Как только мы расположились за столиком, и написанное на их лицах ожидание начало давить на меня с двух сторон, я быстро изложила Тоше Галину просьбу, закончив коротким перечислением ее положительных для него сторон.
Ответил мне мой ангел.
— Татьяна, ты совсем спятила? — рявкнул он.
От неожиданности я даже забыла, что нужно обидеться.
— Это еще почему? — запальчиво воскликнула я.
— Ты предлагаешь… ему, — прорычал он, тяжело дыша, — участвовать в церковной церемонии?
— Не в церемонии участвовать, — решила я сразу правильно расставить акценты, — а выручить Галю в безвыходной ситуации. Чем ему, собственно, и положено заниматься.
— Мы мало с тобой о религии говорили? — заговорил он тише, что всегда было плохим знаком. — О том, насколько в ней идея духовного роста личности наизнанку вывернута? О том, насколько унизительно представление о том, что высшее сочувствие положено только раболепию и самоуничижению? Ты хочешь, чтобы он принял участие в посвящении человека в рабы Божьи?
— Да ведь это же — всего лишь церемония! — возразила я, чувствуя, что нас заносит в высоты небесной философии, вместо того чтобы оперативно решить небольшой практический вопрос. — Обряд! Так просто принято! Так раньше в пионеры посвящали! И если ты сам говоришь, что за ним на самом деле ничего не стоит, то что в нем плохого? Это же точно так же… точно так же, как… как ты йогой занимаешься! Ты же буддистом от этого не стал!
Он вдруг вздрогнул, бросил вороватый взгляд на Тошу и окончательно рассвирепел.
— Йога — это для здоровья! — снова рявкнул он. — Даже если до источников этой… космической энергии считанные единицы добираются, физические упражнения абсолютно всем одну только пользу приносят! А что дает это выстаивание часами в церкви — кроме отекших ног и потакания условностям? Я еще хоть как-то могу понять, когда по незнанию в очередь на раздачу небесных благ заблаговременно записываются, но он-то? Для него это — то же самое, как если человек с медицинским дипломом ворожее в снятии сглаза ассистировать будет!
— Я не знаю насчет диплома… — ядовито заметила я, но меня перебил Тоша.
— Ребята, подождите, — глухо произнес он, обхватив голову руками и не отрывая глаз от стола. — Анатолий, не нужно из меня борца за принципы делать. — Мой ангел открыл было рот, но Тоша, не заметив этого, продолжил: — Татьяна, для меня это крещение ничем не хуже совместного принятия пищи, но… это невозможно.
— Почему? — спросили мы с моим ангелом одновременно, но по-разному: он — с любопытством, я — с унынием.
— Я об этом ее желании давно знаю, — ответил Тоша, все также не поднимая глаз. — Она с тобой, — коротко глянул он на меня, — не с первой об этом говорила. И я проконсультировался…
— Где? — вытаращился на него мой ангел.
— У нас, — с вызовом посмотрел на него Тоша. — Я — не ты, я рисковать просто так не буду. И потом — с меня прошлого раза хватит: и сам на карандаш навсегда, наверно, попал, и тебя чуть не подставил.
— И что тебе сказали? — тихо спросил мой ангел.
— Что такая практика у нас не приветствуется, — явно процитировал Тоша. — Особенно, в данном случае. Последнее я, правда, не очень понял, — озадаченно покачал он головой, — надо понимать, опасаются, что при отсутствии отца мне придется слишком много внимания Даринке уделять — в ущерб Гале.
— Тоша, но ведь это же абсурд! — уже пришла в себя я. — Это же — не два человека на разных краях земли, это — одна семья, и ты совершенно спокойно сможешь…
— Татьяна, я уже сказал — на такой риск я не пойду, — твердо заявил Тоша. — Я это их «не приветствуется» отлично понял — могут в любой момент отозвать с задания. Плохо, если мне из Галиной жизни придется исчезнуть, но ей я хоть никаких обещаний никогда не давал. Но когда я за Даринку — на всю жизнь! — ответственность на себя возьму, как ей потом объяснять, если меня выдернут отсюда к чертовой матери? — Тоша помолчал немного и хмуро добавил: — И это еще не все.
