Вот ей никто не рассказывает, чем ей каждый день заниматься, а чем — нет!
Родителям я решила не звонить. Я и так уже с нервной дрожью ожидала того момента, когда мать опять возьмется заполнять образовавшиеся бреши в моем распорядке дня — лучше оттянуть его как можно дальше. Наверняка ведь она места себе уже не находит из-за того, что культурная жизнь в городе летом замерла, и у нас ничего, кроме прогулок и йоги, не осталось…
Я вдруг вспомнила, как совсем недавно мой ангел признался, что ночью, потихоньку от меня, успокоения в медитации искал. Врал, конечно, но пусть только теперь попробует упрекнуть меня за то, что я тем же самым без него занялась! Мне отдыхать нужно? Расслабляться? Силы накапливать? Сам сказал! А я пока в эту позу дурацкую сложусь, уговорю мышцы, что это — временное положение, отдышусь, отвлекусь от дискомфорта, направлю мысли в высокие выси, пну посильнее те из них, которые неизбежно тут же назад обрушатся…
Сейчас только музыку включу, чтобы их ответные возгласы протеста заглушить…
Последняя идея оказалась серьезной ошибкой.
Через какой-то десяток минут раздался звонок в дверь.
Хорошо хоть я окончательно усесться еще не успела, а то от любопытства бы умерла — вряд ли нежданный гость стал бы дожидаться, пока я ноги из этого немыслимого узла расплету. Оказалось, что это Варвара Степановна решила меня навестить, пойдя на непривычные для данного времени суток звуки из нашей квартиры. Выяснив, что я больше не хожу на работу, она пришла в бурный восторг — будет теперь с кем и днем время скоротать в душевной беседе. Я еще раз мысленно порадовалась, что успела дверь открыть — а то вообще некрасиво бы получилось, словно я избегаю ее, прикидываясь, что меня дома нет.
Примерно через час моя оценка красивости и некрасивости претерпела коренные изменения. Варвара Степановна давно уже начала заочно знакомить меня со всеми соседями, но в тот день мы перешли ко всем подробностям их трудовой, общественной, а также и личной жизни. Мне вдруг показалось, что музыка отнюдь не является настолько необходимым атрибутом плодотворной медитации. И если квартира не подает никаких признаков жизни, то вовсе не обязательно наличие этой самой жизни в ней обнародовать…
Незаметно глянув на часы, я поняла, что до возвращения моего ангела еще, как минимум, три часа. Нет, знакомства с жильцами и соседних домов я сегодня точно не переживу! Извинившись, я перебила неискоренимый славянский вариант печально знаменитого Большого Брата и сказала, что мне — как назло! — в магазин срочно сходить нужно.
И как мне в голову не пришло, что она за мной увяжется? Пришлось делать вид, что мне вдруг очень ряженки захотелось.
В магазине Варвара Степановна объявила, что грех и по другим отделам не пройтись — благо, времени много, а покупателей — мало. Я пожала плечами — почему бы и нет, тем более что в те редкие в последнее время случаи, когда мой ангел брал меня с собой в магазин, с продавщицами, в основном, он общался, пока я новинки ассортимента на полках изучала. Варвара Степановна, однако, никак не могла сойти с волны знакомства — она останавливалась у каждого прилавка, представляя меня… женой Анатолия. Продавщицы тут же окидывали меня заинтересованно оценивающим взглядом. Нет, против такого определения я ничего, конечно, возразить не могла, но чувство личной никчемности, появившееся у меня еще накануне, начало прочно укореняться.
На обратном пути я душевно поделилась с Варварой Степановной, что днем мне — согласно режиму — требуется спать, а по утрам нужно будет побегать, чтобы различные дела закончить, пока руки ребенком не связаны.
Вот так и пришлось мне потом целыми днями не просто в четырех стенах сидеть, а еще и добровольной затворницей. Никогда, даже в самые первые дни после того, как мой ангел объявил мне о своем существовании, я не ждала его появления с таким нетерпением! И теперь, когда уже не нужно было меня из офиса забирать, он был просто обязан раньше домой возвращаться! Но он день за днем приезжал в обычное время, что тут же навело меня на унылые мысли о некой бурной и тайной от меня деятельности. Похоже, его недавнее обращение к руководству встретило не тот прием, на который он рассчитывал, а значительно худший — для меня.
