Всю свою жизнь ее мать проработала медсестрой в районной поликлинике, на зарплату которой даже одному человеку прожить нелегко, не говоря уже о том, чтобы ребенка вырастить. Поэтому она всегда с готовностью соглашалась на любую дополнительную работу — уколы на дому делать, перевязки, за лежачим больным пару часов присмотреть, если его родственникам захотелось в кино сходить. И на уход за собственным домом у нее уже не оставалось ни времени, ни сил. Потому и стала она так рано приучать ту, которую позже назвали Мариной, к обязанностям по дому. И всегда повторяла при этом, что умение вести домашнее хозяйство только поможет дочери в устройстве ее будущей семьи.
Все свои школьные годы та, которую позже назвали Мариной, была уверена, что отец бросил их потому, что мать все время пропадала на работе и не уделяла должного внимания дому. Она с удовольствием училась готовить, замечать первые признаки пыли, складывать все вещи сразу по местам — лишь бы самой не оказаться однажды брошенной женой.
Со временем, однако, она узнала, что ее отец с матерью никогда не были женаты. Просто работали вместе, в одном коллективе, молодой доктор и молодая же сестричка, и случилась между ними взаимная симпатия, которая переросла затем в небурные, но весьма комфортные для обоих отношения — в результате чего совершенно естественным образом она и появилась на свет, поскольку мать ее категорически отказалась избавляться от ребенка. То ли сказалось старомодное деревенское воспитание, не позволившее ей лишить жизни невинного младенца, то ли надеялась она с помощью дочери привязать к себе своего обаятельного, симпатичного и подающего большие надежды молодого доктора.
Доктор, однако, ни жениться не стал, ни дочь официально признавать — объяснил ее матери, какие преимущества принесет ей положение матери-одиночки и пообещал помогать по мере сил и возможностей. Мать спорить не стала — к декретным пособие на ребенка добавилось, в льготную очередь на квартиру ее тут же поставили, и милый доктор все также в гости к ней наведывался.
Идиллия продолжалась несколько лет. Та, которую позже назвали Мариной, подрастала в полной уверенности, что видеть папу один-два раза в неделю — явление нормальное и естественное. В садик за другими детьми тоже мамы, в основном, приходили, и подарками отцовскими она всегда могла похвастаться. В каждый свой приход он приносил ей конфеты или пирожные, красочные книжки или диковинные фрукты. А на день рождения он всегда дарил ей дорогую, невероятно похожую на настоящего человека куклу — которую мать на следующий же день отбирала у нее и усаживала, аккуратно расправив роскошное платье, на комод. «Не смей трогать — сломаешь», — приговаривала она при этом. Так и любовалась ими та, которую позже назвали Мариной, издалека, лишь пару раз в году получая разрешение подержать свое сокровище в руках.
Но со временем она начала прислушиваться к рассказам других детей на площадке о том, как они с папой и с мамой куда-нибудь ходили — и задавать вопросы. Сначала матери, а несколько раз во время посещений отца — и ему. И однажды он исчез. Мать долго кормила ее сказками о том, что он очень занят на работе, затем — что он уехал в командировку в другой город, а затем — что в нем и остался, но ее не забыл — вот деньги на подарки ей ко дню рождения исправно присылает. Через пару лет, правда, исчез и этот последний след присутствия отца в ее жизни.
Спустя много лет мать рассказала ей о том последнем разговоре с ее отцом, который состоялся как раз перед тем, как она пошла в школу. Незадолго до того случилось ему повстречаться со своей бывшей однокурсницей — дочерью крупного медицинского светила — с которой был у него в студенческие годы большой и яркий роман. Увлечение дочери рядовым студентом без имени светило не одобрило, и роман их прервался в самом расцвете. Молодой доктор счел свою личную жизнь законченной и решил положить все силы своей нерастраченной души на дело помощи болящим и страждущим, позволяя себе лишь редкие минуты отдыха в обществе простой, без излишних затей и требований, девушки.
