— Только недолго, — бросив взгляд на часы, прибавил он шагу.
Подходя за ним к кафе, я еще раз с интересом глянула на единственных посетителей — двух мужчин и женщину. Господи, чего это они в такую даль забрались? Вдруг я насторожилась — что-то в облике двоих из них показалось мне знакомым. Еще через несколько шагов я остановилась, как вкопанная, и тихо охнула.
— Ты чего? — испуганно обернулся ко мне Тоша.
— А ну, подожди-ка, — медленно проговорила я, не отрывая глаз от Марины и Стаса, склонившихся — голова к голове — с еще каким-то парнем над столиком с полупустыми стаканами.
Тоша проследил глазами за моим взглядом и вдруг дернулся вперед с непонятным сдавленным возгласом.
— А этот что здесь делает? — прошипел он.
— Кто? — оторопела я. Он же знаком со Стасом — я точно знаю!
— Наблюдатель Даринкин. — Он словно выплюнул эти два слова. — Я его уже несколько раз возле Гали на улице заставал, когда раньше с работы возвращался. Зачем это ему Стас понадобился? — Он вдруг весь набычился, словно решил получить ответ на свой вопрос самым коротким путем — а именно, сметя ограждение и все попавшиеся ему на пути столики.
Я вдруг отчетливо осознала, что никакая жажда меня вовсе не мучит, и что мне давным-давно пора возвращаться, и что если мой ангел каким-то образом обнаружит мое отсутствие дома, то несладко придется всем причастным к этому тяжкому преступлению…
Только я открыла рот, чтобы поделиться с Тошей весьма кстати возникшими соображениями, как у меня зазвонил телефон. Еще никогда в жизни (по крайней мере, в последнее время) я так не радовалась, увидев на экране номер моего ангела.
— Ты где? — рявкнул он, не успела я пискнуть: «Привет».
— А ты где? — Мой вопрос был сейчас, несомненно, важнее. Господи, сделай так, чтобы он недалеко оказался!
— Я уже к дому подъезжаю. — В голосе его отчетливо послышалось знакомое мне громыхание листового железа — как оно сейчас кстати! — А тебя где носит?
— А мы с Тошей вышли прогуляться, — затараторила я, взяв того на всякий случай под руку и повиснув на ней. — А тут кафе. А в нем Марина со Стасом и Даринкиным наблюдателем. Что-то обсуждают. А Тоша…
— А ну, дай ему трубку, — мгновенно понял все он. Честное слово, приедет — прямо при всех расцелую!
Я протянула Тоше телефон. Пару минут он слушал, играя желваками, потом коротко рыкнул: «Пять минут» и молча вернул мне его.
— Где это кафе? — отрывисто спросил мой ангел.
Я сбивчиво объяснила.
— Стойте, где стоите — я буду через пять минут. — Не дожидаясь моего ответа, он отключился.
Глава 18. Искусство убеждения
Когда Татьяна рассказала мне — с трудом выталкивая из себя слова и судорожно втягивая в себя воздух после каждой короткой фразы — о том, что случилось с Мариной, первым у меня возникло непреодолимое желание разорвать что-нибудь в клочья. Или кого-нибудь — из тех, кто так снисходительно советовал мне все это время заниматься своими делами и не мешать проведению всесторонне продуманной операции всякими нелепыми страхами.
Да и я тоже хорош — нечего сказать! Нутром ведь чуял, что никто, кроме хранителя, не сможет человеку надлежащую безопасность предоставить — у остальных другие интересы на первом месте стоят. Так нет, математикой занялся, психолог несчастный — прикинул, сколько ангелов в помощь Марине задействованы, и умножил их количество на собственное понимание заботы о людях! Нашел, кого своей меркой мерить! Ну, ничего — сейчас я им умножу… полученный результат на коэффициент взятой на себя ответственности.
Закрыв глаза, я рявкнул Стасу, что у меня к нему срочное дело. Ответа не последовало. Я добавил, уже с трудом сдерживаясь, что дело — очень срочное. Опять молчание. Он еще скрываться от меня будет?! По голосу услышал, что на этот раз не удастся меня отфутболить небрежным щелчком по носу, и обратную связь не включает, пока я не остыну? Так я не остыну — я могу и в гости наведаться…
Черт, не могу! Не могу я оставить Татьяну один на один с таким известием. Но и сидеть здесь, ожидая, пока их карательное величество соизволит обратить внимание на мое существование, тоже больше не могу. Мне нужно что-то делать! Едем к Марине — может, в больнице от людей что-нибудь узнаем, раз на собратьев-ангелов рассчитывать нельзя. Опять.