На все мои расспросы он небрежно отвечал, что на работе задержался. Особенно, мол, у туристов — у них сейчас время горячее, и вопросов не счесть. Пару раз меня подмывало позвонить Марине, но уж больно не хотелось признаваться, что он опять меня в потемках держит. И потом — если они действительно выяснили отношения и уже оба прекрасно без меня обходятся, то я напрашиваться тоже не буду. Мне тоже и без них есть, с кем общаться — и я всякий раз начинала прислушиваться к своему малышу. Который, словно специально, в течение дня замирал, а резвиться, предатель, начинал только вечером, как будто чувствовал появление своего невероятно занятого отца.
К концу когда-то рабочей недели я впервые в жизни почувствовала приступ клаустрофобии.
К концу обычной недели я поняла, что когда на тебя давят родные стены — это еще не самое худшее в жизни.
В пятницу мне позвонила мать. Вспомнила, наконец, на мою голову, что в моей жизни образовался период преступного ничегонеделанья. Или решила дать мне время самостоятельно заполнить его полезным времяпрепровождением — чтобы в очередной раз проверить уровень моей зрелости. Поэтому на ее вопрос о том, как я провела первую свободную неделю, я четко отрапортовала, не соврав ни единым звуком, что занималась различными домашними делами, а также йогой и чтением.
— Это хорошо, — рассеянно ответила она. — Я тебе специально пока не звонила, чтобы ты дом спокойно, без спешки, в порядок привела.
— Без какой спешки? — насторожилась я.
— Таня, мы с отцом считаем, — явно перешла она к основной цели своего звонка, — что вам сейчас нужно к нам переехать. На месяц — однозначно, а лучше — так и до самых родов. В городе сейчас пыль, духота, а у нас ты на свежем воздухе побудешь, да и фрукты-овощи каждый день свежие будут. И у Анатолия теперь — с машиной — проблем не будет на работу добираться.
Я похолодела, отчаянно оглядываясь по сторонам в поисках выхода. Гнетущая прежде тишина квартиры вдруг показалась мне очень привлекательной — рядом с матерью мне о минуте беззвучия мечтать придется.
— Мама, нам не хотелось бы вас стеснять… — забормотала я, но она меня не дослушала.
— Ерунда, — безапелляционно, как обычно, заявила она, — твоя комната все равно пустует. Мне вот по хозяйству поможешь, да и отцу по вечерам веселее будет.
Час от часу не легче! Когда-то давно я в отпуск к ним приезжала — и больше трех дней ни разу не смогла выдержать. И дело не в том, что меня там ни на минуту без какого-то дела не оставляли — у меня потом неделю голова звенела от бесконечного потока увещеваний, поучений, советов и жизненных примеров.
Но они тоже даром не прошли. И если я уже с моим ангелом научилась разговаривать так, чтобы своего добиваться (более-менее, как правило, и если он тактику на ходу не менял), то уж неизменная система ценностей моих родителей мне и подавно известна.
— Мама, я не знаю, — с приличествующей случаю долей нерешительности протянула я, — я сама не могу это решать. Это ведь только я сейчас свободна, а у Анатолия — работа, и не обычная, с девяти до шести… Я с ним поговорю, конечно… Давай мы на выходные приедем, — решила я обойтись малой кровью, — а дальше уж — как он скажет.
— Ну, слава Богу, остепенилась, наконец, — с чувством ответила мне мать.
Единственным однозначно положительным результатом этого разговора стало выражение лица моего ангела, когда я вечером передала ему приглашение моих родителей.
— Делай, что хочешь, — закончила я сквозь зубы, чтобы не расхохотаться, — говори им, что хочешь, но чтобы этого не было!
В глазах у него мелькнуло какое-то странное выражение.
— И даже не мечтай меня там одну оставить! — с нажимом добавила я. — Я тебя заранее предупреждаю — я домой пешком пойду. И сразу в больницу — в первую попавшуюся! — будете потом меня там разыскивать.