— А что еще? — резко спросил мой ангел, поставив локти на стол, плотно переплетя пальцы рук и уперев в них подбородок.
— Сначала Галя обо мне как о крестном со своей матерью поговорила. Крику было, — он покачал головой, — на добрый час! Что я и так ее перед людьми позорю, а стану кумом, так и вообще рукой подать до страшного греха, который на ребенка ляжет, и чтобы духа моего в доме не было, если она не передумает… Одним словом, я понял, что если пойду в эти крестные, то либо ее мать со свету сживет, либо мне в невидимость уйти придется и только по праздникам Даринку проведывать. А какая от меня тогда помощь будет?
Я вдруг заметила, что мой ангел смотрит на Тошу так, словно впервые в жизни разглядел его, как следует. И молчит! Опять молчит! Я поняла, что полагаться Тоше — кроме как на меня — больше не на кого.
— И что теперь делать? — растерянно спросила я. — Галя сказала, что поймет, если ты откажешься, но, с другой стороны, она права — от таких просьб у нас не отказываются. По крайней мере, если и дальше дружить хотят…
— Я не знаю, Татьяна, — почти простонал Тоша, закрывая лицо руками. — Я не знаю, что делать.
Ничего лучшего в ту минуту он сказать не мог. Я уже давно заметила, что когда у ангелов руки опускаются, у меня голова всегда начинает на повышенных оборотах работать.
— Спокойно, — решительно проговорила я. — Сейчас нужно придумать причину, по которой ты не можешь… не не хочешь, а не можешь сделаться крестным…
Я напряженно нахмурилась, лихорадочно перебирая свои скудные познания в области правил доступа к церковным таинствам. Ничего, кроме наипервейшего и очевидного требования к участникам, мне в голову не приходило, но ведь не может быть, чтобы ангелы…
— Слушайте, — медленно проговорила я, и мой ангел нервно вздрогнул, — а ангелы — крещеные?
— Что ты несешь? — прошипел мой ангел.
— Так да или нет? — обратилась я исключительно к Тоше. — Вы проходите какое-нибудь… ну, не знаю, посвящение, что ли, после возрождения?
— Да нет, — растерянно протянул Тоша и глянул за подтверждением на моего ангела — тот глаза к небу закатил. — Обучение — да, профориентация — само собой, представление непосредственному руководителю — в обязательном порядке, но без всяких особых ритуалов — мы же не в тайный орден во вражеском окружении вступаем.
— Ну, и отлично! — воскликнула я. — Честно признаемся в этом Гале, и, поскольку в церковных церемониях могут принимать участие только крещеные, она вовсе не обидится — это же не твоя вина, что тебя в детстве родители к религии не приобщили.
Мой ангел опять зашипел, как кот, которому на хвост наступили, но Тоша посмотрел на меня с той надеждой, с которой безнадежно больной узнает об открытии чудодейственного препарата. Причем такого, который уже на ком-то другом блестящие результаты показал.
Гале я позвонила тем же вечером. Предварительно спросив моего ангела, сможет ли он сам ужин приготовить. Он возмущенно фыркнул, и я быстро ретировалась в гостиную, плотно прикрыв за собой дверь. Дело в том, что мне пришло в голову слегка модифицировать выработанную версию — и мне не хотелось, чтобы Галя перебила меня вопросом, что это у меня с таким шипением на сковородке жарится.
Приличествующим грустному известию тоном я сообщила ей, что Тоша оказался некрещеным. Так же, как и мой ангел. О чем он, Тоша, безмерно сожалеет. Не менее чем мой ангел. Поскольку, если бы не этот печальный факт их биографии, они бы с огромным удовольствием согласились крестить Даринку. Оба.
— Ну что ж — так тому и быть, — вздохнула Галя. — В конце концов, для девочки только крестная абсолютно обязательна. Мне просто так хотелось, — тоскливо добавила она, — чтобы у нее крестный отец был, если уж родного нет.
У меня защемило сердце.
— Галя, подожди отчаиваться, — забормотала я, лихорадочно размышляя — и, разумеется, в моей еще не сбросившей обороты голове родился следующий блестящий выход. — Хочешь, я Светке позвоню? Насчет Сергея спрошу? Вы ведь, по-моему, с первой встречи друг другу по душе пришлись.
