— Да пусть себе наблюдают! — не выдержал я. — Мы с тобой тоже когда-то под надзором были — и что?
Он наконец-то глянул на меня — с прищуром.
— А вот мы с тобой этот разговор продолжим, когда у твоего парня наблюдатель появится.
Я остановился на полушаге как вкопанный. Святые отцы-архангелы, а ведь точно — Татьяна тогда сказала, что изучают всех ангельских детей. Минуточку, а моего за что? Ко мне когда-нибудь претензии были? И у него, между прочим, я есть! Который с радостью возьмет на себе дополнительные… дополнительные обязанности!
— Угу, — удовлетворенно хмыкнул Тоша, рывком открывая дверь машины.
Я мгновенно передумал рассказывать Татьяне о произошедшем прямо здесь и сейчас. Сначала мне нужно было подумать, как это сделать. И главное, чтобы не в Тошином присутствии. С него станется в пику мне и ей глаза открыть на то, что в ближайшем будущем нас ожидает несколько большее прибавление в семействе, чем мы ожидали. И все. Она тут же потеряет голову, отдав предпочтение рукам, а я — управление машиной, прикрывая свою голову от ее рук. Тоша, надо понимать, при этом опять радостно угукать будет. При каждом ударе.
Вот скажите на милость, может ли ангел позволить себе допустить создание аварийной ситуации на дороге? С участием вверенного ему человека и коллеги — не говоря уже о прочих невинных жертвах? Вот то-то же.
Чтобы оттянуть момент, когда Татьяна узнает, что я лишил ее возможности заранее завести полезные связи среди наблюдателей, я весь вечер проработал душой компании. И если отношение к индивидуальной душе человечество выразило устами поэта Заболоцкого: «Душа обязана трудиться. И день и ночь, и день и ночь!», то представьте себе, какая нагрузка ложится на душу целого их коллектива! У меня даже появилась надежда, что к вечеру я так охрипну, что и дома Татьяне ничего рассказать не смогу… Нет, нечего и мечтать — она меня писать заставит. Каллиграфическим почерком. Следя за процессом поверх моего плеча и методично указывая на сделанные ошибки. Чтобы потом сразу же работу над ними провел.
Втянуть Тошу в общий разговор мне так и не удалось. Он молча сидел за столом, играя желваками и время от времени судорожно прижимая к себе девчонку. Пару раз я бросил на него насмешливый взгляд — да никто ее пока у тебя не отбирает, балбес! И спустя самое непродолжительное время выяснилось, что молчал он все это время не просто так — строил, паразит неблагодарный, гнусные планы мести за мою непредумышленную забывчивость, да еще и старательно вовлекал в них несознательного младенца.
Как только девочка случайно ткнула ручкой в мою сторону, он тут же попросил меня подержать ее — покушать ему, понимаешь ли, захотелось. Ему-то! Я подозрительно покосился на нее — она сейчас, конечно, не голая и не мокрая, но кто ее знает, менее вертлявой она, по-моему, не стала. И точно — тут же начала размахивать руками и ногами и головой вертеть! Я наклонился, чтобы перехватить ее поудобнее… и чуть не взвыл — она молниеносно схватила меня за нос, прицельно воткнув по пальцу в каждую ноздрю. И торжествующе хихикнула.
Нет, я, конечно, понимаю — со стороны это выглядело уморительно. Наверно. Я же в тот момент окончательно и бесповоротно разделил точку зрения наблюдателей — за этим ребенком нужно пристально следить. Ежедневно и с опаской. Если уже в столь юном возрасте она с таким удовольствием участвует в заговорах против ближнего своего, что будет, когда она начнет ходить? Или еще хуже — говорить? О том, что произойдет, когда она начнет мыслить — причем, по-женски — лучше даже и не думать.
Вообще, эта женская готовность соучаствовать в любых издевательствах над мужчинами, которую они солидарностью называют, меня всегда в ужас приводила. В завистливый. Вот почему они умеют поддерживать друг друга с полслова — еще даже не разобравшись, о чем речь идет? Почему мужчины никогда единым фронтом не выступают — и гибнут поодиночке, как гордый и могучий северный олень под натиском несметной тучи мошкары? Почему Тоша, глазом не моргнув, на всеобщее посмешище меня сегодня выставил? Почему Татьяна небрежно отмахнулась от предложения Сергея съездить на природу — только для того чтобы тут же, даже не дослушав, согласиться со Светиной идеей собраться у них на даче?
