Что же до самой Татьяны, то я неустанно продолжал укреплять в ее сознании мысль о том, что мы — единое целое. Чтобы это ее сознание не дрогнуло в ответственный момент перед общепринятым предвзятым мнением в отношении психологической неустойчивости мужчин. Да и на будущее пригодится — поскольку тесать парня нам в четыре руки придется, то хотелось бы, чтобы хоть в одном направлении.
За всеми этими тяжкими трудами я не сразу заметил, что Тоша исчез из офиса. Узнав, что он взял недельный отпуск, я насторожился. Неужели Галя настолько ослабла, что ее ни на минуту нельзя одну оставить? Пару раз я набрал его номер, но он меня сбросил и даже не перезвонил. Я окончательно разнервничался. Чем же все это может кончиться для моей маленькой, худенькой, совершенно нетренированной Татьяны? Хорошо, хоть йогой начали заниматься… Нет, я обязательно все время рядом с ней буду — если что не так пойдет, я из этих дистрибьюторов космической энергии душу вытрясу, но они мне подключат ее к источнику жизненных сил! На столько, на сколько потребуется — и без бюрократии.
А я пока по-настоящему, воочию с парнем познакомлюсь, чтобы он с первых же дней понял, в чьих руках пульт управления воспитательным тесаком находится.
Когда мне в голову пришла эта мысль, я чуть не расхохотался — представив себе Тошу, оставшегося один на один с этим Галиным младенцем, которого он просто видеть не может. То-то, небось, назад на работу рвется — минуты считает!
Вновь увидев его в офисе, я не удержался от насмешливого:
— Ну, с возвращением тебя — из ссылки!
Он как-то странно покосился на меня и ничего не ответил.
Я спросил у него, оправилась ли Галя — он ответил, что у нее все в порядке, и опять замолчал.
— А монстр как? — поинтересовался я.
Он вздрогнул, воровато стрельнул глазами по сторонам и сдержанно ответил: — Нормально. Ест, спит — все, как положено.
Несколько дней он отделывался от меня такими краткими ответами, пока я, наконец, не выдержал.
— Слушай, ты можешь мне объяснить, что случилось? — рявкнул я, заподозрив, что он опять скрывает от меня какие-то неприятности. — Что с Галей?
— Да говорю же, что у нее все отлично, — опять попытался он отмахнуться от меня.
— А что ты тогда сидишь, как на иголках? — прямо спросил я. — Давай, выкладывай — сам знаешь, что потом только хуже будет.
Он вдруг замер, жуя губами и глядя прямо перед собой ничего невидящими глазами.
— Как ты думаешь, — спустя несколько мгновений медленно заговорил он, — с меня…. после того, как Дениса спровадили…. наблюдение совсем сняли?
Такого поворота я не ожидал.
— Наверно, да, — неуверенно ответил я. — Насколько мне известно, при отсутствии осложнений в постоянной видимости круглосуточное наблюдение не практикуется.
— А не круглосуточное? — тут же отреагировал он.
— Не думаю, — покачал головой я. — За мной, по крайней мере, не наблюдают.
— Так то за тобой, — вздохнул он. — А если у нас дополнительные интересы появятся… не в ущерб основным, конечно…. нам это в вину не поставят?
— Ну, тебя же компьютером никто не попрекал, — усмехнулся было я, но потом у меня словно мороз по коже пошел: — Ты, что, еще одно хобби себе нашел?
— Во-первых, это — не хобби, — лихорадочно забормотал он, — а во-вторых, я его не искал. Оно меня само нашло. Вернее, она.
— Какая она? — окончательно растерялся я.
— Даринка, — застенчиво произнес Тоша, и я просто онемел — таким тоном он когда-то о своем кумире — компьютерном Алеше — говорил. И то не совсем — при упоминании Алешиного имени у него глаза загорались, а не опускались стыдливо.
— Я вовсе не пренебрегаю своими обязанностями, — прорвало вдруг его, — но она — такая крохотная, такая беззащитная… Она ведь ничего еще сама не может, даже сказать, если ей чего-то хочется! А Галя редко сразу правильно догадывается — все методом проб и ошибок! — а я вот как-то сразу чувствую, когда она пить хочет или играться… Она по ночам любит играть — и не плачет совсем. Она вообще никогда не плачет, когда я рядом, — гордо добавил он.