Со временем, однако, выяснилось, что все возможные кандидаты в мужья из высоких медицинских кругов дочь светила никак не заинтересовали, в то время как молодой доктор без имени уже успел зарекомендовать себя знающим и энергичным специалистом и привлечь к себе внимание медиков, как минимум, второго поколения. Вспомнив расхожую поговорку о том, что человек — сам кузнец своего счастья (а уж своих детей — и подавно), светило решило взять перспективного молодого человека к себе в институт, где роман его дочери с ним мог бы возобновиться под его неусыпным надзором.
Вот так и засветило милому доктору вхождение в именитую семью, равно как и в высокое медицинское общество. Он честно рассказал обо всем этом матери той, которую позже назвали Мариной, и пообещал и дальше помогать им — но при одном условии: его будущая жена никогда и ни при каких обстоятельствах не должна узнать о факте его отцовства. От будущего тестя он также не стал ничего скрывать, и тот отнесся к прошлой истории без излишнего драматизма — если она и дальше будет оставаться в прошлом. Бывшая простая и незатейливая девушка по привычке опять не стала спорить — роль матери-одиночки казалась ей куда менее унизительной, чем роль брошенной ради выгодной женитьбы любовницы. Но через некоторое время у светила появились, по-видимому, внуки, отобравшие на себя все внимание ее милого доктора. Настаивать на его материальной помощи она не решалась — прекрасно понимала, что светило ее в порошок сотрет ради душевного спокойствия единственной дочери.
Она осталась совершенно одна. Нет, в той деревне, из которой она приехала учиться на медсестру, родня у нее, конечно, была — и в более чем достаточном количестве. Но все они уже давно кололи ей глаза незаконным ребенком и ставили в пример многочисленных сестер — и родных, и двоюродных: вот, мол, в город не уехали, за легкой жизнью не погнались, зато теперь все благополучно замужем, с кучей ребятишек — и за двоих работать не нужно, и соседям не стыдно в глаза смотреть.
Возвращаться к себе домой матери никогда даже в голову не приходило. И дочь не хотелось под презрительные взгляды и реплики подставлять, и жизнь в городе действительно полегче была, и милый доктор рядом находился. Но даже теперь, когда она оказалась по-настоящему матерью-одиночкой, она не стала обращаться к родственникам за помощью. Вместо этого она начала искать любую дополнительную работу — благо, людей, желающих получить медицинскую помощь на дому, всегда хватало — и воспитывать дочь, исходя из двух основных правил: без образования человек ничего в жизни не стоит, а женщина ничего не стоит в жизни без мужа.
Так и выросла та, которую позже назвали Мариной, с мыслью, что ее блестящие знания — это единственное приданое, которым она сможет привлечь будущего защитника и покровителя. Мальчишки-одногодки ее не интересовали — она училась, строя базу для будущей прочной и надежной семьи. Да и мать постоянно нагружала ее домашними делами, бдительно следя за тем, чтобы у нее не оставалось времени на детские романы.
В институте, когда та, которую позже назвали Мариной, с восторгом нырнула с головой в незнакомый ей доселе водоворот дружбы и взаимопонимания, мать поначалу заволновалась. Понеслись выговоры за поздние возвращения домой и упреки в невнимании к дому, умножились разговоры о цели в жизни и о достойном поведении… Но когда первая, а за ней и вторая сессии были сданы без единой четверки и в рассказах дочери о новых друзьях не стало то и дело повторяться одно и то же мужское имя, мать заметно расслабилась, и жизнь их потекла… нет, не по-старому.
У той, которую позже назвали Мариной, были теперь не ежедневные, а еженедельные обязанности, а как уж она их по дням распределяла — ее дело. Если намечался какой-нибудь день рождения или поездка на природу, она обычно накануне выполняла по-стахановски двойную норму домашней работы и с чистой совестью уходила гулять. Домой она все же никогда не возвращалась позже полуночи — знала, что мать будет сидеть и ждать ее, даже если на следующий день ей нужно было работать в первую смену.
