуюся над ним лаборантку.
— Маша, мне велено тебя согнать на пару дней, — сказала ей она, все еще хмурясь.
— Чего это? — возмутилась лаборантка. — Я уже и так неделю ждала!
— Да я знаю! — досадливо поморщилась та, которую позже назвали Мариной. — Я быстро управлюсь — может, даже в обед посижу — Смирновой срочно результаты нужны.
— А-а! — понимающе протянула лаборантка.
— Что — «А-а»? — подозрительно глянула на нее та, которую позже назвали Мариной. Это что — уже весь отдел ее невнимательность обсуждает?
— Да я бы на твоем месте вообще не стала время впустую тратить, — дернула плечиком лаборантка. — Возьми старый протокол, округли там те значения, которые из строя выбиваются — где в большую, где в меньшую сторону — и все будут счастливы.
— Как это «округли»? — ахнула та, которую позже назвали Мариной.
— А я ей ударную вязкость мерила, — объяснила лаборантка, как ни в чем ни бывало, — так там тоже пришлось кое-что подправить. Если заранее известно, какие цифры нужны, чего париться?
— Маша, ты соображаешь, что несешь? — прошипела та, которую позже назвали Мариной. — Это тебе не лабораторная в школе, это — научная работа…
— Я тебе так скажу, — перебила ее лаборантка. — По секрету. Эту ее кандидатскую где-то там очень сильно ждут, так что она у нее уже, считай, в кармане — так чего на рожон лезть?
— Да я же под этим протоколом свою подпись должна поставить! — вскипела та, которую позже назвали Мариной.
— Так всего ведь под одним, — расплылась в широкой улыбке лаборантка. — Это же ей на защите на вопросы отвечать, откуда такие идеальные экспериментальные данные взялись — пусть она и беспокоится.
— Нет уж, я еще раз померяю, — ответила сквозь зубы та, которую позже назвали Мариной.
— Ну, хоть этот образец дай мне закончить, — надулась лаборантка.
— Заканчивай, — кивнула та, которую позже назвали Мариной. — Я пока позвоню.
Она позвонила тому из своих одногруппников, с которым должна была встретиться в обеденный перерыв, и перенесла встречу на вечер. После чего старательно выбросила из головы все, не имеющее отношения к работе. За все эти годы она уже так набила руку в работе на приборах, что выполняла ее автоматически — может действительно ошиблась?
Но к концу дня у нее уже практически не оставалось сомнений, что ошибки в измерениях не было. Можно было, конечно, из десятка уколов на каждом образце выбрать цифры, более-менее укладывающиеся на графике в нужную кривую, но никакого соответствия с результатами других измерений даже рядом не просматривалось. Она мучительно размышляла над тем, что ей теперь делать.
Если бы речь шла всего лишь об обычном научном эксперименте, результаты которого публикуются в статье, интересной лишь для узкого круга специалистов! Или даже о диссертации — сколько их защищают с тем, что через полгода никто даже названия их припомнить не может. Но в голове у нее засела фраза руководителя лаборатории о внедрении. Если такую «липу» на производство протолкнут, ЧП практически гарантировано.
Она решила поговорить с мужем. Околонаучная возня его никогда не интересовала, но практическое ее воплощение — это другое дело. Производство находится в ведении министерства, и случись там что — им придется эту кашу расхлебывать. Не говоря уже об опасности, которой могут подвергнуться люди, на этом самом производстве работающие. Она просто обязана предупредить мужа о грозящих неприятностях!
Вечером, после программы «Время», когда дети уснули и была вымыта посуда, она вошла в большую комнату, где устроился с газетой муж.
— Ты знаешь, — начала она, — у нас сегодня неприятный случай произошел.
— Какой? — спросил муж, неохотно отрываясь от чтения.
— Есть у нас одна ученая дама, Алла Смирнова, — принялась объяснять она. — Сейчас она к защите готовится — новый метод поверхностного упрочнения сплавов разрабатывает…
— Еще один? — насмешливо перебил ее муж.
— Я не об этом, — досадливо отмахнулась она. — Я для нее твердость мерила. Так вот — эксперимент ее методику никак не подтверждает.
— Ну и что? — хмыкнул муж. — Тоже мне — новость.
— А то, — терпеливо продолжила она, — что мне сегодня практически открытым текстом велели подтасовать полученные результаты.
— Так откажись, — пожал плечами муж, поглядывая на газету.
— Дело не во мне! — рассердилась она. — Мне также объяснили, что по ее работе готовится внедрение, причем в кратчайшие сроки — откуда вся гонка с подгонкой…
— Что? — насторожился муж.
— И я подумала, — уже спокойнее проговорила она, увидев, что ей удалось, наконец, добиться его внимания, — что, может, ты узнаешь, кто ее поддерживает. Она наверняка заманчивое обоснование написала, а теперь и результаты блестящие продемонстрирует — у вас ведь нашу кухню не знают… А потом где-нибудь на заводе все из строя выходить начнет…
— Обязательно узнаю, — коротко обронил муж, — несчастные случаи нам ни к чему.
— Так вот и я об этом, — подхватила она. — Одно дело — липовая диссертация, а другое — люди пострадать могут.
— Ты у меня — умница. Как, еще раз, ее фамилия?
— Смирнова, — повторила она.
Потрепав ее по щеке, он вернулся к своей газете. — Завтра-послезавтра обязательно выясню.
Она вздохнула с облегчением. Ее муж никогда просто так обещаниями не разбрасывался. Теперь нужно не спешить с измерениями — потянуть время, пока министерство своим веским словом не разрешит конфликт. Что очень даже кстати — не будет она в обеденное время за прибором сидеть, ей еще с тремя одногруппниками встретиться нужно!