Я смотрел на него во все глаза, сдерживаясь из последних сил — в его присутствии, как я уже понял, не плачут, смеяться тоже как-то неудобно было. Это же надо — ни одним человеком он до сих пор не заинтересовался: ни в одну девчонку не влюбился, ни с одним парнем не сдружился, а тут — совершенно чужой, неразумный еще младенец вдруг превратил его в дрожащее желе эмоций. Да, земля — это все-таки великая сила! Не удовольствуется она твоей любовью к природе, технике, высокой моде и изысканной кухне — не успокоится, пока не заразит тебя одержимостью человеком. И так, чтобы навсегда, неизлечимо.
— Я всегда откуда-то знаю, что ей нужно, — продолжал оправдываться тем временем Тоша, — и она словно это чувствует — сразу беспокоиться начинает, стоит мне хоть в другую комнату выйти. Но я ведь и Гале жизнь облегчаю, когда внушаю ей, что Даринка хочет, правда? Не отзовут меня, как ты думаешь? — с надеждой спросил он.
— Не должны, — уверенно ответил ему я. — Если, когда ты на работу устроился, не отозвали…
— Я и с работы уволиться хотел, — с готовностью подхватил он мою мысль, — но только они же сразу заинтересуются, с чего бы это, приглядываться начнут… Лучше, конечно, оставить все, как есть, не привлекать к себе ненужного внимания… Вот только она там плачет без меня, наверное… — Лицо у него болезненно сморщилось.
— А у Гали спросить? — удивился я.
— Да спрашивал, — досадливо бросил он. — Говорит, что не плачет. Если правду говорит. А часто спрашивать я не решаюсь — если она поймет, что я за Даринку больше, чем за нее, беспокоюсь, это они уж точно заметят.
По глупости я пересказал этот разговор Татьяне. Она тут же принялась комбинировать, как бы устроить Тоше незаметную утечку положительной информации. Причем даже не постеснялась признать, что ей абсолютно все равно, насколько эта информация будет соответствовать действительности. Когда же я возмутился (с полным на то основанием, между прочим!) предложению распространять заведомо ложные факты, она просто сделала вывод, что у меня не хватит способностей убедить младшего коллегу во всей абсурдности его неподобающего ангелу поведения.
Вот вы бы такое стерпели? Естественно, я нашел подходящие слова, заставившие Тошу увидеть всю беспочвенность его страхов и подозрений.
Узнав, что Татьяна напросилась к Гале в гости, я поморщился. Трижды неловкая ситуация! Во-первых, знаю я, как Татьяна умеет руки выкручивать, добиваясь желаемого — с моей точки зрения, приличнее было подождать, пока Галя нас по своей воле пригласит, и хотя бы поинтересоваться, не помешаем ли мы ей. Во-вторых, Тоша опять напрягся — одно дело в невидимости с девчонкой возиться, и совсем другое — при свидетелях. И, в-третьих, у меня не было ни малейшего желания рассматривать чужих младенцев! Я бы лучше этот вечер со своим провел — напомнил бы парню лишний раз, что он — мужчина, а значит, с хрупкими женщинами (начиная с собственной матери, конечно) должен вести себя осторожно и бережно.
Но мне уже хорошо было знакомо это ледокольное выражение на лице Татьяны — пришлось ехать. И, честно говоря, об этом я не пожалел. По крайней мере, по дороге к бывшему Татьяниному дому. Когда перед глазами замелькали знакомые места, я вдруг понял, сколь многого сумел достичь с того момента, как впервые материализовался прямо перед ней. А ведь чуть больше года прошло! И вот, пожалуйста — за столь короткий срок я успел занять весьма завидное положение среди людей: обзавестись семьей, уютным домом, уважаемой работой и даже главным признаком респектабельности — машиной. Полезно вот так, иногда, остановиться, оглянуться на пройденный путь, чтобы произвести переоценку самого себя, поднять планку последующих целей, а главное — хорошенько запомнить аргументы для будущих споров с руководством по поводу рискованных, неординарных решений.
А вот то, во что превратилась Татьянина квартира, привело меня в весьма удрученное состояние. Нет, я никогда не был поклонником хирургической стерильности, которой стремилась окружить себя и мужа Людмила Викторовна, но и тот бардак, в котором мы застали Галю с ребенком, меня покоробил. Я понимаю — маленький ребенок, куча забот, оглянуться некогда… Но что вырастет из этой девчонки, если она с первых же дней вокруг себя такое безобразие видит и воспринимает его как должное? Надо будет обратить на это Тошино внимание.