Он помолчал какое-то время, напряженно размышляя, потом отрывисто бросил: — Ладно, тогда подожди минуту, — и, выхватив из кармана телефон, ринулся прочь из кухни.
И он мне будет рассказывать, что на работе каждый день задерживается?! На какой именно, хотела бы я знать?
Приехать к родителям на следующий день нам удалось только к обеду. Как-то постоянно, в самый последний перед выходом момент то одно, то другое дело возникало. В конечном итоге, мы больше сорока минут варились в этой металлической коробке, после чего первые полчаса в родительском саду показались мне настоящим раем.
Участок у моих родителей был больше Светкиного, сад — старше, а значит, гуще и тенистее, и если бы мне удалось провести в нем все два дня, я была бы просто счастлива. Он был идеально ухожен, как и все, принадлежащее моим родителям, и над разбивкой его явно специалист потрудился, но все же загнать буйную растительность в жесткие рамки рациональности им не удалось. А может, просто захотелось оставить какую-то часть его не для неустанных трудов, а для отдыха от оных.
Фруктовых деревьев в нем было немного — разве что себя летом и осенью побаловать, да меня, неблагодарного узника городской жизни. И хоть посажены они были, словно под линейку (так же, как и материны многочисленные клумбы и альпийские горки), и трава под ними была будто гребешком расчесана, но на дальнем краю сада, по одну сторону от теплицы, росли обычные клены, березки и орехи. Под ними был вкопан в землю деревянный стол и две скамейки с высокими спинками — отец любил там с газетой посидеть, пока мать со своими диковинами рядом возилась.
В их саду глаз никогда не цеплялся ни за какую недоделку, мысли не возникало, что нужно срочно за грабли, пилу или тяпку хвататься — хотелось просто присесть, откинуться на спинку скамьи или шезлонга, закрыть глаза и дышать.
К сожалению, мать чуть ли не с первой минуты решительно взялась за немедленное внедрение нас в их с отцом владения. Обед, как и следовало ожидать, был уже готов. Но за ним последовала уборка со стола, мытье посуды и обширная экскурсия по дому и саду с подробным планом предстоящих на ближайшие полгода работ. Я мысленно возликовала — мое положение явно позволит мне увильнуть от их сельскохозяйственной части. Не тут-то было! Беспрекословным тоном мать отправила моего ангела к отцу, сказав, что тому давно не терпится нашу машину, как следует, осмотреть, и повела меня в теплицу.
Там я пару часов осторожно выщипывала непонравившиеся матери листики, подвязывала заблудившиеся на пути к свету стебельки, поливала (из мензурки!) упорно отказывающиеся приспосабливаться к нашим условиям тропические райские кущи и работала пчелкой, опыляя кисточкой крохотные цветочки на неком загадочном карликовом деревце. И с тоской вспоминала три своих горшка с фиалками, пристроенных рядышком на подоконнике в кухне — чтобы быстрее поливать было. И раз за разом мысленно клялась, что больше никогда и мысли не допущу об их капризности.
Возвращаясь в дом, мы обнаружили отца с моим ангелом, склонившихся в одинаковых позах над открытым капотом нашей машины. Разница заключалась лишь в том, что мой отец быстро говорил что-то, то и дело тыкая одной рукой в различные места металлического чрева — в то время как мой ангел молчал, вцепившись обеими руками в края машины так, что костяшки пальцев побелели. Заслышав наше приближение, он поднял голову — с выражением лица студента-медика, впервые попавшего в анатомичку.
Перед ужином мне было поручено застелить кровать в моей комнате свежим бельем, смахнуть там пыль со всех девственно чистых горизонтальных поверхностей, освободить полшкафа для не привезенных нами с собой вещей и попробовать себя в роли официантки, сервирующей стол в строгом соответствии с банкетным этикетом. К приготовлению еды мудрая мать меня не допустила.