Ближе к концу института, где-то на четвертом курсе, мать вдруг начала расспрашивать ее о парнях из ее студенческой компании. Сначала ненавязчиво — стоило ей упомянуть в разговоре какое-нибудь имя, как мать — словно невзначай — задавала вопрос: «А откуда он сам-то будет?», или «А как он учится?», или «А что это ты раньше о нем не говорила?». Ничего не подозревая, та, которую позже назвали Мариной, отмахивалась с досадой: «Да какая разница, откуда он, ты лучше послушай, какую он нам на 8 марта поздравительную речь сказал!».
На пятом курсе мать, однако, отбросила в сторону всякие ухищрения и заговорила прямо. О том, что учеба успешно заканчивается, работой ее распределение обеспечит — самое время подумать о создании семьи. Та, которую позже назвали Мариной, отшучивалась: «Мама, мне, что, пойти самой кому-нибудь предложение сделать?». Мать упрямо твердила, что у парней уже тоже наверняка женитьба в планах стоит — нужно только присмотреться, выбрать самого надежного и ненароком дать ему понять, что из нее выйдет замечательная жена и хозяйка. Та, которую позже назвали Мариной, только плечами пожимала — к своим друзьям-ребятам она уже четыре года присматривалась, и ни разу не возникло у нее желания выделить каким-то образом любого из них.
К тому времени то первое, летнее увлечение ею первого парня на потоке уже, как ей казалось, прошло, и ей было неприятно даже вспоминать о том тщеславном удовольствии, которое ей это увлечение доставило. Особо она не переживала, поскольку сама никаких глубоких чувств к нему не испытывала и за столь короткий промежуток времени даже привязаться к нему не успела — да и диплом на носу был, занимая все ее мысли и чаяния.
Затем, после зимней сессии замаячила перед ней прощальная благодарственная речь.
И краса факультета вновь почтил ее своим вниманием.
И однажды вечером напросился к ней в гости, познакомившись, таким образом, с ее матерью.
До тех пор та, которую позже назвали Мариной, дома ни разу о нем не говорила. Ей казалось смешным даже думать о том, что она — да, отличница, но не спортсменка, не активистка, не душа компании — может вызвать настоящий интерес у столь выдающегося молодого человека. Так, пожалел летом глупую однокурсницу, жизни не знающую, а потом общее поручение их ненадолго связало. Поэтому для ее матери появление гостя в доме оказалось полной неожиданностью.
На нее он произвел столь же неотразимое впечатление, что и на преподавателей со всем деканатом вместе взятым. Пожалуй, даже еще более сильное — преподавателям ему негде было демонстрировать острый хозяйский глаз. В тот же вечер мать устроила ей допрос с пристрастием.
— Ты, что, с ним встречаешься? — спросила она напрямик, когда та, которую позже назвали Мариной, проводив настойчивого гостя, вернулась домой.
— Что-то вроде этого, — уклончиво ответила она, и, вспомнив ставший в последнее время пристальным интерес матери к ее знакомым-парням, быстро добавила: — Но это совсем не то, что ты думаешь.
— А я пока еще не знаю, что думать, — возразила ей мать. — И давно вы встречаетесь?
— Мама, да мы толком и не встречаемся, — запротестовала та, которую позже назвали Мариной. — Он меня просто изредка домой провожает. Летом вот на одном заводе на практике оказались, и теперь нам вместе выступать на вручении дипломов — вот и все.
— Ну, просто так домой не провожают, — заметила мать. — Да еще и с лета. Мне, например, сегодня показалось, что у него к тебе серьезный интерес — вот и пришел, как положено, с родителями познакомиться, да посмотреть, как ты живешь.
— Мама, честное слово, — усмехнулась та, которую позже назвали Мариной, — ты словно из прошлого века. Того и гляди, захочешь, чтобы он вместо себя сватов прислал.
— А что, уже и об этом речь шла? — вскинулась мать.
Та, которую позже назвали Мариной, поняла, что сама загнала себя в ловушку.
— Да это так — к слову пришлось, — буркнула она, отводя глаза.
— Ну, уж нет, ты давай — не юли! — В глазах матери загорелся охотничий огонек. — Он тебе уже предложение сделал?