Чтобы не дать моему ангелу шанса объявить и эту мою идею вопиюще абсурдной, я и Светке сразу же позвонила. И, естественно, она меня поддержала. Сказав, что у нее нет ни малейших сомнений, что Сергей только обрадуется. Галя им обоим настолько понравилась, что они с удовольствием с ней породнятся — и у малышки мужское влияние в жизни появится, и у Олежки что-то вроде сестры появится.
Одним словом, к началу ужина у Галиной Даринки уже был крестный — о чем я гордо сообщила моему ангелу, ненавязчиво обратив его внимание на тот факт, что человеческая тенденция без колебаний протягивать друг другу руку помощи избавляет их от необходимости бесплодно ужасаться непреодолимости возникающих препятствий.
Ужин в тот вечер показался мне особенно вкусным — я его честно заработала. Голова моя, однако, восприняла его как награду за ударный труд — и удвоила усилия. Таким образом, к концу трапезы у меня родилась не только еще одна идея, но и план по ее реализации.
Дождавшись того благостного расположения духа, в которое моего ангела всегда приводило вечернее чаепитие, я объявила, что по части кулинарии сегодня он просто превзошел самого себя.
Совершенно искренне, между прочим.
Он рассеянно кивнул, приняв комплимент как должное.
Я поинтересовалась, не кажется ли ему, что и мне сегодня удалось найти решение проблемы, наилучшим образом учитывающее интересы всех ее сторон.
На сей раз он кивнул одобрительно, все еще витая в облаках умиротворения.
Я сказала, что у меня есть к нему просьба.
Он резко выпрямился, молча и настороженно уставившись на меня.
Чтобы усыпить его некстати проснувшуюся бдительность, я спросила, не изменилось ли его отношение к любопытству как к двигателю прогресса.
Он нервно поинтересовался, о чьем любопытстве идет речь.
О моем, ответила я, радуясь, что он сам нашел последнюю составляющую элементарно простой логической цепочки: если мой личный прогресс вытекает из моего любопытства, то последнее он должен только приветствовать.
Он заметил, что в моем случае любопытство играет роль реактивного двигателя.
Я смутно почувствовала, что слово «реактивный» как-то нарушает стройность столь очевидного для меня логического вывода из нашей философской дискуссии, и прямо объявила ему, что мне очень хочется поприсутствовать при крещении Галиной Даринки. Из чистого любопытства. Поскольку мне никогда еще не доводилось понаблюдать за этим процессом. Даже по телевизору — в фильмах обычно только момент вынимания мокрого и орущего младенца из купели показывают.
Он легко согласился, чуть заметно пожав плечами.
У меня отлегло от сердца. И тут же, в полном соответствии с законом сохранения материи и энергии, возникло ощущение тяжести на душе — навалился груз раскаяния за то, что я его чуть ли не обманом заставляю поступиться принципами.
Я робко спросила, не будет ли ему слишком неприятно сопровождать меня на этой церемонии.
Он спокойно ответил, что наблюдение издалека никоим образом не может быть расценено как участие.
Я растерялась — из какого еще далека?
Он терпеливо объяснил мне, что поскольку Гале еще нельзя будет входить в церковь, ей придется находиться все это время в притворе — уголки губ у него при этих словах брезгливо опустились. Там же будет лучше оставаться и им с Тошей — как некрещеным, насмешливо выделил он последнее слово. Мне же просто совесть не позволит бросить их троих там, в самом дальнем ряду публики, которой, впрочем, ожидается немного, поэтому ничто не помешает мне рассмотреть все происходящее на сцене. А если мне захочется, доброжелательно добавил он, отдельные сцены крупным планом увидеть, он мне потом в Интернете видеосъемку найдет.
У меня сложилось впечатление, что в тот день не мне одной посчастливилось найти решение, удовлетворяющее всем высказанным (и не высказанным) пожеланиям.
Так и вышло, что два человека, имеющих самое непосредственное отношение к появлению Даринки на свет и организации ее крестин, оказались на самых задворках великого таинства. Я подчеркиваю — два человека. Присутствующие ангелы не испытывали ни малейшего дискомфорта, наблюдая за событиями земной жизни, как обычно, со стороны.
