— И что же ты делал? — с любопытством спросила я. Вот тебе, подумала я, минусы твоей полувидимости — для равновесия к тем плюсам, о которых ты мне столько песни пел!
— Ничего, — яростно рявкнул он. — Сидел, как идиот, ждал с ней эту «Скорую». А потом там под лежанкой этой распластался — пошелохнуться боялся! — так ковриком до больницы и доехал. Еле смог в приемное отделение прошмыгнуть.
— Слава Богу, что не дальше, — покачала я головой. — Там все-таки стерильность требуется — не хватало еще микробы какие-нибудь на одежде занести.
Он с ужасом глянул на меня.
— Ты знаешь, — тихо произнес он, — я к утру думал, что уже с ума схожу.
— Ну что ты, Тоша, — рассмеялась я, — это — дело обычное, дети быстро не рождаются. Она ведь там не одна была, а под присмотром врачей… А ты ее уже видел? — решила я увести его от явно гнетущих воспоминаний. — В палате? А девочку?
— В палату я заглядывал… — Он запнулся. — Но потом… сбежал.
— Почему? — оторопела я.
— Татьяна, я не знаю, что мне делать! — Он весь как-то мучительно передернулся. — Мне рядом с ней положено находиться, хотя бы после работы, а я в этой палате… не могу! Их там несколько человек, чуть ли не голые ходят, еще и кормления эти… Мне там, что, лицом к стене сидеть? Или в окно выглядывать? Хоть бы она скорее домой возвращалась! — с глухой тоской добавил он.
Мне стоило большого труда не рассмеяться. Пару минут. Пока я не вспомнила свои ощущения в тот момент, когда у меня закралось подозрение, что мой ангел — раньше, в невидимости — и в ванной меня… хранил.
— А девочка-то какая? — кашлянув, снова спросила я.
— Да не рассматривал я ее! — с досадой ответил мне Тоша. — Говорю же тебе, что глаза не знаю, куда девать!
— Ну, ты даешь! — возмутилась я. — Хоть бы посмотрел, на кого она похожа.
— На человека она похожа, — буркнул Тоша, поморщившись. — Голова точно есть — со всем, что на ней быть должно — остальное не разглядел…
Я только головой покачала. Что с него возьмешь, ангел — он и есть ангел. Чуть волосы на себе не рвет от того, что не может постоянно вокруг Гали топтаться — хотя возле нее и врачей, и медсестер хватает — а поинтересоваться тем, что для нее сейчас важнее всего на свете, воображения не хватает. Ничего, кроме своей работы, не видит. Еще, глядишь, начнет зудеть ей о вреде излишней нагрузки…
— Тоша, ты пойми, — осторожно начала я, — у нее сейчас вся жизнь поменялась, и тебе придется к этому привыкать. Для нее теперь в этой девочке — вся радость жизни, и никакие физические неудобства у нее ее не отнимут — даже если на первых порах она недосыпать и недоедать будет. И поверь мне, если ты ей внушать начнешь, что она не должна о себе забывать, этим ты ей не поможешь — только опять контакт с ней потеряешь…
Судя по всему, Тоша насплетничал об этом нашем разговоре моему ангелу. Поскольку тот вдруг начал подозрительно приглядываться ко мне и чаще обычного расспрашивать о самочувствии. И отвлекать меня, когда я самозабвенно прислушивалась к все более активным движениям малыша. И ворковать о том, как он жить без меня не может. Ни минуты.
Однажды вечером, вскипев от его уверенности в том, что в моей жизни ничего не должно быть важнее него, я заговорила с ним напрямик.
— По поводу этого «ни минуты» давай договоримся сразу, — решительно заявила я. — Когда мне придет время в больницу отправляться, ты меня там будешь навещать, как обычные папы.
— Это еще с какой стати? — как и следовало ожидать, тут же взвился он.
— А с той, что Тоша тебе уже наверняка поведал, каково ему у Гали в палате крутиться, — отрезала я. — Нечего за другими людьми, которые понятия о тебе не имеют, подглядывать.
— Ты пойдешь в ту больницу, в которой у тебя будет отдельная палата, — безапелляционно заявил он. — С ребенком. И со мной, разумеется.
