Стоп! Какая еще просьба? Проистекающая из любопытства? Из ее любопытства? Из ее любопытства проистекает только то, что почти сразу начинает сметать все на своем пути.
Я понял, что нужно немедленно забирать у нее из рук те самые карты — чтобы она не успела маршрут этому наводнению проложить. Но отбирать осторожно — подсунув ей взамен результаты топографической съемки какой-нибудь совершенно безжизненной пустыни. Не все ли ей равно, куда разбушевавшуюся стихию направлять? А напоить влагой иссушенную многолетним зноем почву — это даже благородно… Хорошая мысль, на ней и сыграем.
Разумеется, я не буду против, если ей хочется посмотреть на обряд крестин. И, конечно же, я пойду туда вместе с ней, если ей это будет приятно. Есть, правда, небольшая сложность… Только что произведшая на свет новую жизнь женщина считается недостаточно чистой для пребывания в храме, где проповедуется святость и неприкосновенность этой жизни (честно говоря, меня при этой мысли передернуло), да и некрещеным нам с Тошей как-то неприлично ломиться туда непрошенными гостями… Так что, если она не захочет бросить нас там, на пороге, как изгоев, которым зрелища доступны лишь издалека, украдкой…
Фу, слава Богу — все-таки не захочет!
Вот так, немыслимой комбинацией ангельского терпения и человеческой изворотливости я добился того, что во время обряда крестин Галиной дочери Татьяна находилась вблизи от меня, а Тоша — вдалеке от места возможного и крайне нежелательного контакта с родным ведомством.
И не прошло и десяти минут церемонии, как я понял, что руководила моей изворотливостью как-то незаметно приобретенная в земных условиях интуиция.
Небесная канцелярия решила не ограничиваться простой регистрацией обращенного к ней призыва, а прислать на крестины Дарины своих представителей.
Навыки распознавания коллег проявляются у нас по-разному. Одни чувствуют их за любой преградой, но на коротком расстоянии, другие — издалека, но только на линии прямой видимости. Я отношусь ко вторым — поэтому и заметил собратьев не сразу. Но когда священник, практически скрытый от меня спинами крестных родителей и гостей, чуть отступил в сторону, я сразу же почувствовал рядом с ним… присутствие.
Двое.
Первой у меня мелькнула мысль о том, что за Тошей (а значит, и за его разговорами) все еще наблюдают — и их направили, чтобы сделать ему (и мне заодно) соответствующее внушение. Но, явись они по нашу душу, рядом бы и появились. Кроме того, их присутствие как-то не было… направлено, что ли, в нашу сторону. Видеть я их, конечно, не видел, но у меня сложилось впечатление, что они сосредоточены на церемонии. И друг на друге. Болтают они там, что ли, при исполнении? Или результатами наблюдений обмениваются? Или они — из разных отделов, и спорят, чье мнение важнее?
Почему их вообще двое?
Мне вдруг так обидно за поклонников йоги стало. Как те в одиночестве взывают, так достаточно формуляр заполнить, а как тут толпа народа набежала — сразу повышенное внимание? Когда вслух и хором — тогда, значит, нужно оперативно реагировать? Представляю себе, с какой перегрузкой работают отделы всех религий во время крупных праздников! Да нет, вряд ли — сейчас-то в этой церкви совсем немного людей собралось…
Меня начало разбирать любопытство. Раз они сюда не за нами с Тошей явились, почему бы не выяснить, что, собственно, происходит? Я уже давно понял, что в моих познаниях о собственной небесной жизни белых пятен больше, чем дырок в куске швейцарского сыра…
В этот момент и Тоша опомнился. До сих пор он не отрывал завороженных глаз от девчонки, как кролик от удава, сдавленно булькая что-то время от времени. Но когда священник начал окунать ее в некую посудину (вспомнив свое недавнее участие в омовении младенца, я хмыкнул — понятно, почему водная часть процедуры так недолго длится), он внезапно вздрогнул, словно его током стукнуло, и дернулся вперед — я едва успел его за руку схватить.
Чтобы удержать его на месте до конца церемонии, мне пришлось применить как физическую силу, так и весь свой неординарный дар убеждения. Как обычно, последний оказался результативнее. Тоша, естественно, решил, что пришельцы явились, чтобы похитить у него его сокровище, я же вдруг вспомнил слова его руководителя о том, что именно ему не рекомендуется принимать участие в церковных обрядах.