Галя, разумеется, тоже с восторгом эту мысль подхватила — хотя могла бы и подумать, стоит ли месячного младенца за тридевять земель тащить. В полное отсутствие стерильности. В крохотный домик с минимальным набором удобств. В сад, кишащий насекомыми. Где, впрочем, можно размяться… На свежем воздухе. Шашлык, кстати, тоже я на этот раз жарить буду…
Ладно — на дачу тоже сойдет. И Тоша, конечно, поедет. Мг… У Сергея наверняка найдется, что по хозяйству поправить — вот Тоша и блеснет сноровкой. Перед всеми. А инструмент я ему сам подберу — пилу потупее и молоток, чтобы с ручки при первом же взмахе слетел…
И тут я услышал, что к нам присоединится и Марина. Которая как раз вернется из поездки к нашим французам.
Я грозно глянул на Татьяну, но, судя по выражению ее лица, она тоже об этом впервые услышала. Если не притворялась. Да нет, она не умеет. Или уже научилась? Отлично — вот это мы сегодня вечером и выясним. На земле, согласитесь, человеческие дела важнее, чем случайные визиты каких бы то ни было ангелов.
К моему удивлению, вечером выяснилось, что Татьяна полностью разделяет мою точку зрения.
Я даже расстроился.
Стоило так долго и тщательно речь готовить о том, что у Галиной дочери появился наблюдатель — в полном соответствии с теми сведениями, которые сама Татьяна получила от Анабель. Что наблюдателям категорически запрещено вступать в контакт с людьми — что совершенно естественно, если учесть тот покров тайны, которым окружены наблюдаемые дети как в человеческой, так и в ангельской среде. Что Тоша уже договорился с вышеупомянутым наблюдателем о тесном сотрудничестве — одним из условий которого является неразглашение его результатов какой бы то ни было третьей стороне…
В ответ Татьяна только рассмеялась, чуть в ладоши от удовольствия не захлопав.
— Вот здорово! — воскликнула она, и затем добавила, удрученно вздохнув: — Жаль, что Галя о нем не знает…
Я чуть следующей фразой не подавился.
— Татьяна, ты хорошо расслышала, что я только что тебе сказал? — спросил я, откашлявшись.
— Да я знаю, знаю! — с досадой махнула она рукой. — Но вот мне, например, в свое время будет очень интересно узнать, каким мой ребенок со стороны выглядит.
Похоже, она ни секунды не сомневалась в своем грядущем сотрудничестве с наблюдателями — причем в качестве инициатора, уже давным-давно проникшего под покровы всех тайн. В этом направлении я решил разговор пока не развивать — а то еще, глядишь, я там третьей стороной окажусь. Хотя, с другой стороны, я был совсем не прочь посмотреть — со стороны — что останется от их профессиональной невозмутимости после получасового общения с Татьяной.
В отношении Марины нам тоже толком не о чем говорить было — за отсутствием хоть каких-то фактов — но мы говорили. Целый вечер. Татьяна неустанно выдвигала одну версию за другой, и я вдруг поймал себя на том, что вместо того чтобы пресечь в самом начале эту глупую человеческую привычку переливать из пустого в порожнее, горячо обсуждаю с ней каждую из них, лихорадочно пытаясь представить, чем эта ее поездка обойдется лично мне. Как-то сжимается вокруг меня это кольцо женского взаимопонимания — удавкой на шее. Оно ведь уже и границы между земным и небесным миром снесло — вот голову даю на отсечение, что Франсуа в саду прогуливается, пока они в доме беседуют! А потом вернется сюда, вооруженная примером ангельской эмансипации, и, похоже, ссылаться на свой небесный опыт мне больше не удастся…
Татьяна вдруг ядовито поинтересовалась, когда мы успели перейти от предположений о целях Марининой поездки к стенаниям по поводу моего личного неумения находить общий язык с сильными людьми.
Вот-вот, я и говорю — когда некоторые на тебя наваливаются… всем миром, они просто сильные, а когда ты в ответ подашь робкий голос протеста — сразу сам виноват, не научился разговаривать…
Одним словом, мы таки поругались. И слава Богу — а то весь настрой чуть даром не пропал. Я вообще люблю с Татьяной ссориться — чтобы потом долго и со вкусом мириться.