— Может, ты еще и при родах присутствовать будешь? — съехидничала я.
— Я еще не решил, — спокойно ответил он. — Но насчет больницы я уже договорился, — добавил он тоном, ясно давшим мне понять, что тема закрыта.
Я глянула на него с опаской. Нет, меня, конечно, порадовало, что он так быстро в нашей жизни освоился… Все-таки недаром я столько времени и сил потратила, чтобы убедить его, что на земле нужно жить по-человечески. Вот только нужно было намекнуть, что неплохо бы и на человеческой стадии интереса ко всем сторонам этой жизни и остановиться. А то он если уж берет разгон, то не успокоится, пока во всех деталях не разберется. Но ведь должны же в жизни хоть какие-то тайны оставаться!
Спорить я с ним не стала — вовремя вспомнила, насколько эффективной оказалась тактика обходного маневра. Разумеется, он прав — тема закрыта. С главного входа. А насчет боковых дверей — это мы еще посмотрим, время есть… С Галей поговорю, а потом передам ему с ее слов, что его присутствие будет мне только мешать. Сосредоточиться на важном процессе. А значит, затягивать его. С непредсказуемыми результатами.
Галя вернулась домой через три дня.
И Тоша тут же взял неделю отпуска.
Что Лариса не преминула откомментировать, когда у нее буквально на следующий день завис компьютер.
На что Лена Тешина заметила, обращаясь исключительно к своему монитору: «Это точно — высокую гору только издалека и видно, как следует».
Для меня эта неделя оказалась настоящим праздником. Тем самым долгожданным праздником, который пришел, наконец, и на мою улицу.
Лариса притихла. Хотелось бы мне думать, что ангелы этот свой дурацкий эксперимент сворачивать начали — за отсутствием искомых результатов, но скорее начало сворачиваться поле для ее деятельности. Долготерпеливого Тоши под рукой больше не было, ребята обращались с ней со снисходительной вежливостью — как старые, многое повидавшие на своем веку кадры с молоденьким и не в меру исполнительным курьером, и даже Сан Саныч, казалось, очнулся уже от своей эйфории — пару раз отправил ее из своего кабинета на рабочее место, сказав, что инициативы не только рождать, но и исполнять нужно.
От Марины тоже ничего не было слышно. От Светки, правда, тоже, но она, скорее всего, все свободное время на даче с Олежкой проводила — погода на дворе стояла просто изумительная: уже лето, но еще не жарко. Сама я им не звонила, особенно Марине — мне казалось, что несмотря не все мои старания она на меня все-таки обиделась, и я решила дать ей время переварить наш последний разговор. Сама ведь сказала, что ей подумать нужно.
Звонила я все это время Гале — наконец-то появилась у меня возможность узнать, что меня ждет, от человека, который только что через это прошел! Мой ангел во время этих разговоров только мрачно косился в мою сторону, и я мысленно ухмылялась — вот оно, торжество справедливости! Сам-то, небось, угрызениями совести не мучился, сплетничая с Тошей, пока Галя в больнице томилась, а я — в полном неведении о подробностях предстоящего испытания.
Об этих подробностях я и начала расспрашивать ее сразу же после первых поздравлений. Она отвечала довольно сдержанно, как путешественник на вопросы встречающих о том, как прошел полет, и я с облегчением поняла, что событие это хоть и неприятное, но пережить его вполне можно. Ради того, что ждет тебя по его завершении.
— Галя, а как малышка? — перевела я разговор на более животрепещущую тему.
Галя тут же оживилась. Я бы даже сказала — ожила.
— Ой, Татьяна, — с придыханием заворковала она, — она такая красивая! И смешнючая — слов нет! Так чмокает, и хмурится, и уже почти улыбается… По-моему, она меня уже даже узнает!
— А какая она? — с любопытством спросила я.
— Волосики темные, — с готовностью принялась перечислять Галя, — и длинные такие — почти шейку закрывают. И кудрявые немножко. И бровки темные, и тоненькие, ровные. Сама смугленькая, носик тоже ровный, маленький…
— А глаза? — перебила я ее.
— Серые, — ответила она, и тут же добавила, — но говорят, они потом цвет поменяют. И большие такие, круглые…
— Так на кого она похожа? — не удержалась я от пресловутого вопроса.