Ну, теперь все понятно! Руководство, наверно, тоже обратило внимание на его склонность к агрессии в критических ситуациях — стой он сейчас там, уже, небось, в драку бы полез, внештатников пришлось бы вызывать. А они наверняка и меня бы захватили за компанию — нет уж, спасибо большое! Опять Татьяну бросать, чтобы этого балбеса выгородить? И все время думать, что она в мое отсутствие натворит и как это потом расхлебывать?
Заметив, что церемония подходит к концу, а ангелы-участники чуть отступили в сторону, явно погруженные в какую-то свою беседу (спорят, наверно, кому первому протокол наблюдений подписывать), я бросил Тоше, чтобы он взял людей на себя, и кинулся вперед. Пожимая всем подряд руки и намекая, что Гале очень хочется дочь назад получить, я мысленно завопил:
— Уважаемые коллеги! Вы не могли бы задержаться на минутку? У нас тут ЧП — требуется ваша помощь!
Вот хотя бы ради их реакции стоило терпеливо ждать!
Они на мгновенье оцепенели, затем медленно повернулись в мою сторону — меня прямо издалека обдало волной их настороженности. Но не исчезли — какой ангел откажет другому в помощи на земле? На это я и рассчитывал. В два прыжка преодолев разделяющее нас расстояние, я заскочил им за спины и, пошарив руками в воздухе, крепко вцепился им в локти.
— Э…, - одновременно протянули они, и затем заговорил тот, что оказался слева от меня: — Простите, но мы не уполномочены вмешиваться…
— Боже упаси, о таком я бы даже не решился вас просить! — торопливо заверил его я. — Но я здесь не один — наши с коллегой подопечные присутствовали при церемонии — и теперь нам срочно нужна ваша консультация.
Я быстро глянул в сторону наших людей — они все еще толпились у входа, оживленно болтая. Все — кроме Татьяны, которая переводила подозрительный взгляд с меня на Тошу, который замер, наклонившись вперед, как бегун на старте. Вместо того чтобы дружелюбно, но решительно выпроваживать вверенную ему часть человечества из сферы столкновения (с непредсказуемыми последствиями) ангельских интересов. Нет, в один прекрасный день я его прибью-таки!
— Знаете что? — непринужденно предложил я. — Давайте пройдем к выходу — к чему нам привлекать к себе ненужное внимание?
— Я повторяю, — опять отозвался тот, что слева — но уже более резко, — нам предписано строго избегать любых ситуаций, в которых возможен риск какого бы то ни было контакта с людьми…
— Да не с людьми! — с досадой перебил его я. — По некоторым причинам мой коллега не может сейчас подойти к нам, давайте уж мы к нему… А людей я сейчас выставлю, — торопливо пообещал я, мягко подталкивая их вперед.
Чтобы спровадить на улицу всю нашу человеческую компанию, мне понадобилось в два раза меньше усилий, чем одну Татьяну. Она осталась стоять на месте, упрямо выставив вперед подбородок и пристально вглядываясь в пустое — для нее — пространство вокруг меня. Ждет, небось, что я ее сейчас представлю — а она потребует от них соблюдения приличий, а именно немедленной материализации. Чувствуя, что стойко хранящие молчание и невидимость коллеги начинают потихоньку высвобождаться из моего захвата, я пошел на крайние меры — предложил ей возможность беспрепятственно распустить руки в обмен на отказ от знакомства с новыми ангелами.
Слава Богу, хоть сразу согласилась — пока мне не пришлось оговаривать, как долго она сможет меня охаживать. Ладно, пару-тройку шлепков наедине я как-нибудь переживу.
Оставшись наконец-то в чисто ангельской компании, я отпустил локти соседей (не убирая, на всякий случай, далеко руки) и глянул на Тошу. Выражение его лица прозрачно намекнуло, что и дальнейший разговор лучше провести мне.
— Так в чем дело? — нетерпеливо спросил ангел слева.
