Услышав голос Франсуа, я даже глазами захлопала. Вот это оперативность — похоже, Сан Санычу действительно ни один претендент на мою должность никак не понравился!
— Танья, — восторженно, как всегда, забулькал он, — возможно, я покажусь тебе эгоистом, но я чрезвычайно рад, что смогу и дальше вести дела с тобой! Тебе будет очень трудно?
— Справлюсь, — буркнула я, не успев еще сойти с волны беседы с Тошей. — Честно говоря, мне было бы жаль отдавать эти дела в совершенно незнакомые руки.
— Мне тоже, мне тоже! — радостно подхватил он. — Я сделаю все, чтобы максимально облегчить твою нагрузку. Пожалуй, в мой ближайший приезд мы с Александром сами справимся — для подписания договора моего русского должно хватить. Ваши предложения мы уже получили, их можно согласовать в электронном виде.
По степени заразительности оптимизм Франсуа не мог сравниться ни с чьим другим.
— Ну, если ты в сентябре приедешь, — рассмеялась я, — то я еще буду вполне в пределах досягаемости.
— Значит, я приеду в сентябре, — пообещал он. — Мне, кстати, и с Мариной нужно побыстрее встретиться.
О, вот уж воистину удача повалила — в компенсацию за все мои двухнедельные страдания и переживания!
— А у тебя уже и с ней дела появились? — замаскировала я под шутку свой давно уже не удовлетворенный интерес к Марининой жизни.
— Ну, кто же откажется расширять свой бизнес? — также легко отшутился он.
— Я так понимаю, она вам с Анабель понравилась? — зашла я с другой стороны.
— В целом, да, — подтвердил он. — С деловой точки зрения она — блестящий партнер: четкий, целеустремленный, видящий перспективу и не останавливающийся на достигнутом. Я не сомневаюсь, что работать с ней будет одно удовольствие. Кстати, я все больше убеждаюсь, что все разговоры о милых домашних славянских женщинах — не более чем миф. Что же до других ее интересов… — Он замолчал.
Так-так-так, чует мое сердце, что сегодня случится у меня прорыв по всем направлениям. Я затаила дыхание.
— Она выбрала далеко не самый… простой путь их реализации, — продолжил через пару мгновений Франсуа. — И мне кажется, что на нем ее достойные восхищения деловые качества могут оказаться… чрезмерными. Я не уверен, что ей и там следует настолько прямо идти к своей цели и настолько не бояться никакого риска. Анабель постоянно напоминает мне о… Стасе — я правильно запомнил имя? — но я всего-навсего человек… — Я прямо увидела, как он развел при этих словах руками.
— Ты тоже считаешь, что ее нужно контролировать? — уныло спросила я.
Он, похоже, понял, о ком я говорю.
— Мы с Анабель считаем, — ответил он, — что ее не стоит оставлять один на один с ее идеями. В ней слишком громко… по известным причинам… говорит желание доказать свою состоятельность — не исключено, что оно может заглушить в ней доводы рассудка. Контролировать каждый ее шаг, пожалуй, не стоит — она этого просто не допустит — но присматривать за ней нужно. И быть в постоянной готовности, если придется воззвать к ее разуму. Анатолий, кстати, разделяет нашу точку зрения, — помолчав, добавил он.
Да?! Он чью угодно точку зрения разделит, кроме моей! И что же это получается — он тогда у Светки к ее разуму воззвал… результативно, после чего присматривать за ней взялся… в полной готовности задержаться на работе? Посадив при этом меня под домашний арест? Чтобы я с ним дуэтом не взывала — он же у нас всегда был любителем сольных выступлений! А то, что мне первой до нее достучаться удалось — уж до разума или совести, не знаю, и в его, между прочим, защиту! — это ничего? Ну, все — сегодня вечером в программе мой сольный концерт будет. В трех частях. Без антракта. Чтобы встречные аргументы придумать не успел.
Когда мой ангел вернулся домой (опять позже обычного!), я встретила его в прихожей. Прислонившись для устойчивости к стене, сложив руки на груди во избежание преждевременного перехода от слов к делу и плотно сжав губы, чтобы не вылить на него сразу весь поток возмущения.
— Ты чего? — спросил он, удивленно глянув на меня.