Сама девочка произвела на меня двойственное впечатление. Симпатичная, ничего не скажешь. Но было в ней нечто такое, что я насторожился. Коротко глянув на мчащегося к ней с протянутыми руками Тошу, она удовлетворенно прикрыла глаза веками — на мгновенье, после чего скользнула взглядом по Татьяне как по пустому месту и уставилась на меня.
Я знаю, что на лице месячного младенца не может отражаться никаких абстрактных эмоций! Но она смотрела на меня с такой непоколебимой уверенностью, что я поежился. Мало ей одного Тоши, который изогнулся в немыслимой позе, чтобы ей удобно было ему большие пальцы рук откручивать — уже на следующий объект переключилась, чтобы и его под каблук… ну, под пятку, неважно!.. загнать! Я вдруг представил себе, как вырастет из нее эдакая вторая Марина, которая точно также пойдет по жизни, даже не оглядываясь, чтобы проверить, все ли встретившиеся ей мужчины ползут за ней на четвереньках, вывалив от усердия языки. Терпеть не могу уверенных в своей неотразимости женщин!
Вот мой парень — это совсем другое дело! Он уже сейчас и отзывчивее, и отходчивее, и дружелюбнее, и вообще понимает, что он — вовсе не пуп земли и обязан с интересами окружающих считаться. Так, нужно будет вечером еще раз с ним побеседовать.
Короче говоря, когда Тоша начал намекать, что пора бы гостям и честь знать, я вздохнул с облегчением.
И, как обычно, рано.
Галя захотела поговорить с Татьяной. После купания и наедине. Я обрадовался возможности напомнить Тоше, что дом не мешало бы в порядке содержать, но он вдруг заявил, что выкупает девочку сам, а девчонки пусть пока поболтают. Интересно, а я куда денусь? Ему помогать буду?! А-а, судя по многозначительному взгляду, помогать мне ему придется потом — чтобы он ушел, не уходя. Ну, ладно, это я не против. И посмотреть, опять же не помешает, сразу ли у младенцев пристрастие к воде появляется — сам-то я с первого раза в душ влюбился.
Оказалось, однако, что Тоша уже принял человеческое понимание взаимопомощи во всем его величии. Мне было доверено держать девочку. На вытянутых руках и согнувшись в три погибели. Пока Тоша ее намыливал — как будто она, вертя во все стороны руками и ногами, и так не норовила каждую минуту выскользнуть. Как тот кусок мыла в ночь моего первого омовения — только очень большой. Уже через несколько минут от напряжения по лбу у меня поползла капля пота. Скатившись, естественно, в глаз, который тут же рефлекторно закрылся.
Вторая капля принципиально пошла своим путем и в считанные мгновенья ослепила меня окончательно. Пальцы рук сами собой раскорячились, пытаясь хоть как-то зафиксировать этого талантливого потомка кистеперых рыб. Хуже того — в отсутствие зрения обострился слух, и в уши мне настойчиво полезло курлыканье Тоши о пальчиках, волосиках, плечиках… и прочих частях тела довольно угукающей амфибии. Мне очень хотелось пнуть Тошу ногой, но, с другой стороны, потерять равновесие и со всего размаха шарахнуться животом о край ванны… Не говоря уже о том, что сослепу я мог этой ногой куда-нибудь в стенку заехать…
Короче, когда все это закончилось, разогнулся я в три захода. Шею свело, поясница ныла, колени противно дрожали… Честное слово, было проще в невидимости под руки людям подныривать и где-нибудь в углу в комочек сжиматься. По-моему. Мне даже пришлось пару минут в ванной постоять, чтобы с силами собраться — и вернуться в общую компанию уверенными и пружинистыми шагами. Мысленно покряхтывая при каждом из них.
Черт бы побрал эту машину!
Хоть бы парень скорее родился — буду с ним каждый день физкультурой заниматься.
До самого конца дня я вновь и вновь переживал эти яркие ощущения — и даже забыл спросить у Татьяны, о чем она с Галей секретничала.
Именно поэтому ее очередная гениальная идея свалилась на меня на следующий день как гром среди ясного неба. Особо ясного — мне так приятно было, что она бросила привычку давить на Тошу у меня за спиной.
