Я примирительно кивнул Татьяне и быстро вывел его на улицу, чтобы он в ней и дальше едва-едва усмиренное чувство противоречия не будил.
Выйдя во двор, я направился к машине.
— Ты куда? — удивленно бросил он мне в спину.
— Сейчас отъедем в какое-то тихое место, — буркнул я, не поворачиваясь, — с Татьяны станется в окно выглянуть.
Он нетерпеливо вздохнул.
Тихое место никак не отыскивалось. Я медленно тащился в крайнем правом ряду, внимательно поглядывая по сторонам. Да что же эти люди в таких количествах по ночам разгуливают? Им, что, на работу завтра не нужно? А потом еще дискуссии ведут о том, как бороться с опозданиями на работу. Нога у Стаса подергивалась все быстрее.
— Так я не понял — ты достал это лекарство или нет? — спросил я, чтобы отвлечь его.
— Не совсем, — ответил он, вытаскивая из кармана какую-то коробку с явно латинскими буквами на всех обращенных ко мне сторонах.
Ага, значит, правильным все-таки оказалось мое первое предположение! Вот я всегда верил в способность своего мозга мгновенно отсеять все ненужное и сразу же выдвинуть наиболее разумную идею. Вот и тихая, безлюдная улочка, наконец, показалась!
— Не совсем лекарство или не совсем достал? — уточнил я, поворачивая.
— Ты прямо говорить уже совсем разучился? — фыркнул он. — Те три общеукрепляющих препарата, которые сейчас у всех на устах, мне категорически отсоветовали — до получения долгосрочных результатов их воздействия. Немедленный их эффект весьма впечатляет, но целители побаиваются, что у него и обратная сторона имеется. Пока не изученная.
— А это что тогда такое? — кивнул я на коробку у него в руках.
— А это я сымпровизировал, — усмехнулся Стас. — Нам ведь только камуфляж нужен, а не реальное воздействие. Попросил снабжателей в нужные ампулы простые витамины натолкать и упаковать надлежащим образом.
— А совесть не замучает — так людей обманывать? — язвительно поинтересовался я. Вот я и говорю: каратель хранителю — не товарищ, для него люди — что боксерская груша.
— А эффект плацебо не мы придумали, — отпарировал Стас. — И если земные врачи со своими пациентами им спокойно пользуются, с какой стати я должен переживать, применяя к ним их же методы?
— И часто ты такими… методами пользуешься? — покосился я на него, припарковываясь.
— По ситуации, спокойно ответил он. — И создать иллюзию чудесного выздоровления не я, по-моему, предложил. Только я, в отличие от тебя, знаю, что с настоящими чудесами мы давно уже покончили — а то люди потом на них весьма прибыльные предприятия строят. И, кстати, о ситуации, — добавил вдруг он совершенно другим, деловым тоном, — прежде чем мы к энергетикам отправимся, расскажи-ка мне, что это у тебя там за знакомые.
— Так ты же мне сам его там отыскал, — удивился я.
Он резко повернулся ко мне всем корпусом и прищурился, окидывая меня взглядом с головы до ног.
— Так вот в чем твой резон, — протянул он, наконец.
— И в чем же? — процедил я сквозь зубы.
— Значит, тебе не так ее спасти хочется, — продолжил он презрительно растягивать слова, — как этого своего неудачника в ее глазах реабилитировать?
— Точно. — От такого оскорбления мне не то, что говорить — дышать трудно стало. — Неудачника. Реабилитировать. Только не в ее глазах, а в его собственных. А ей об этом знать необязательно.
— А что же так? — недоверчиво прищурился он.
— А мне человек важнее любого коллеги, — ответил я. — А ты столько времени уже с ней общаешься и так и не понял, что она ни от одного из нас никакого одолжения не примет. Вот я и хочу, чтобы она дожила эту свою жизнь, как человеку положено, и попала к нам благодаря своим качествам, а не твоему… ходатайству. Потому что она о нем вспомнит — так же, как и после первой смерти обо всем вспомнила — и станет оно ей поперек горла. На всю вечность.
— Как положено, говоришь? — хмыкнул он. — Надеешься, что удастся все-таки одного из ваших к ней опять приставить?
— Нет, не надеюсь, — беспечно качнул головой я. — И именно поэтому я отныне сам за ней присматривать буду. На общественных началах. И ты в каждом сомнительном случае будешь со мной советоваться насчет ее безопасности. А не захочешь по-хорошему договориться — я тебе официальное распоряжение организую.