Хотя, впрочем, нет — Тоша явно чувствовал себя не в своей тарелке.
Я следила за обрядом, вытянув от любопытства шею. Кстати, хорошо, что мой ангел в том разговоре об Интернете вспомнил — я потом, потихоньку от него почитала, как все это происходит, чтобы хоть понимать, что перед глазами разворачивается. Галя то и дело смахивала постоянно наворачивающиеся на глаза слезы и не видела и не слышала ничего, кроме совершаемого священником обряда. Мой ангел щурился с поджатыми губами и косился то на меня, то на Галю.
А вот Тоше просто на месте не стоялось. Уже через пару минут после начала церемонии он отошел от Гали и прокрался на цыпочках, за нашими спинами, к самому краю нашей маленькой шеренги и замер справа от моего ангела, чтобы как можно лучше видеть все происходящее.
Когда священник подошел к Даринке с бутылочкой с миром и кисточкой, Тоша вытянулся, как струна, наклоняясь то вправо, то влево и бормоча вполголоса: «Почему она не плачет? Почему она не плачет?»
Галя всхлипнула: «Нет в ней никакой нечисти, что Божьему слову противилась бы — вот и не плачет».
Мы с моим ангелом озадаченно переглянулись — ничего себе «никакой нечисти», с таким-то отцом! Хотя, с другой стороны, темные ангелы при виде светлых тоже не начинают в припадке биться — как мы на примере Дениса убедились — а очень даже мило с ними общаются… А светлые — опять-таки из нашего собственного опыта — даже не всегда темных различить могут, куда уж земным священникам…
Наконец, священник взял Даринку на руки, чтобы трижды окунуть ее в воду в купели, и мы впервые смогли беспрепятственно увидеть ее…
— А куда это она смотрит? — вдруг донесся до меня напряженный голос Тоши.
Наклонившись к моему ангелу, я всмотрелась — и действительно, когда девочку опускали в воду, она словно старалась приподнять головку, чтобы не потерять что-то из виду.
Тоша вдруг резко дернулся вперед, мой ангел схватил его за руку.
— Двое, — едва слышно обронил он.
— Плевать, — также тихо отозвался Тоша.
— Причем с самого начала — подождем. — В голосе моего ангела громыхнуло знакомое мне листовое железо. Очень тонкое, но определенно железо.
Тоша резко глянул на него.
— По сторонам иногда смотреть нужно, — буркнул мой ангел.
— А если они… прямо на месте…? — выдохнул Тоша.
— Не успеют, — уверенно бросил мой ангел.
Как только церемония закончилась, он повернулся к Гале с широкой улыбкой.
— Галя, мы подойдем, поздравим? А то Татьяне уже не терпится со Светой поболтать, — промурлыкал он, и прошипел уголком рта Тоше: — Стоять! Я сам.
Я задохнулась от возмущения, но он уже ринулся вперед. Тоша нервно переминался с ноги на ногу, Галя удивленно уставилась на меня.
— Это не мне, это ему не терпится… Сергея поздравить, — как можно непринужденнее усмехнулась я, молясь, чтобы он не снес всех приглашенных на пути к тому, что его так заинтересовало. — Я лучше здесь с вами подожду.
Мой ангел подлетел к Сергею, крепко встряхнул ему руку и начал подталкивать всех остальных к выходу, то и дело тыча рукой в нашу сторону. Ага, понятно — теперь Гале не терпится с дочкой воссоединиться! Оказавшись за их спинами, он сделал шаг в сторону и замер на месте.
Никто, кроме нас с Тошей, этого не заметил. Галина сестра уже передавала ей Даринку, ее муж рассыпался в комплиментах малышке, Галина мать утирала краем платка слезы, благодаря Сергея за то, что «у внученьки теперь хоть крестный отец будет», Светка утешала ее, говоря, что такое доверие — это для них великая честь, Даринка уже отыскала глазами Тошу…
Я вопросительно глянула на него — он поморщился и нетерпеливо мотнул головой. Я начала набирать воздух в легкие — у него вдруг округлились глаза. Проследив за его взглядом, я увидела, что к нам приближается мой ангел. Как-то странно приближается — чуть разведя в стороны руки, потирая пальцами о ладони и водя туда-сюда глазами.