— Я думаю, — отчетливо произнесла я.
— Значит, существуешь, — усмехнулся он, подходя ко мне.
Ах, он еще и издеваться будет? Я выставила перед собой руку — указательным пальцем кверху — как заградительный барьер. Он заинтересованно склонил голову к плечу.
— Я думаю над тремя сложными вопросами, — уточнила я, не опуская указательный палец.
У него задрожал подбородок. — Одновременно?
— Я думаю над тем, — не поддалась я на провокацию, — с каких пор в твои обязанности стало входить мое трудоустройство. Я думаю над тем, — разогнула я и средний палец, — чем ты занимаешься после работы в глубокой тайне от меня. Я думаю над тем, — за средним пальцем последовал безымянный, — не связаны ли эти занятия с неожиданным — для меня, разумеется — уходом Марины в подполье.
— Ага, — понимающе кивнул он. — Ну, пошли на кухню.
Ну, это уже вообще! Хотя, с другой стороны, спасибо, что не в гостиную — там наши переговоры всегда моим поражением заканчиваются. Я быстро последовала за ним, пока и он об этом не вспомнил.
На кухне он кивнул на стул.
— Сидя, разговаривать удобнее.
Так, понятно — либо что-то такое происходит, что я в обморок грохнуться могу, либо хочет заранее с толку сбить. Я поерзала, усаживаясь понадежнее, и принялась мысленно повторять три своих вопроса, чтобы не забыть от неожиданности, что, собственно, я должна сегодня выяснить.
— Прежде чем я отвечу на твои вопросы… Я отвечу! — повысил он голос, как только я рот открыла. — Как часто ты за эти две недели в зеркало заглядывала?
— Каждое утро в ванной! — возмутилась я намеком на то, что я еще и за собой следить перестала.
— И что ты там видела? — насмешливо спросил он.
— Две стены, дверь, угол ванны, занавеску… — старательно принялась перечислять я.
— А зомби среди этих объектов случайно не заметила? — живо поинтересовался он.
— Кого? — опешила я. Добился-таки своего!
— Зомби, — сделавшись вдруг серьезным, повторил он. — В которого ты превратилась. У меня уже сердце кровью обливается на тебя смотреть. Я ведь прекрасно понимаю, каково тебе — с твоим-то неугомонным характером — целый день взаперти, без дела сидеть. О том, чтобы ты сама по улицам бродила, и речи быть не может — на одних только дорогах что творится! Я тоже не могу все бросить и с тобой оставаться — жить-то нам на что-то нужно. У меня мелькнула было мысль, что ты у родителей развеешься — ты, вроде, с матерью как-то сблизилась в последнее время — но, к счастью, ее стиль жизни тебя все также не устраивает, — расплылся он в довольной улыбке.
— И поэтому ты взялся меня, как бедного родственника, назад Сан Санычу подсовывать? — сухо поинтересовалась я. Сухо и быстро — пока влажное дрожание из области солнечного сплетения в голос не прорвалось.
— Нет, я начал думать, что делать, — спокойно ответил он. — И спросил у Тоши — он ведь лучше знает! — в чем заключается твоя чисто переводческая работа, и нельзя ли ее выполнять, не являясь каждый день в офис, и не разумно ли оставить ее тому, кто в ней прекрасно разбирается. Я ведь знаю, что она тебе очень нравится, и что тебя на работе очень ценят, и что я всегда найду возможность освободить тебя на время от других дел. Мне казалось, что такой вариант всем на пользу пойдет.
— Спасибо, — неожиданно для себя проговорила я — естественно, дрогнувшим голосом.
— И, кстати, я очень рад, — тут же воспользовался он кратким моментом моей слабости, — что тебе моя инициатива неприятной показалась. Надеюсь, теперь ты поймешь, как я себя чувствовал, когда ты — ни словечком меня не предупредив — Тошу из невидимости вывела, и с Галей его познакомила, и в свидетели его записала, и на работу устроила, и к себе переехать заставила…
Э, нет — в этом направлении мы точно разговор уводить не будем! Я уже давно признала… почти вслух…. практически глядя ему в глаза…. что самостоятельное принятие решений было одним из крайне редких моих недочетов. Даже с учетом того, что необходимость оного была в то время абсолютно оправдана сложившимися обстоятельствами, требующими немедленного реагирования. И нечего мне теперь до конца жизни на чувство вины давить. И уж тем более это не давало ему никакого права поступать таким же (им же признанным неправильным!) образом в последнее время со мной!