— Ну, распоряжения мне организовывать у тебя еще руки не доросли, — ухмыльнулся он, — но элемент здоровой наглости мне в тебе нравится. Пока он элементом остается. Ладно, пошли — сначала нужно ее вытащить, чтобы было потом, о ком договариваться… по-хорошему.
— А я еще не закончил. — Меня еще никто не обвинял в использовании своего положения в угоду коллегиальности и в ущерб своим обязательствам. Тем более — безнаказанно. — Еще пару слов о неудачнике. У твоих подчиненных провалы случаются?
Он молча уставился на меня.
— Значит, случаются, — правильно истолковал я его молчание. — Недостаточно, к примеру, наказали подлеца последнего. Не дошло до него, что это — Божья кара на него обрушилась. И что же с виновным происходит? По шапке получает? Выговор в приказе с зачитыванием последнего перед строем соратников? Или на более простое задание переводят? На испытательный срок? Под неусыпный надзор тех, у которых в послужном списке ни единого пятнышка?
— Не твое дело, — буркнул Стас.
— Опять ты правильно говоришь — не мое дело, — охотно согласился я. — Точно так же, как не твое дело — нас, хранителей, судить. Мы в одиночку работаем — на земле, где практика показала, что даже тебе, великомудрому, не по плечу все нюансы учесть. И наш провал приводит к гибели человека — хоть физической, хоть моральной. И с этой мыслью нам приходится потом жить — вечность.
— А вас в хранители палкой никто не гонит, — возразил мне Стас, но уже без прежнего пыла. — Сами под этот пресс лезете, так что нечего жаловаться, если он самых слабых из вас ломает.
— А он не жалуется, — ответил ему я, — и даже прощения себе не ищет, потому что точно знает, что нет его. А ведь он тогда то ли в первый, то ли во второй раз на землю попал — и никого рядом, чтобы хоть намекнули, не упустил ли чего. Я по себе знаю, что такое — замкнутый человек, а по Тоше — насколько многое со стороны виднее. И сломать настоящего хранителя могут не условия работы, а осознание своей вины. Если не дать ему исправить то, что случилось. Если нужно — так и заставить, — добавил я, подумав.
— Ладно, пошли, оратор, — усмехнулся Стас. — Заставлять — это по моей части.
Я нахмурился — до меня только сейчас дошло, что я понятия не имею, куда, собственно, идти. Когда меня вызывали, я как-то сам собой в нужном месте оказывался. Не хватало еще у Стаса спрашивать, как к этим восточным энергетикам попасть! А если заблужусь? Святые отцы-архангелы, не допустите позора! Я же сам только что вспоминал, сколько раз Тошу направлял и поправлял — как ему в глаза смотреть буду, если уроню звание несокрушимого хранителя? Хм… Что он мне там говорил о том, как с места на место переносится? Закон надобности плюс глубочайшая концентрация на пункте назначения. На земле у меня, правда, никогда не получалось, но в родных-то небесных высях не промахнусь. Наверное.
Ладно, деваться все равно некуда — в случае чего, пойду методом последовательных приближений. Если не туда попаду, настроюсь перенестись прямо к Стасу. А ему скажу, что решил проверить, все ли спокойно в окрестностях. О, а еще можно способ компьютерного поиска попробовать — зря я, что ли, столько в Интернете копался…
Я отчаянно зажмурился, представляя себе место, где подпитывают космической энергией последователей восточных религий, плюс место, где работает мой бывший коллега — хранитель Марины, плюс место, где ко мне напрямую Татьяну подключили, плюс место, где на меня наорали за превышение… нет, это не пойдет — таких слишком много… плюс место, куда сейчас отправляется Стас.
Открыв глаза, я обнаружил себя в очень странном помещении. Оно было длинным и узким, и по центру его, на уровне пояса, медленно двигался некий конвейер, один конец которого уходил в пол прямо у двери, а другой — в противоположную стену, в соседнюю комнату, наверно. Вдоль стен справа и слева тянулась стойка, разделенная перегородками — так, что получался непрерывный ряд рабочих столов, за каждым из которых сидел ангел. Над столами, на стенах находилось какое-то оборудование с многочисленными дисплеями, тумблерами и кнопками. Время от времени над одним из столов зажигалась красно-оранжевая лампочка, и сидящий там ангел натягивал на голову нечто вроде наушников и принимался строчить что-то — то и дело поглядывая на дисплеи и подкручивая те или иные тумблеры — на листке бумаги, даже издалека явно напоминающем бланк. Заполненные бланки отправлялись затем на конвейер.