Сдуру я сказал об этом Татьяне. И только потом спохватился, вспомнив о времени. Она, естественно, категорически отказалась остаться дома и отдыхать. С такой прытью ринулась к выходу, что чуть не упала, за стул зацепившись. Я едва успел подхватить ее, похолодев от мысли, что сейчас — не дай Бог! — еще с ней что-нибудь случится.
Пока мы спускались на улицу, эта мысль грызла меня, как собака сахарную кость. Святые отцы-архангелы, да что же вы меня за язык не остановили, когда я сказал, что мы едем к Марине? Что же вы меня не дернули за него так, чтобы разучился ляпать, не думая, первое, что в голову придет? Куда я ее везу, на ночь глядя — и это после того как Марина, с ее многолетним водительским стажем, в аварию попала? Но отступать было некуда — я уже хорошо знал это Татьянино выражение лица: сейчас ее вся контрольная комиссия в полном составе не остановит.
Только и оставалось, что погонять немного машину по двору, судорожно прислушиваясь к тому, как она руля слушается и не издает ли каких-нибудь подозрительных звуков.
И вот тогда-то у меня в голове и заклацало. Марина — которая уже много лет даже в магазин за хлебом на машине ездит. Марина — которая на моей памяти ни разу даже мимоходом правила дорожного движения не нарушила. Марина — которая за состоянием своей машины следит не менее скрупулезно, чем за порядком во всех остальных своих делах. Марина — которая попала в аварию… Не вяжется.
Пока Татьяна усаживалась в машину, я решил еще раз попробовать связаться со Стасом. Поспокойнее — сейчас важно не эмоции сбросить, а поставить его в известность о возникших подозрениях. В самом деле, уж очень кстати эта авария случилась — теперь Марина ничего не сможет предпринять какое-то время, каковое издательские аферисты наверняка весьма продуктивно используют, следы заметая.
Стас опять ничего не ответил. Вот гад! Я же сказал, что у меня есть новая информация в отношении Марины! Или его это дело уже не интересует? Сорвалась операция — Бог с ней, десяток других не меньшего внимания требуют?
Скрипнув зубами, я пошел стандартным путем.
— Мне нужно срочно поговорить с руководителем отдела внешней защиты, — процедил я сквозь зубы, обращаясь в неконкретную высь.
Ненавистный мне очаровательный женский голос жизнерадостно уведомил меня, что вышеупомянутый руководитель находится сейчас вне пределов досягаемости, но что моя заявка принята, и ему будет сообщено о ней при первой же возникшей возможности. Я уже по опыту знал, что дальше настаивать бесполезно.
Оставалось надеяться только на людей.
И не напрасно. И Татьяна всю дорогу ни слова не проронила, дав мне время подумать над тем, как ее, когда мы домой вернемся, побыстрее спать уложить, чтобы я смог к Стасу прямо в кабинет ворваться — там не спрячется! И в справочном окошке в больнице девушка сразу поняла, что мы не из простого любопытства ночью туда пожаловали — не стала возражать, чтобы мы на Марину хоть одним глазком глянули. И Маринина мать вняла голосу разума, когда я сказал ей, что от того, что она будет рядом с дочерью монументом скорби сидеть, лучше той не станет. И даже вредная такая тетка, которая в этих палатах, похоже, за порядком следит, только ради этого самого порядка и шикнула на нас — чтобы мы больную не потревожили.
А вот Стасу крупно повезло, что он в больнице на глаза мне попался — где же ему еще находиться, понимаешь! Устроился под дверью, сложа руки, как пень дубовый — как еще корнями в пол не пророс! В то время, когда меры нужно срочно принимать. Я, правда, и сам еще не знал, какие.
Чтобы определиться в этом вопросе, мне хватило одного взгляда на Марину. Когда люди находятся в бессознательном состоянии, даже во сне, у них вообще на лицах проступает какая-то беззащитность, которую они в часы бодрствования тщательно прячут от окружающих. Я это по Татьяне хорошо знаю — сколько лет по ночам за ней наблюдал. Но в случае Марины контраст между ее обычным выражением и тем, которое предстало моим глазам в той палате, был особо разительным.