— А остальные вопросы? — буркнула я, чтобы окончательно не расчувствоваться от его неожиданно вскрывшихся чуткости и внимании. Столь приятно прояснившийся первый пункт еще вовсе не означает, что меня не ждут сюрпризы в последующих.
— После работы я сразу еду домой, — просто ответил он. — Как только она заканчивается.
— Насколько я помню, у тебя есть разные виды работы, — подозрительно прищурилась я. Кто его знает — вдруг ему небесное начальство новые дополнительные обязанности подбросило. Вот как раз тогда, когда он ночью «йогой занимался».
— После земной, — усмехнулся он, словно в ответ на какую-то непонятную мне шутку. — И мне кажется, что ты могла бы и гордиться тем, что она у меня так неплохо получается — это ведь ты меня в это ваше общество чуть ли не пинками загнала.
Замечательно, и здесь я виновата…! Нет, не отвлекаться — еще один вопрос остался.
— И ты уверен, что у тебя нет никаких новостей от Марины? — уже с известной долей сомнения перефразировала я свой последний вопрос. — Неужто она и от тебя скрывается?
— Абсолютно никаких, — уверил меня он, внезапно нахмурившись. — Я только знаю, что она к чему-то готовится — Тоша для нее в какой-то организации копается. Мне она постоянно отвечает, что пока идет сбор информации. Я уже даже Стаса спрашивал — он в курсе, говорит, что они намерены силами земного правосудия обойтись. Я рядом с ней уже какого-то адвоката видел. Но если честно, что-то меня это затишье тревожит…
— А может… — тут же оживилась я.
— Нет, — решительно ответил он. — Она мне тогда, у Светы, сама сотрудничество предложила, сама сказала — впервые! — что обратится за помощью, когда надобность возникнет — зачем же ей сейчас в затылок дышать?
Голова у меня — после длительной передышки — заработала с особым энтузиазмом. Странный он какой-то — кто же ему предлагает приставать, надоедать и вообще навязываться, когда эту самую надобность можно непринужденно и изящно создать?
Мои творческие размышления прервал еще один телефонный звонок. Глянув на часы, я скрипнула зубами — сговорились они все, что ли, в одни сутки двухнедельный запас общения впихнуть? Нет, чтобы по очереди, раз в пару дней, для поддержания морального духа — так им обязательно нужно дождаться, пока человек полным изгоем себя почувствует, чтобы потом его всей толпой интенсивной терапией в сознание приводить.
И тут до меня дошло, что именно я вижу на часах и в какой именно день. От ужаса я чуть не застонала. Так ведь это же мать, наверное! Сейчас голову оторвет за то, что я до сих пор не сообщила, когда мы завтра приезжаем и как надолго. А когда я скажу, что мы вообще не приезжаем, и главное — объясню, почему… Так, завтра опять придется в квартире, как в засаде сидеть — она же точно примчится мне мозги вправлять… Хорошо хоть, не в одиночестве — в крайнем случае, я его на переднюю линию обороны выпущу.
— Татьяна, извини, что так поздно, — понесся на меня из трубки пулеметной очередью Светкин голос. — Я знаю, что тебе сейчас не до этого, но… Я не знаю, что делать! А делать что-то нужно, это я тебе точно говорю…
— Свет, подожди, — растерянно пробормотала я, чуть отставив трубку от уха, — ты мне сначала скажи, что делать-то.
Она отдышалась немного и, взяв себя в руки, медленно и отчетливо произнесла: — Марина решила издать свою книгу.
— Да ты что? — ахнула я — от изумления и радости одновременно. — Так это же здорово! Ей уже давно начинать писать нужно было — с тем, как она умеет о своих путешествиях рассказывать.
— Татьяна, она решила издать свою книгу у нас! — яростно прошипела Светка, и, вспомнив ее рассказы о том, что творится у них в издательстве, я похолодела.