— Уж точно не на меня, — рассмеялась Галя, и я не стала дальше уточнять, чтобы не акцентировать ее внимание на тяжелых воспоминаниях.
— А имя ты уже ей придумала? — задала я следующий непременный в такой ситуации вопрос.
— Дарина, — гордо ответила Галя. — Я это имя уже давно выбрала, если девочка родится, только говорить заранее никому не хотела. Она ведь и вправду мне как от Бога подарок.
Ну, не совсем от Бога, подумала я, но, судя по ее счастливому тону — определенно великий дар судьбы.
— Галя, а когда можно будет тебя проведать? — Мне уже совсем не терпелось своими глазами посмотреть на это чудо природы.
— Ох, Татьяна, — замялась Галя, — давай где-то через недельку, а еще лучше — через две. Я никак в новый ритм не войду — ну, просто ничего не успеваю. Спасибо хоть, она по ночам спит — а то, если бы я целыми сутками на ногах была, уж не знаю, насколько бы меня хватило…
Очень интересно — зачем Тоша отпуск брал, хотела бы я знать? Он, что, в невидимости рядом с ней в доме толчется?
— А тебе, что, никто не помогает? — осторожно спросила я.
— Да что ты, Татьяна, — после минутного молчания пробормотала Галя, — я уж и не знаю, как мне Тошу благодарить — мне прямо так неловко… Он и магазины на себя взял, и коляску мне в лифт заталкивает — я сама вечно за что-то цепляюсь — и во время купания Даринку держит, чтобы у меня обе руки свободны были. И ты знаешь, — с удивлением добавила она, — она его совсем не боится — ни разу у него на руках не дернулась, только ручки-ножки распрямляет, словно потягивается…
— А мама к тебе не приезжает? — поинтересовалась я, вспомнив, что в последнее время отношения у них вроде бы начали налаживаться.
— Один раз была, — коротко ответила Галя, и я почувствовала, что процесс их примирения на начальном этапе и застопорился.
Ну, это ничего, подумала я, Галина мать, скорее всего, просто обижается, что та Тоше с малышкой больше, чем ей, доверяет. Я почувствовала легкие угрызения совести за то, что уговорила Галю от матери уехать. Ну что ж, я уговорила — я и отговорю. Сейчас ведь разве что слепой не заметит, что Тошино присутствие не только Гале, но и малышке на пользу идет — за что же на него зуб точить? Да и ему поспокойнее будет, когда придется опять на работу выйти…
— А ты не хочешь назад к ней вернуться? — предложила я, радуясь возможности в очередной раз применить свое умение сглаживать — одним изящным жестом — углы многих смежных проблем на пользу близких мне людей. — Тебе ведь легче будет, если она часть забот на себя возьмет.
— О, нет! — решительно заявила Галя, и я слегка поморщилась, решив, что глубокий дар убеждения хорош до тех пор, пока не приходится прибегать к разубеждению. — Она мне в тот единственный раз такой скандал устроила, что я лучше сама.
— Какой скандал? — оторопела я.
— Я в жизни своей не думала, что она такой суеверной окажется! — воскликнула с чувством Галя. — Одно дело Божьи заветы соблюдать, а совсем другое — всяким языческим приметам следовать. Помнишь, как она домового во всех углах искала? Так то еще цветочки были! А сейчас каких только грехов она на меня не навесила! И ногти Даринке надо было не обрезать, а обкусывать. И зеркала все в доме закрыть, чтобы она себя даже случайно не увидела. И вещи ее только в квартире сушить, даже на балкон не вывешивать. Нитку какую-то на ручку завязать… И самое страшное — как я могла ее чужому человеку до крестин показать! А то, что этот чужой человек свой законный отпуск моему ребенку посвящает — это ничего; главное, что сглазить может.
— Значит, нам тоже до крестин нельзя? — разочарованно протянула я, уловив хоть какой-то смысл лишь в последней ее фразе. Действительно, отдельные несознательные посторонние могут с насморком явиться, но при чем здесь нитка с зеркалами?