На этот раз помириться, однако, не удалось. Ни с удовольствием, ни без — никак. Мы пикировались с Татьяной до самого конца недели. Вернее, она огрызалась в ответ на самое невинное замечание.
В субботу я проснулся в самом, что ни на есть, раздраженном расположении духа. Вся неделя выдалась до предела насыщенной — что событиями, что эмоциями — а тут еще в законный выходной Бог знает, куда тащиться. И взирать потом полдня на источник этого самого раздражения, небрежно повествующий об очередном заморском путешествии. А вот Татьяна чуть ли не порхала — в предвкушении очередного торжества человеческого разу… эгоцентризма над ангельским стоицизмом. И не могу не отметить, что — в отличие от нее — я ни единым словом не упрекнул ее в злопыхательстве.
Поездка к Свете на дачу тоже никак не улучшила мне настроение. Начать хотя бы с того, что возле Татьяниного старого дома мы грузились дольше, чем перед переездом на новую квартиру. Зачем месячному младенцу столько вещей?! Не говоря уже о пакетах с игрушками и всякими бутылочками, одна только одежда девчонки полбагажника заняла! И после этого люди удивляются, когда женщина, открыв битком забитый платяной шкаф, горестно вздыхает, что ей нечего надеть? Они же сами приучают ее, с первых дней жизни, к тому, что ее личные предметы наипервейшей необходимости должны весить больше, чем она!
И по дороге тоже — стоило мне едва прибавить газу, чтобы обогнать какую-нибудь пыхтящую прямо в нос колымагу, как Татьяна чуть ли не за руки меня принималась хватать! Нечего, понимаешь ли, лихачить, когда в машине ребенок находится. Что-то этот вопрос не так уж ее и волнует, когда в этой самой машине ее собственный ребенок — вместе с ней — каждый день разъезжает! Галя, естественно, вторила ей с заднего сидения, что впереди целый день, и спешить нам некуда, и вообще погода замечательная — лучше спокойно насладиться открывающимися видами. Особенно мне, надо понимать — за рулем.
Скрипя зубами, я послушно сбавлял скорость.
Тоша, как и следовало ожидать, ни разу не поддержал меня — вперился, кролик зачарованный, немигающими глазами в эту уже практикующуюся на нем кокетку с темными наклонностями и то и дело норовил дотронуться до нее, чтобы убедиться, что ему не привиделся его идол. Который всякий раз при этом одобрительно взвизгивал — так пронзительно, что у меня нога на педали тормоза сама собой вперед дергалась.
Стоит ли удивляться тому, что мы опять последними приехали?
И вот что примечательно. Не успели мы высадиться из машины, как представительницы прекрасного (как они справедливо утверждают), но слабого (как по наивности полагаем мы) пола сбились в кучку, охая и ахая над Галиной дочерью. Даже Марина голову вытянула, с легкой улыбкой разглядывая новую единицу могущественного клана.
В то время как я остался разгружать машину, Сергей продолжил суетиться около мангала, а Тоша нервно переминался с ноги на ногу в двух шагах от женщин, покорно ожидая, когда его допустят в круг посвященных. Каждый — по отдельности. Нужны еще примеры того, как мы сами, из глупой гордыни, рассеиваем свои силы перед их объединенным фронтом?
Вот только Светин Олежка не успел еще заразиться этой взрослой мужской разобщенностью — с радостным воплем подбежал к Тоше и тут же потащил его к надувному бассейну. Тоша бросил на меня отчаянный взгляд — а-а, страшновато свое беззащитное божество в руках искушенных адептов оставлять? Нет уж, дружище — нечего было чужих детей приручать. Без разбору. Вот и изыскивай теперь дополнительные запасы заботы и внимания, чтобы на всех хватило.
А в следующий раз, когда на меня со всех сторон нападать начнут, хорошо подумай, прежде чем слепым и глухим прикидываться. Если у тебя наставник — палочка-выручалочка на все случаи жизни, так следи за тем, чтобы она в щепки под повышенным эмоциональным напряжением не разлетелась.