После ужина поступила команда усаживаться перед телевизором. Что смотреть, обсуждению не подлежало — пульт всегда у отца в руках был — и, судя по всему, особого значения не имело, поскольку мать постоянно отвлекала меня различными вопросами о нашей жизни. Я уже начала всерьез раздражаться — не так, чтобы фильм интересным был, но уж либо смотреть, либо светскую беседу вести. Тем более что у моего ангела вдруг начал беспрестанно звонить мобильный, и он подхватывался со словами: «Извините, это по делам» и вылетал из гостиной. Оставляя меня в одиночестве у матери на допросе. Опять.
Что, его непредвиденный отъезд из города вынудил всех хоть по телефону консультироваться с абсолютно ничего не знающим соратником? Дома, небось, сам на связь выходит — в туалете! — чтобы я ничего не заподозрила!
Ночью я окончательно убедилась, что жизнь за городом может показаться раем только тем, кто там родился. Хотя бы в прошлой жизни. Мало того что за всю свою жизнь в этой, так называемой своей комнате я ночевала… по пальцам можно пересчитать, сколько раз, так мне еще и панически не доставало обычного шума — дыхания города, всегда пробивающегося даже через герметически закрытые окна.
Здесь же за окном стояла такая тишина, которую можно было сравнить только с кромешной тьмой в фильмах ужасов. Когда ничего разобрать не можешь, только кожей чувствуешь, что вокруг тебя что-то шевелится, и подсознательно мобилизуешься, чтобы отбить нападение с любой стороны и любой частью тела. Эта тишина тоже была живой — наполненной какими-то вздохами, шорохами, скрипами, стрекотом сверчков… И сверчки рисовались воображению размером с откормленного кота — судя по громкости и уверенности издаваемых ими звуков. И сова еще пару раз ухнула, словно напоминая, что ночью человеку лучше забыть о том, что он — царь природы… Наверно, это была сова — какая еще птица наступление тьмы приветствовать будет?
Одним словом, на следующее утро я проснулась совершенно разбитая и с головной болью — чахлый городской организм, привыкший втягивать в себя большие объемы воздуха, чтобы нацедить нужное количество кислорода, впал — от избытка последнего — в токсический шок. Затворничество в среднегабаритной городской квартире вдруг показалось мне немыслимо привлекательным.
Второй день начал развиваться по сценарию предыдущего, и я поняла, что, останься я здесь хоть на неделю, хоть на месяц, ни на какие перемены в распорядке дня рассчитывать не приходится. Единственные отличие состояло в том, что телефон моего ангела начал разрываться с самого утра. Пару раз, когда нам с ним случалось пересечься где-нибудь во дворе или за столом, я спрашивала его: «Кто это был?», пытаясь взглядом напомнить ему, что уже давно пришло (еще немного — и пройдет!) время сообщить родителям о категорической невозможности нашего переезда к ним. Он всякий раз небрежно бросал: «Тоша» и заговорщически подмигивал мне.
Ага, Тоша. Каждый час. И, наверно, с одним и тем же вопросом: «Как дела?».
Вскоре я заметила, что его постоянное невнятное бормотание в трубку раздражает не одну меня. За обедом, который по случаю воскресенья на добрые полтора часа растянулся, отец дважды бросил на него острый взгляд и однажды даже горло громко прочистил. И когда после очередных переговоров мой ангел сообщил извиняющимся тоном, что нам, пожалуй, придется не позже пяти уехать (кому-то он там срочно понадобился, туманно объяснил он), отец бросил недовольным тоном:
— Ну, в выходные-то можно было бы дела и отставить!
— Что Вы, Сергей Иванович, — обреченно развел мой ангел руками, — у меня ведь работа, как у врача — каждую минуту нужно в боевой готовности находиться. Я искренне хотел бы извиниться перед вами, — проникновенно добавил он, переводя взгляд с отца на мать, — я ведь вижу, что эти звонки вам отдохнуть, как следует, мешают. Наверно, лучше нам будет по выходным вас навещать.
— А вот Татьяна вполне может у нас остаться, — тут же вступила в разговор мать, и я бросила на моего ангела отчаянный взгляд. — Ты будешь себе своими делами заниматься и возвращаться по вечерам. Или на выходные. — Я чуть не застонала.
Мой ангел задумался. Затем досадливо цокнул языком и с неловкостью глянул на нее.