— Татьяна, если бы я от тебя сглаза боялась, — решительно проговорила Галя, — то мне, наверное, и по телефону с тобой разговаривать было бы нельзя. И о Даринке рассказывать. Мне просто время нужно, чтобы в себя прийти — вон Тоша скоро не сможет уже целыми днями с нами возиться, так что мне придется побыстрее привыкать. Недельки через две, я думаю, в самый раз будет.
В следующий понедельник Тоша вновь появился в офисе, но… какой-то другой.
С беспокойством наблюдая за ним, я вдруг вспомнила, что, в отличие от моего ангела, Тоша никогда не рвался в нашу жизнь. Перейти в видимость я его практически заставила. Поманив его возможностью набраться знаний от нашего бывшего компьютерного доктора Алеши — как выяснилось, Тоша просто «заболел» информационными технологиями. Освоился он с ними настолько быстро, что вскоре уже смог заменить Алешу в нашем офисе.
Вмешательства опытных рук наши компьютеры требовали нечасто, и в такие моменты Тоша опровергал все наши представления о программистах как о существах некой иной человеческой породы — подробно, толково, а главное, доступно объясняя нам причины поломок и способы их предупреждения в будущем. Но в остальное время он все глубже погружался в виртуальное пространство. Недавно он даже ноутбук себе купил, чтобы не тратить впустую время, неся вахту возле Гали по ночам. Ни сон, ни еда, ни социальное общение не сделались для него — опять-таки в отличие от моего ангела — насущной жизненной потребностью.
И вот сейчас, проведя неделю вне офиса, он, казалось, еще сильнее отстранился от людей. В первый же день его, естественно, забросали вопросами о Галиной дочке — он отвечал неохотно, хмурясь, явно выдавливая из себя короткие реплики. И за столом у себя он сидел с тем же недовольным видом, не отрывая глаз от экрана и явно не слыша ничего вокруг. Одно хорошо — он совершенно перестал замечать Ларису, хотя та после его возвращения определенно вознамерилась наверстать упущенный за неделю объем колкостей в его адрес.
А вот где-то за час до обеда и до конца рабочего дня он вдруг начал регулярно и весьма нервно поглядывать на часы, словно томясь последними тягостными минутами пребывания в офисе, и как только подходило время прервать работу, срывался с места как на пожар.
У меня возникли мрачные подозрения, что проведя неделю в непосредственной близости от Гали — и, самое главное, от ноутбука! — он начал тяготиться если уж не работой, то, как минимум, поездками на нее. Уж не задумал ли он теперь, когда Галя в полной безопасности дома находится, вернуться в невидимость — с тем, чтобы на пару часов выходить из нее для помощи по дому, а все остальное время нырять с головой в этот свой дурацкий параллельный мир? Эдак я, чего доброго, окончательно лишусь прямого доступа к их с Галей делам…
Такая перспектива мне совсем не понравилась, и однажды я остановила его после работы, чтобы выяснить, что происходит. Он нетерпеливо отмахнулся от меня, бросив на ходу: «Все в порядке!», и тут же умчался.
Мне не оставалось ничего другого, как обратиться за разъяснениями к моему ангелу. Уж он-то явно был в курсе дела — каждый день, небось, пулей с работы к нам в офис мчался, чтобы выведать у Тоши причины перемен в его поведении. Не раз и не два я замечала, что он провожает того глазами к остановке с довольной ухмылкой на лице. С такой довольной, что я всякий раз удерживала себя от расспросов. Радуется, наставник несчастный, что я опять не у дел оказалась — помню я, как он бесился от того, что Тоша со мной откровеннее разговаривает!
Но однажды я все же не выдержала. Поняла, что если в самое ближайшее время не вмешаюсь, Тоша уволится-таки — с полного одобрения моего активного борца за невмешательство глупых людей в ангельские дела.
— Слушай, ты случайно не знаешь, что там у Тоши творится? — как можно небрежнее спросила я по дороге домой.
В ответ он рассмеялся. Я терпеливо переждала приступ неприличной эйфории (хоть бы для вида посокрушался, что все мои усилия по очеловечиванию Тоши вот-вот на нет сойдут!), с трудом удерживая на месте вопросительно вскинутую бровь, которая изо всех сил рвалась на встречу с другой в самом центре переносицы.