У меня прямо сердце защемило при виде мирной Марины. Словно ее настоящей там уже и не было — или она где-то так глубоко спряталась, что живое, подвижное лицо ее превратилось в ужасающую своей невозмутимостью маску безмятежного покоя. У меня вдруг мелькнула мысль, а не за такого ли рода спокойствием скрывалась она от внешнего мира в той, прошлой жизни. И когда ее мать залепетала что-то о молодом, здоровом организме, на который уповают врачи — это и стало для меня той последней каплей.
Стас все это время как-то подозрительно молчал. И даже когда я яростно кивнул ему в сторону коридора, он последовал туда за мной все также без единого слова.
— Что целители говорят? — прошипел я, круто поворачиваясь к нему лицом
— Ничего, — мрачно ответил он. — Они ничего не могут сделать, пока она без сознания.
— Что значит — не могут? — взвился под потолок я. — Вот пусть и приводят ее в сознание!
Он обреченно покачал головой.
— У нее сейчас сил хватает только на то, чтобы основные функции жизнедеятельности поддерживать. Насильно возвращать ее к действительности рискованно.
— Ах, ты о риске вспомнил?! — процедил я сквозь зубы. — Ты мне лучше скажи, чего ты здесь столбом маячишь, вместо того чтобы там, у нас, всех на ноги поднимать?
— А я уже поднял, — рявкнул он в ответ. — Всех, кого нужно. Если она очнется, то целители уже наготове — только моего сигнала ждут. Если же нет… Я уже созвал экстренное заседание приемной комиссии, чтобы ее прямо к себе забрать — в обход обычной процедуры.
— Так вот чего ты ждешь… — От отвращения меня просто передернуло. — Завербовал девчонку, пользуясь ее прошлым, а теперь нужно окончательно ее к рукам прибрать и совать потом в самые горячие точки, не думая больше о ее безопасности?
— Насчет ее прошлого не тебе говорить! — огрызнулся он. — А с целителями насчет нее я уже давно говорю — они мне объяснили, что, судя по ее неумной страсти к риску, она сама — подсознательно — стремится покончить со своим пребыванием на земле. И свою задачу я вижу в том, чтобы она в никуда не ушла — благодаря вам. Вернее, вашему вполне заслуженному отсутствию в ее жизни.
— А тебе не приходило в голову, — со злостью спросил я, — что, погибнув сейчас еще раз, она потом не только нас, но и вас видеть не захочет?
— Для этого нужно, чтобы она об этом помнила, — буркнул Стас, с неловкостью отводя в сторону глаза.
— Так она и прошлую свою жизнь не должна была вспомнить, — саркастически усмехнулся я. — А обеспечивать дальнейшее сотрудничество с человеком тщательным просеиванием его памяти — это… свинство последнее.
— А ты что предлагаешь? — взорвался Стас. — Если она очнется, я сам с целителя не слезу, пока он ее не вытащит. Но я не допущу, чтобы она вообще исчезла!
— А я не предлагаю! — отрезал я. — Я собираюсь сам ее вытащить, а не ждать, пока это кто-то другой сделает. И не вздумай у меня на пути становиться, — на всякий случай предупредил его я, — на этот раз не выйдет.
— Как вытащить? — напряженно прищурился он.
— Земные лекарства, по всей видимости, ей не очень-то помогают, — высказал, наконец, я свою идею, — значит, ей нужны наши.
— Да я же тебе сказал, что целители… — с досадой перебил меня Стас.
— А я сказал — лекарства, — с нажимом повторил я, — самые, что ни на есть, материальные, а не внушения. Ты же сам говоришь, что у нее своих сил не хватает — значит, ее нужно подключить к источнику энергии, которой мы особо настойчивых просителей подкармливаем.
Он нахмурился.
— А ты представляешь себе, — медленно произнес он, — какой бригаде потом над здешним медперсоналом трудиться придется? Люди, конечно, в чудеса еще верят, но не до такой же степени…
— Люди поверят в любые чудеса, — хмыкнул я, — если они за границей произведены. Целители наверняка в курсе, на какой новейший препарат человечество возлагает сейчас особые надежды. А потом его у снабжателей можно будет как-нибудь выпросить.