Глава 15. Подводные течения
Я смирился. Мне никогда не будет дано понять, по каким туманным причинам Татьянина интуиция срабатывает в наиболее неподходящий момент. Я ведь и сам уже как-то ненароком обзавелся этим самым загадочным атрибутом человеческой жизни, но у меня даже подсознательная активность подчиняется кристально ясной логике и поэтому включается именно в нужное время. Просто в напряженной ситуации немедленно анализируются сложившиеся обстоятельства, мгновенно выхватываются из памяти подходящие случаи, автоматически отбирается наиболее результативное из принятых решений — что тут же преобразуется во внутренний толчок к единственно правильным действиям.
А у нее что? У нее этот простой и эффективный аппарат снабжен кучей дополнительных приспособлений. Главным из которых является некий пусковой механизм (вроде светодиода в уличных фонарях), который реагирует не на внешние, независимые факторы, а исключительно на эмоциональное состояние окружающих. Если все вокруг спокойно — нечего даром энергию расходовать. Но стоит кому-то мысленно взмолиться: «Господи, только не сейчас!» — все: импульс тут же улавливается и дается команда разводить пары.
Причем дается она не напрямую, а через определенный усилитель, чтобы вырабатывался этот пар на повышенных оборотах — со свистом и скрежетом.
Более того, этот пусковой механизм находится у нее в самом острие пирамиды подсознания, которая, как и все в женском организме, перевернута с ног на голову. И вместо того чтобы уверенно покоиться на солидном основании предшествующего опыта, она с трудом балансирует на этот уловителе естественных опасений других людей. Стоит ли удивляться, что интенсивно вырабатываемый пар интуитивных выводов не бьет — точно и прицельно — по возникшей преграде, а вырывается во все стороны, накрывая разрушительной волной невероятные площади?
А вот я бы в первую очередь ее интуицию предохранителями снабдил, чтобы хоть какая-то надежда была заглушить вышедший из-под контроля процесс.
Я размышлял об этом все утро после того, как мне удалось, наконец, добраться до Марининого бывшего ангела-хранителя. Размышлял — и ругал себя за проявленное нетерпение. Ну, что мне стоило подождать за следующего сеанса йоги и провести переговоры в спокойной обстановке — в присутствии Татьяны и без малейших подозрений с ее стороны? Хотя, с другой стороны, получив, наконец, пусть даже и не совсем точные координаты этого источника доброй половины моих нынешних неприятностей, я, естественно, счел необходимым закрыть как можно быстрее столь долго откладывавшийся важный вопрос. Но каким образом она учуяла, что Стас мне его уже разыскал?
И дело совсем не в том, что разговор затянулся — Татьяна еще ни разу до сих пор ночью не просыпалась, даже когда мне случалось засиживаться. Нужно было меньше в мыслях метаться — рискнуть или нет? — у нее этот счетчик нервных импульсов круглосуточно работает, как пожарная сигнализация на складе боеприпасов.
Я, правда, и сам не ожидал, что мне потребуется столько времени и сил, чтобы достучаться до этого… расстриги. Информация о том, что происходит с ангелом, который не смог уберечь своего человека, среди нас особо не распространялась — только слухи ходили то о дисквалификации, то о втором шансе, то о переводе в другой отдел и о штрафных работах. Я всегда считал эту политику правильной — нам одних этих слухов хватало для напряжения всех сил и возможностей, чтобы избежать подобной участи.
И только встретившись с ним, я понял истинные причины такого отношения. Показательных процессов, исход которых решается состязанием в профессиональном мастерстве между прокурором и адвокатом, над ними никто не устраивал — кому пойдет на пользу, если на них целую вечность пальцем показывать будут? Они наказывают себя сами — по степени осознания собственной вины и глубины нанесенного ущерба. И второй шанс дается только тем, кто находит в себе силы попросить его.
Остальные же… Одним словом, немудрено, что они старательно избегают любых напоминаний о своем прошлом виде деятельности, и расспросы их о ней настойчиво не приветствуются — это все равно, что поинтересоваться у ослепшего в результате травмы, какой у него раньше острота зрения была.
Наверно, именно поэтому мое желание пообщаться с ним было воспринято его нынешними коллегами отнюдь не благосклонно.