— Ну…. в общем… был такой разговор, — неохотно призналась та, которую позже назвали Мариной.
— И что ты ответила? — допытывалась мать.
— Да ничего я не ответила! — бросила в сердцах та, которую позже назвали Мариной. — Мне все это, как снег на голову, свалилось. Мне диплом писать нужно, а тут… такие сюрпризы.
— Диплом тебе дадут — никуда не денутся, — уверенно заявила мать, — а это — дело серьезное. Возможно, ты сейчас свою жизнь на много лет вперед определишь. — Помолчав, она добавила: — Так он тебе нравится или нет?
— Ну…. нравится, — пожала плечами та, которую позже назвали Мариной. — Так он всем на потоке нравится. И преподавателям тоже. Но я же его совсем не знаю! И уж точно не люблю, — решительно произнесла она, решив, что этой фразой разговору положен конец.
Мать с ней не согласилась. Как выяснилось, для нее разговор только-только начался.
— Знаешь, дочка, — задумчиво проговорила она, — любовь между мужчиной и женщиной — штука красивая. По телевизору. А в жизни проходит она — быстро проходит. На ней одной ничего прочного не построишь. Уж как я твоего отца любила — а вот ушел он, к той, которая ему больше подошла. Ты вот у меня, слава Богу, еще не обжигалась. И если повезло тебе — встретился парень, который понимает, что семья на ответственности и чувстве долга стоит — так не проходи мимо своей удачи.
Затянулся тот их разговор до самой поздней ночи. Больше мать к нему прямо не возвращалась, но в доме чуть ли не каждый день стали обнаруживаться всякие мелкие поломки, требующие умелых мужских рук. Та, которую позже назвали Мариной, категорически отказывалась обращаться за помощью к домовитому поклоннику. Мать не настаивала, но все сетовала, что скоро, мол, и потолок им на голову обрушится. И капали ее слова каплями, неутомимо подтачивающими камень ее неприятия неромантического брака.
В принятии ею решения немаловажную роль сыграло также и то, что их дружная компания как-то незаметно перестала проводить почти все свободное время вместе. Все были заняты, все готовились к защите и пытались всевозможными способами получить распределение получше — и ей так не хватало уже ставших необходимыми открытых, душевных разговоров. Он с удовольствием взял на себя роль ее практически единственного собеседника — у нее возникло чувство благодарности — мать не замедлила отметить, что он готов потакать любым ее желаниям — она задумалась, что есть, наверно, у них нечто общее, что позволяет им часами говорить о чем угодно…
Когда та, которую позже назвали Мариной, согласилась выйти за него замуж, мать ее пришла в неописуемый восторг. И тут же настояла на немедленной встрече с женихом, чтобы обсудить все необходимые приготовления. На этот раз будущий зять сразил ее окончательно.
— Нет-нет, — перебил он ее на полуслове, — я сам всем этим займусь. Вы ведь знаете, я — приезжий, поэтому нам придется у Вас пожить. Если пустите, конечно, — добавил он с улыбкой, вопросительно глянув на ее мать.
Она всплеснула руками.
— Да что Вы такое говорите, — воскликнула она, — конечно, у нас будете жить. В квартире две комнаты: одна — мне, другая — вам, что еще нужно-то?
— Спасибо Вам большое, — еще шире улыбнулся он. — Но если уж Вы мне крышу над головой даете, то все расходы на свадьбу я беру на себя. И больше ни о чем не беспокойтесь — Вы целыми днями работаете, а дочери Вашей нужно к защите подготовиться, как следует. Мне только размеры будут нужны и… — Он повернулся к той, которую позже назвали Мариной: — Тебе какое платье бы хотелось?
Ей до сих пор не удалось и слова вставить в их обмен любезностями.
— Не знаю, — растерялась она. — Белое, наверно…
— Я все сам выберу, — подвел он итог обсуждению, — тебе нужно будет только подъехать и примерить.
Вечером, когда жених ушел домой, ее мать расплакалась.
— Мне в жизни не повезло, — пробормотала она, всхлипывая, — так хоть тебе, дочка, приличный человек повстречался.