— Как? — уже с интересом спросил Стас.
— Пока еще не придумал, — честно признался я.
— Ну, допустим, и тех, и других я мог бы взять на себя, — задумчиво проговорил Стас. — А потом что?
— А потом проще простого, — уверенно ответил я. — Отправляюсь к этим энергетическим дистрибьюторам…. только Татьяну сначала домой отвезу…. и подключаю Марину.
— Ничего не выйдет, — покачал головой Стас. — Я о них слышал — там такая очередь…
— У меня там знакомые есть, — коротко бросил я.
— Да? — Он как-то странно глянул на меня. — Кажется, я начинаю понимать, что имелось в виду, когда мне говорили о твоих нестандартных приемах.
— Главное, чтобы они действенными были, — буркнул я, поморщившись. Обычно мне о моей нестандартности напоминают, когда ситуация не позволяет меня за нее наказать. А очень хочется.
— Тогда давай так, — подытожил Стас, — я за этим чудо-лекарством пошел, а ты отвози Татьяну и к энергетикам. Встретимся здесь.
А вот это меня совершенно не устраивает! Если уж взялся он мне помогать, так все вместе делать будем. Хватит с меня этого разделения труда. А то потом подключу Марину, а он достойный фасад не обеспечит — опять мне по шее надают за то, что человеческим врачам нашу «Скорую» высылать пришлось?
— Слушай, а ты к целителям со снабжателями надолго? — осторожно спросил я.
— Не думаю, — небрежно дернул он плечом. — Главное, чтобы руководители отделов на месте оказались — мне они без всяких проволочек навстречу пойдут.
О, а вот это — еще один хороший аргумент в пользу командной работы. Похоже, к нему и нужно апеллировать — особенно, если здоровая доза лести действительно ускорит дело.
— Может, я тебя тут подожду? — предложил я. — А потом отвезем Татьяну — и к энергетикам? Там же такая бюрократия зверская, а у меня знакомые только в промежуточном звене — может, где авторитетом надавишь?
Он хмыкнул, покрутил головой (в восхищении, как мне хотелось думать) и исчез, бросив мне: — Через пятнадцать минут у машины.
Конечно, он там оказался раньше меня — ему ведь нужно было ангелов уговаривать расстаться с материальным объектом, а не человеческую мать — с собственным ребенком! Подходя, я вопросительно глянул на него — достал? Он кивнул, но как-то неуверенно. Я сразу же насторожился. В смысле — достал, но не то? Или не достал, но обещали? Или все поменялось, но поговорим позже?
Всю дорогу он нетерпеливо подергивал ногой и морщился на каждом красном светофоре. А во мне крепла уверенность, что лучше не выпускать его из поля зрения. Похоже, по зрелом размышлении мой план ему окончательно понравился — как бы не вышло так, что он и на завершающей стадии исключительно своими силами справится. И дело вовсе не в том, что меня авторские права заботили — просто у меня были свои соображения о том, как, спасая Марину, одним ударом несколько запутанных узлов разрубить.
И нужно отметить, что настороженность моя пришлась кстати во всех отношениях. Если бы не она, я бы вряд ли обратил внимание на то, с какой готовностью Татьяна соглашается со всеми моими словами. Я быстро прокрутил их все в памяти, пытаясь сообразить, где именно она оставила себе лазейку. На всякий случай, я напомнил ей, что мне сейчас хватает забот по спасению одного человека.
А его кто я за язык тянул? Ведь видит же, что у меня с Татьяной давно уже установились теплые, дружеские отношения, что я давно уже овладел искусством убеждать ее в полной правоте всех своих действий — так чего свои пять копеек вставлять? Я его где просил авторитетом давить? Проследит он, видите ли, чтобы я вернулся — да еще и как можно скорее! Какой она вывод из этого замечания сделала? Правильно — что я норовлю сбежать от нее и отвести душу в чисто ангельской компании. И тут же прозрачно намекнула, что запасов терпения у нее — ровно до утра, после чего она оставляет за собой право действовать по своему усмотрению. Он бы сначала потрудился узнать, на что это человеческое усмотрение способно, а потом уже в чужие разговоры вмешивался!