Спасибо тебе, Олежка — вот и пилу тупую искать не придется. И оставайся ты таким, ради Бога, на всю жизнь, не бери пример с взрослых царей саванны, зорко стерегущих границы своих владений от внешних захватчиков и не замечающих тихих переворотов прямо у себя под носом. Я решил обязательно поиграть с мальчиком — после обеда. И непременно открыть новое направление в беседах с моим парнем, чтобы он уже прямо сейчас усвоил, что ему придется родиться на моей стороне баррикады.
Обед, однако, прискорбно откладывался. Сначала пришлось накормить, напоить, переодеть, уложить в коляску, вынуть оттуда, чтобы найти прицельно выплюнутую в самый дальний угол пустышку, снова напоить, опять переодеть, обложить десятком любимых погремушек, укрыть, покачать, развернуть против солнца и занавесить от насекомых Галину дочь. Я в очередной раз порадовался, что мой парень — парень. Уж вокруг него-то не нужно будет индейские пляски по поводу и без него организовывать.
Олежку тоже посадили обедать раньше взрослых. Но, оставленный в нашей с Сергеем компании, он прекрасно справился сам, внимательно прислушиваясь к нашему спокойному, неторопливому разговору о машинах. Он вообще вел себя в тот день просто замечательно — несомненно, в результате недавнего открытия правил субординации на корабле, о которых я ему поведал. Вот и Татьяна даже заметила — похвалила мальчика в разговоре со Светой. На что та немедленно ответила, что летом детей в садике намного меньше, и ему не от кого вредных привычек набираться.
Дождешься от них признания, как же!
Наконец, детей уложили спать, и мы сели за стол. Более чем символично, что Тоша настоял, чтобы коляску с девочкой поставили прямо возле крыльца — на расстоянии двух прыжков и прямой видимости от него, в то время как Света всего лишь отвела сына в его комнату и через какие-то пять минут присоединилась к нам. Ради проверки я спросил у Татьяны, как ведет себя наш парень. Ну, конечно, спокойно — он-то знает, что нечего фокусничать, когда команда «Спать!» дана!
Единственное, что меня все это время утешало — это то, что Марине так и не удалось захватить позиции в центре всеобщего внимания. Они были уже прочно заняты детьми — даже в их отсутствие, разговор никак не сворачивал в другом направлении. Женский, в основном, разговор — один пример питания, воспитания и заболевания из жизни всех друзей и родственников сменял собой другой. Света с Галей даже ели по очереди, чтобы этот словесный поток ни на мгновение не останавливался.
К концу обеда Сергей, по всей видимости, устал от вынужденного молчания не меньше, чем я. Нас с ним специально посадили на разные концы стола, и на Тошу, как и следовало ожидать, рассчитывать не приходилось — он вслушивался в рассказы ветеранов с таким же жадным любопытством, как и Татьяна.
— Марина, а как ты все-таки съездила? — ввернул Сергей вопрос в первую же образовавшуюся паузу.
— Отлично, — коротко ответила она, улыбнувшись. — Во всех отношениях.
— И чего видела? — подтолкнул ее Сергей к продолжению, нервно покосившись на жену.
Марина начала рассказывать о наших французах и их городке. Честно говоря, к тому времени я был бы уже рад любой перемене в застольной беседе, но Марина всегда умела описывать увиденное так, что просто слюнки текли. И если учесть, что говорила она о знакомых нам с Татьяной местах, то вовсе неудивительно, что я расчувствовался. Вспомнив нашу поездку годичной давности. И предшествующую ей свадьбу. И последующую войну с Денисом за Галю. Когда и Тоша был всецело на моей стороне, и Татьяна не спорила с моим отношением к Марининому интересу к темным…
— Да…, - спустя некоторое время мечтательно протянул Сергей. — Светка, мы с тобой когда-нибудь куда-нибудь поедем или нет?
— Поедем, поедем, — примирительно закивала головой Света. — Вот через годик-другой и поедем. Ну, что, будем к сладкому переходить? — предложила она, вставая.
Все зашевелились. Галя с Татьяной принялись помогать Свете собирать тарелки со стола, Тоша нервно заерзал на стуле, неловко бросив: «Я пойду, проверю, как там Даринка», я начал незаметно пробираться поближе к Сергею, чтобы хоть во время десерта было, с кем душу отвести…