— Не сочтите мои слова вмешательством в вашу работу, — пробормотал я извиняющимся тоном, — но мы хотели бы узнать, какие именно функции вы только что выполняли. Дело в том, что обряд крещения был совершен над дочерью одной из наших подопечных, и нам, естественно, интересно…
— Я — наблюдатель за церемонией, — перебил меня ангел слева.
— А зачем за ней наблюдать? — искренне удивился я.
— Да? — саркастически хмыкнул он. — А священника страховать, чтобы у него в воде младенец из рук не выскользнул? — Я понимающе кивнул. — А чувствительность тела этого младенца чуть приглушить — или Вы считаете счастливым стечением обстоятельств тот факт, что еще ни один ребенок не простудился во время крещения за всю историю существования этого обряда, даже зимой? А внимание его отвлекать, чтобы он, попав в совершенно незнакомую обстановку и чужие руки, в истерике не начал биться?
— А что же тогда некоторые плачут? — от неожиданности брякнул я, не подумав.
— А Вы постойте вот так, часами, — огрызнулся он, — когда их одного за другим подносят — посмотрим, насколько Вашей сосредоточенности хватит!
— Ну, извините, — миролюбиво похлопал я его по локтю, — я просто так спросил — теперь-то все понятно стало. А Вы… простите, кто? — обратился я к ангелу справа. Немой он, что ли?
— Я — наблюдатель за ребенком, — коротко ответил он.
И тут меня словно озарило. Ведь Татьяна же сама мне рассказала все, что для нее Анабель узнала о детях, рожденных от ангелов! Разумеется, мы не бросаем их на произвол судьбы — мы присматриваем за ними, изучаем их, вон отдел даже для этого создали. На меня накатила волна облегчения — да пусть себе наблюдает на здоровье, лишь бы издалека и молча!
И надо же, чтобы Тоша глянул на меня именно в этот момент просветления! Глаза у него прищурились в узкие бойницы, из которых по мне полыхнуло концентрированным зарядом ярости, мгновенно пригвоздившим мой язык к небу. Как-то мне неуютно сделалось. Не за себя — за коллегу. Рука сама собой потянула его за рукав — чуть подальше от Тоши, чуть ближе ко мне. Если что — придется стать… грудью… на пути конфликта между отделами. А потом еще Татьяна… нежной женской рукой… продемонстрирует истинно человеческую заботу…
Тоша уже словно и забыл о моем существовании. И о крестильном ангеле тоже. С каменно-неподвижным лицом он уставился, не мигая, на ангела-наблюдателя и принялся хлестать его короткими вопросами — едва шевеля плотно сжатыми губами и едва удерживая тон в рамках вежливости.
— Зачем Вы за ней наблюдаете?
— Мы наблюдаем за всеми детьми, рожденными в смешанных браках, — спокойно ответил наблюдатель.
— Почему Вы только сейчас появились?
— Это — моя третья инспекция с момента ее рождения.
— И как часто Вы ее… инспектируете?
— По мере надобности — как только в ее жизни возникают какие-то новые обстоятельства.
С чего это он перед Тошей, как перед собственным руководством, отчитывается? Они там, что, в этот отдел специально таких невозмутимых подбирают? Или их долгие годы молчаливого созерцания к сдержанности приучают?
— Почему я Вас раньше не почувствовал? — никак не унимался Тоша.
— Наверное, потому, — в голосе наблюдателя впервые промелькнула насмешка, — что Вы были всецело поглощены Вашим собственным заданием.
Тоша явственно скрипнул зубами.
— И что затем происходит с результатами Ваших инспекций?
— А вот это уже, уважаемый ангел, — вернулся наблюдатель к холодному, отстраненному тону, — Вас совершенно не касается — этот ребенок не находится в Вашей юрисдикции. В общем, правда, могу Вам сказать, что она рождена от темного ангела, и если в какой-то момент она начнет представлять угрозу для окружающих ее людей, мы не станем сидеть, сложа руки.
— А теперь послушайте меня, — процедил Тоша, раздувая ноздри. — Эта девочка представляет собой весь смысл жизни моей подопечной, поэтому ее судьба меня очень даже касается. И если кому-то в голову придет хоть намек на мысль — без моего ведома — что-то… что угодно!.. в отношении ее предпринять…. поставив тем самым под угрозу мою подопечную…. я Вас уверяю, что этому кому-то с рук это не сойдет. Так что лучше Вам держать меня в курсе в отношении всех Ваших инспекций и выводов по ним — я нахожусь на земле в постоянной видимости и имею возможность повлиять на девочку до того, как к ней придется какие-то меры применять.