Судя по всему, мы попали туда определенно не в самое горячее время. Лампочки горели только над тремя столами, и остальные ангелы негромко переговаривались между собой, расслабленно откинувшись на спинки стульев или развернувшись к своим столам вполоборота. На нас со Стасом никто из них даже и не глянул.
— Э…. простите, пожалуйста, — обратился я к ближайшему к нам ангелу, — Вы не подскажете, где мы можем найти ангела, который раньше хранителем работал?
Он вздрогнул и резко повернулся к нам, подозрительно прищурившись.
— А вы что здесь делаете? — резко спросил он.
— Нам нужен ангел, который раньше работал хранителем, — повторил я громче и с изрядной долей раздражения. Что за манера приставать с расспросами, когда русским языком сказано, к кому мы пожаловали?
— Опять Вы! — взвизгнул сидящий в дальнем правом углу ангел хорошо уже знакомым мне сварливым голосом. — Да для Вас хоть какие-то границы существуют? Раз пошли Вам навстречу, затем другой — теперь, что, можно вообще на голову садиться?
— Лично на Вашу голову я не претендую, — разозлился я. — Укажите нам, где находится мой бывший коллега, и мы немедленно избавим Вас от своего присутствия.
— Вот я говорил, — закивал головой направо и налево мой вечно недовольный знакомец, — что нечего было в прошлый раз ему потворствовать. Ему уже одних мысленных получасовых переговоров недостаточно — собственной персоной заявился, лишь бы персонал от дела отвлекать.
— Я вижу, от какого дела мы вас отвлекли, — проговорил вдруг Стас с тихой угрозой в голосе.
— А Вы кто такой? — агрессивно повернулся к нему ярый поборник трудовой дисциплины.
— Я — руководитель отдела внешней защиты, — все также негромко ответил ему Стас.
В комнате мгновенно повисла тишина. Те ангелы, которые не участвовали в нашей перепалке и лишь с любопытством поглядывали на нас со Стасом, тут же отвернулись к своим столам и принялись изображать бурную деятельность, перекладывая с места на место письменные принадлежности и покручивая разнообразные ручки на приборах.
— Э… — растерянно протянул наш собеседник, — нас не предупреждали о Вашем визите.
— Это — не проблема, — любезно улыбнулся ему Стас. — Если для беседы с интересующим нас сотрудником вашего подразделения требуется разрешение вашего руководителя, будьте добры сообщить мне, где его искать. Заодно я передам ему свои соображения по повышению эффективности труда конкретно вашего звена. Если же и он занят, я побеседую с руководителем всего вашего отдела — где он находится, рассказывать мне не нужно.
— У нас только летом затишье, — принялся оправдываться попавший, как кур в ощип, активист. — Посмотрели бы Вы, что здесь через месяц твориться будет…
— Значит, мы очень удачно выбрали время для посещения, — непринужденно заметил Стас. — Та что — будем терять его на переговоры с начальством?
Окончательно сникший выразитель общественного мнения молча мотнул головой в сторону двери в противоположном от нас конце комнаты. Я направился было туда, но Стасу, похоже, произведенный эффект показался недостаточным. Медленно продвигаясь к двери, он внимательно поглядывал на рабочие столы, а над одним из них даже склонился на мгновенье, словно изучая все, что на нем находилось. Сидящий за ним ангел оцепенел и нервно отвел глаза в сторону.
Соседняя комната была немного иной, но не менее странной. Она была еще более узкой, и выходящий из первой конвейер двигался в ней вдоль левой стены. Пространство над ним также было разделено на кабинки, в каждой из которых в стену было встроено нечто вроде картотечного шкафчика со множеством выдвижных ящичков с номерами на них. Внизу шкафчика, с двух сторон располагалось по пустующей сейчас полочке.
Вдоль правой же стены шел еще один конвейер, также уходящий в следующую комнату. Я еще хмыкнул про себя, что с такой загрузкой могли бы и не расходовать энергию на механические приспособления, а ножками из одной комнаты в другую побегать. Оба конвейера разделяло не более двух широких шагов.