И, честное слово, после первых же ее слов я вполне серьезно ожидал, что сейчас разверзнутся небеса, и оттуда грянет… указующим перстом по темечку. Нам с Тошей — чтобы вспомнили, откуда направлены и зачем, собственно.
Она предложила ангелу войти в церковь и присоединить свой голос к человеческому хору, взывающему к Господу с просьбой принять новую единицу их общества в число Его рабов.
Как будто я не объяснял ей — несчетное количество раз! — что церковь является чисто человеческим институтом, удовлетворяющим чисто человеческому же стремлению сбиться в некую безликую массу — будь то раса, народ или паства.
Как будто она так и не поняла, насколько важнее осознанность выбора человеком своего пути, чем его формальная принадлежность к некоему каравану, движущемуся в примерно нужном направлении под защитой снующих по его периметру охранников.
Как будто даже человеческие представления не предполагают, что участвующий в подобных обрядах должен искренне верить в них — чтобы не обращаться к высшим силам как в комиссию по субсидиям: подам-ка я заявление на всякий случай — авось, выдадут, чем я хуже соседей?
Вспомнив, с Татьяниной подачи, как я случайно попал в отдел, занимающийся поклонниками йоги, я вздрогнул. А ведь у нас все такие обращения, наверно, фиксируются… Хотя бы для того, чтобы их природу и обоснованность проверить. Хорошо будет Тоша выглядеть, если они в хоре возносящих молитву его голос идентифицируют — ангел решил протекцию составить ничем еще не примечательному человеку, да еще и не своему. Это уже не просто дополнительный интерес — чистейшее использование служебного положения в… непонятно, каких целях. Каковые немедленно станут предметом тщательного расследования.
Как выяснилось, Тоша тоже сразу об этом подумал. И бросился советоваться. Естественно, не со мной. Впрочем, его всегда из крайности в крайность бросало: либо ни на шаг от правил не отступать, кроме как с четко сформулированного согласия прямого руководства, либо сразу морду бить, как тогда, когда он хотел Дениса от Гали отвадить. Умение изящно пройти по тончайшей грани между дозволенным и рискованным никогда ему свойственно не было. Вот-вот, ему проще назад в невидимость перейти. А-а, не хочется! Сказал бы прямо, что боится…
Святые отцы-архангелы, вы только послушайте, чего он боится! Нет, не слушайте — это так, оборот речи был. Он же — действительно не я, он же никогда не сможет доказать вам, что его повышенное внимание к девочке объясняется тем элементарно простым фактом, что вышеупомянутая девочка является в данный момент самой важной составляющей жизни вверенного ему объекта…
Я понял, что Тоша влип. Строго следовать предписанным правилам ему чрезвычайно запутанная система человеческих взаимоотношений не позволит, крушить и ломать просто нечего — религиозные устои только вместе с человечеством уничтожить можно, а найти убедительное объяснение любому своему поступку он, наверное, так никогда и не научится. И я не смогу с ним сейчас на заседание контрольной комиссии отлучиться…
Честно говоря, я растерялся.
Чем тут же воспользовалась Татьяна. Вот она всегда как-то чувствует, когда у меня защитные барьеры ослабевают. Нет, выход она нашла красивый — такой, чтобы и Тошу от акта профанации искусства избавить, и Галины чувства не задеть, но сам подход! Крещеный ангел — это же надо до такого додуматься! Это… что-то вроде… увлажненной воды… или проветренного воздуха! У меня эти сравнения даже в слова отказались сложиться — застряли в горле, так что я чуть не подавился.
После чего в ней, похоже, совесть заговорила. И говорила долго и убедительно, втолковывая ей, что ангельское терпение вовсе не предполагает бесконечного снисхождения к несдержанности на язык отдельных, особо изобретательных представителей человечества. Одним словом, вечером Татьяна начала ко мне подлизываться.
Предложила помочь мне ужин приготовить — как будто помнит, где и что на кухне лежит! Нашла Тоше замену на роль крестного — как будто я не понял, что ей просто хотелось еще крепче Галю к своей компании привязать! Принялась ужин нахваливать — как будто я впервые в жизни ей куриные котлеты пожарил! Поинтересовалась моим мнением в отношении ее сегодняшних подвигов — как будто это не я дал ей все карты в руки еще в обед. Сказала, что у нее есть ко мне небольшая просьба — как будто я ей хоть раз в жизни в чем-то…