— Отсюда я могу заключить, — хладнокровно ответил ему наблюдатель, — что мне следует наблюдать за ней особо внимательно.
— Только наблюдать, — с нажимом произнес Тоша. — И я даже попрошу Вас передать Вашему руководству мое официальное заявление. Я не знаю насчет юрисдикции, но я беру на себя полную ответственность за эту девочку. И готов ответить на любые вопросы, если таковые вследствие этого появятся.
Надо же — научился, подлец, на тонком тросе равновесие держать, растроганно подумал я. Когда пришлось по нему высоко над землей вышагивать — и без лонжи. Я вдруг вспомнил свои размышления о том, что Галя только потому так и не заинтересовала его, что у него никогда не возникало надобности хранить ее по-настоящему. Она всегда была какая-то неуязвимая в своей доброте — и он ожил, только когда она Денису в лапы попалась. И то ненадолго — Галя быстро вернулась к своей ровной умиротворенности, а он — к своей спокойной ангельской отстраненности. А вот девчонка, похоже, его по-человечески зацепила, как меня Татьяна — крючком в самую душу.
— Э, у вас все? — нервно подал голос крестильный ангел. — Нам, пожалуй, пора…
Тоша коротко кивнул и, резко развернувшись, пошел к выходу.
— Спасибо вам большое за то, что уделили нам время, — торопливо проговорил я. — И за терпение. Мой коллега… чрезвычайно ответственно относится… к своему делу.
— Мы заметили, — сухо обронил ангел-наблюдатель, и они исчезли.
Я догнал Тошу уже на улице.
— Ты хоть бы попрощался… — ворчливо заметил я, внимательно вглядываясь в машину — не сорвала ли Татьяна на ней раздражение. Вроде, нет — никаких внешних признаков разрушения не просматривается. Теперь быстренько, по дороге, рассказать ей, на кого мы наткнулись, и вовремя комплимент ввернуть — мол, только благодаря ей я вовремя сообразил, с кем говорю… Главное, чтобы в Тошином присутствии — тогда, возможно, к вечеру она уже перестанет пыхтеть, что я ее с наблюдателем, о котором она первой узнала, не познакомил…
— Ты об этом знал? — спросил вдруг Тоша, не поворачивая ко мне головы.
— О чем — о наблюдателях? — для верности переспросил я, бросив на него взгляд украдкой — откуда он узнал, о чем я думаю?
Он не удостоил меня ответом.
— Да Татьяна как-то рассказывала — она о них у Анабель выведала, — признался с неловкостью я, — но только давно — я потом забыл. Честное слово, забыл! — горячо добавил я, опять не дождавшись от него ни звука.
— Слушай, — опять заговорил я после нескольких мгновений неприятного молчания, — может тебе самому Анабель позвонить — она тебе, наверно, поподробнее о них расскажет…
— Зачем? — спокойно возразил мне Тоша. — Я со своим руководителем свяжусь — и про наблюдателя в известность его поставлю, и попрошу, чтобы со своей стороны походатайствовал, чтобы Даринку в покое оставили.
— Тоша, ты, что, вообще обалдел? — От неожиданности я чуть не споткнулся. — Ты же сам боялся, что тебя из-за нее отзовут — чего же ты на рожон лезешь?
— Никуда я не лезу, — отчеканил он, — я отстаиваю интересы моей подо… Гали. И ничего я не обалдел — Даринка не виновата, что ей такая сволочь в отцы досталась, и я не позволю, чтобы ее из-за этого всю жизнь под подозрением держали.
— Да под каким подозрением…? — возмутился было я, но он тут же перебил меня.
— Скажи мне, пожалуйста, — медленно и раздельно произнес он, — сколько у человека шансов устоять против карателей, если они за него всерьез возьмутся? Вот именно, — продолжил он, не дав мне ответить, — так это у взрослого, а она вообще еще лет двадцать никак себя защитить не сможет. Пока эти… — он яростно заиграл скулами, — будут на нее, как на исчадие ада, компромат собирать.