В этой комнате также находилось до десятка ангелов, и все они точно также собрались в дальнем ее конце, оживленно болтая о чем-то. Все, кроме одного. У первого конвейера, неотрывно глядя на него, стоял высокий, тощий, сутулый ангел, который почему-то напомнил мне цаплю. Наверно, потому что стоял он так неподвижно, что с первого взгляда его можно было принять за какое-то приспособление.
С виду он был идеальным хранителем — взгляд просто скатывался с него, ни за что не цепляясь. Мелкие черты лица, опущенных на движущуюся ленту глаз не разобрать за круглыми очками, волосы мышиного цвета торчат ежиком во все стороны, руки худющие уперлись в борт конвейера, и одежда под стать — светло-серая рубашка в полоску с закатанными рукавами и свободные, серые же брюки. Одним словом, у меня сложилось впечатление, что он даже здесь, дома, старается слиться с окружающей средой.
Когда мы вошли, вместе с нами в эту комнату въехал заполненный бланк. Как только он достиг этого единственного исполняющего своего обязанности ангела, тот — резким, отточенным, механическим каким-то движением — поднял руку, взял с ленты бланк, пробежал его глазами, поднеся почти к самому лицу, открыл один из ящичков, вложил туда бланк и, закрыв ящичек, нажал на кнопку рядом с номером на нем.
И опять замер.
— Вон он, — негромко сказал я Стасу.
— А ты откуда знаешь? — недоверчиво глянул на меня Стас.
— Облик… подходящий, — фыркнул я.
Мы подошли к нему — он даже голову в нашу сторону не повернул.
— Привет, — негромко поздоровался я, — это я с Вами о Марине говорил.
Наконец-то мне удалось разглядеть его глаза — увеличенные стеклами очков и серые, конечно. Не серо-голубые, не лучистые, как у Татьяны, не темнеющие к центру, как грозовая туча — просто чисто-серые ясные глаза. Но от напряженности его взгляда мне прямо как-то не по себе стало. Он уставился на меня так, как может взирать компьютер своим экраном на дилетанта, вознамерившегося посмотреть, как там у него все внутри устроено.
— Что Вам еще нужно?
Господи, у него даже губы двигаются, словно ими какой-то механизм управляет! И голос — монотонно-механический, значит, это не искажения были во время нашего сеанса мысленной связи. Ничего-ничего — мне и в тот раз удалось его на кое-какие эмоции расшевелить.
— Мне нужно, чтобы… Вы, — Ох, и отвык же я уже от этого Выканья! — прямо сейчас поставили ее на подпитку.
Ну, я же говорил, что собью его с заданного алгоритма! Он прямо-таки отшатнулся от меня — и отнюдь не отточенным движением.
— Вы, должно быть, шутите? — И в голосе его амплитуда колебаний расширилась.
— К сожалению, нет, — ответил я. — Она попала в аварию, и жизнь ее сейчас висит на волоске. Мы же с Вами не хотим, чтобы она еще раз погибла? Мы же не хотим, чтобы ее сочли стремящейся к саморазрушению личностью? Мы же не хотим, чтобы ее другим пришлось спасать от распыления?
При слове «авария» он так вздрогнул, что на меня вдруг нашло озарение. Святые отцы-архангелы, я вас умоляю — пусть Марина никогда не вспомнит самый конец своей предыдущей жизни! Пусть у нее останется в памяти, как она в этой аварии выжила!
— Опять? — тихо произнес он с таким ужасом, что я немедленно обратил внимание отцов-архангелов на то, что далеко не одинок в своем обращении к ним.
— Она, что, именно так в прошлый раз и погибла? — подал голос Стас, вперившись в Марининого ангела тяжелым взглядом.
— Она попала под машину, — опустив глаза, вернулся тот к заунывному бормотанию. — Вернее, она под нее бросилась.
— А я тебе что говорил? — повернулся Стас ко мне.
— У нее не было намерения покончить с собой, — чуть горячее забубнил Маринин ангел. — Она думала, что успеет. А я не успел ее удержать.
— Это — дело прошлое, — решительно заявил я, — а нам сейчас нужно о настоящем думать. Она вчера не попала под машину — ей эту аварию подстроили. — Стас резко глянул на меня, но я решил отложить объяснения на потом. — Я же тебе говорил, что она чуть ли не во все дела карателей лезть начала… Кстати, это — Стас, — вспомнил я о приличиях, — руководитель отде… короче, главный каратель.