На следующий день ее начала мучить совесть — тихим голосом она бубнила, что нехорошо вот так — за спиной у всех, окольными путями — правды добиваться, о ней нужно говорить вслух и не бояться отстаивать ее. «А я и готова!» — мысленно воскликнула она, и, сцепив зубы, взялась за самое скрупулезное в своей жизни исследование.
Она провела десятки измерений на каждом образце, составила таблицу полученных данных, выделила в ней максимальные и минимальные значения, усреднила их и даже не поленилась построить по ним графики… Не подтверждалась Аллина теория, и все тут!
Вечером муж сообщил ей, что поговорил с людьми из отдела, курирующего научные внедрения, и завтра ему дадут ответ.
Завтра после обеда ее вызвал руководитель лаборатории.
— Результаты готовы? — без всякого вступления спросил он.
— Сегодня заканчиваю, Владимир Геннадьевич, — с готовностью ответила она, молясь, чтобы муж не забыл в круговерти дел о ее просьбе. — Завтра утром они будут у Вас.
— Добро, — бросил руководитель, кивком отпустив ее.
Едва дождавшись мужа с работы, она прямо на пороге выдохнула: — Ну что?
— Позже поговорим, — небрежно обронил он, и она просияла, поняв, что ответ ему дали и, судя по всему, обстоятельный.
Уложив детей (она даже посидела с ними, чтобы побыстрее угомонились) и плюнув на посуду, она вернулась в большую комнату и села рядом с мужем на диван.
— Ну, рассказывай.
— Должен тебе сказать, — начал муж, подбирая слова, — что ты меня чуть не втравила в довольно неприятную историю.
— Что? — опешила она.
— Эта твоя Смирнова, Алла Николаевна, оказалась племянницей третьего зама, — внушительно проговорил муж.
Она подавленно молчала.
— Хорошо еще, что я решил сначала справки навести, — продолжил муж после паузы, — в отделе внедрений старый знакомый у меня есть. Он мне еще вчера посоветовал своими делами заниматься, а сегодня уж все открытым текстом выложил.
— И что же теперь делать? — подала она, наконец, голос.
— Ничего, — жестко ответил муж. — Не вздумай никакую деятельность развивать — мне еще не хватало, чтобы до руководства дошло, что это моя жена всю бучу подняла. Подписывай то, что от тебя требуется, и забудь об этом.
— Да как же забудь? — воскликнула она. — Я же тебе говорила, к чему этот метод на производстве может привести.
— Вот только не надо себя пупом земли воображать, — презрительно поморщился муж. — Вы там, в науке, конечно, важными делами занимаетесь, но верить вашим достижениям на слово никто не собирается. Любой новый метод десятки раз проверяется и перепроверяется, прежде чем в полном масштабе на практике запускается.
— Так зачем же впустую время и деньги тратить? — вставила она словечко.
— А вот здесь ты, пожалуй, права, — задумчиво протянул он. — Возможно, удастся весь этот сыр-бор хорошим боком повернуть. Если ее результаты не подтвердятся, то после твоего предупреждения можно будет многократные испытания и не проводить. Вот тебе и экономический эффект! — коротко хохотнул он.
— Да я уверяю тебе, что не подтвердятся! — затараторила она. — Зачем же липовых кандидатов…
— Если руководство считает, что она должна защититься, — не дал он ей договорить, — значит, она защитится. И твой начальник, как я теперь понимаю, прекрасно знает всю подноготную этой истории. Так что прекрати ерепениться и делай, как тебе говорят.
— Не буду, — тихо, но отчетливо проговорила она. — Я такое подписывать не буду.
— Ах, не будешь? — прищурился он. — А тебе не приходит в голову, что из-за твоего упрямства у меня могут быть неприятности? Что ты своим чистоплюйством ставишь под угрозу благосостояние своей семьи, своих детей? Что эта твоя Смирнова непременно сообщит дядюшке, кто ей всю работу застопорил? Чтобы тот меры принял?
— Ну, не могу я цифры с потолка подписывать! — простонала она.
— Тогда бери на завтра больничный, — фыркнул муж, — звони начальнику, диктуй нужные цифры — пусть кто-то другой протокол подпишет. Только не лезь больше в это дело — если тебе по шапке надают, я тебя прикрывать не буду, первый скажу, что заслужила.
— Почему это? — с обидой воскликнула она.
— Потому что в работе нужно уметь видеть перспективу, — отрезал муж. — Тебе русским языком сказано, что от этой работы никому ни тепло, ни холодно не будет. Захотелось дамочке в кандидатах числиться — на здоровье; пусть корпит над диссертацией пару лет и радуется, положат ее потом в шкаф и забудут — не в первый раз. Тебе не о ней нужно думать, а о том, чтобы свою семью под удар не подставить. Слечу я с работы — кто детей кормить будет? Как это на их будущем скажется?
— Хорошо, я подумаю, — устало произнесла она, поднимаясь с дивана.
— Подумай-подумай, — проворчал муж, — а я спать пошел. У меня совещание завтра с утра. Почему-то экстренно собирают — как бы ни случилось чего. И вот это, между прочим, действительно важно, — бросил он ей вдогонку.
Она полночи просидела на кухне, ведя беседу с тихим внутренним голосом. Тот разглагольствовал о том, что она не должна опускаться до обмана и фальсификации, что это низко и недостойно, что подкрепление беспринципности личной выгодой лишь ускоряет моральное падение. «А дети?» — мысленно возразила она. Голос тут же заявил, что детей нужно воспитывать личным примером твердой верности принципам, чтобы в будущем им было, на что опереться. «А если такой скандал им вообще все пути в это самое будущее закроет?» — поинтересовалась она. Голос возмущенно рявкнул, что на приспособленчестве никакое будущее построить нельзя, а деградация одной личности никогда еще не способствовала росту другой.