— Никогда? — не поверил я своим ушам, покосившись на Марину. Не протестующая Марина — это было что-то вроде ледяного кипятка.
— На моей памяти — никогда, — подтвердил он все также бесчувственно. — Как я уже говорил, вспышки Вашего недовольства были настолько редкими, происходили из таких мелких, банальных причин, что Вы всегда подавляли их самостоятельно — или Вашим близким достаточно было одной-двух рассудительных фраз, что вернуть Вас в доброе расположение духа. Оно же казалось мне истинной сущностью Вашей личности, и свою задачу я видел в поддержании его всеми доступными мне методами.
— И тебе ни разу не пришло в голову, — потрясенно спросил я, вспомнив начало своей работы с Татьяной, — что за этими безобидными облачками пара может скрываться кипящая внутри лава? Которая в один прекрасный момент может разнести все к чертовой матери?
Тоша резко глянул в мою сторону, явно вспомнив о своем вечно безоблачном общении с Галей.
— Ни разу, — ответил Маринин бывший ангел почти шепотом. — Я только в последние… часы, когда Вы встретились со старыми друзьями, понял, что раньше у Вас была совсем другая жизнь, от которой Вам пришлось отказаться, расставшись с ними навсегда.
— А из-за чего ты с друзьями-то поссорилась? — удивленно спросила Татьяна.
— А я не ссорилась, — хмыкнула Марина, — меня от них увели — мягко, под локоток. А их пнули незаметно, чтобы следом за мной не бежали.
Татьяна, прищурившись, повернулась к Марининому бывшему ангелу и начала набирать в рот побольше воздуха.
— Не он, — коротко добавила Марина. — Муж… заботливый. Чтобы в гнезде сидела, как в клетке позолоченной, и чтобы не на что даже сквозь прутья смотреть было. Ему-то виднее было, где и как мне лучше будет.
Стас с Максимом переглянулись и одновременно уставились на меня — с одинаково невинными лицами. Я резко выпрямился — это что еще за намеки? Я Марине даже в отдаленные родственники не рвусь — хватит мне и того, что по-дружески приходится ее журить. Мягко. Время от времени. Когда у нее вообще тормоза отказывают. В смысле, в голове.
— Это я тоже тогда понял, — опять забубнил Маринин бывший ангел, — а также и то, что под Вашим спокойным, уравновешенным обликом скрывается постоянно готовый к самопожертвованию, привыкший подавлять все порывы своей души и очень несчастливый человек. — Тоша опять вздрогнул, нахмурившись. — Которого я не дал себе труд разглядеть. И прийти на помощь которому я уже не успел. Впрочем, — добавил Маринин бывший ангел, подумав, — я считаю своим долгом сказать, что в тот момент я даже не знал, как это сделать.
— Почему? — вырвалось у Тоши, словно против его воли.
— Я был практически уверен, что вся Ваша жизнь, — ответил Маринин бывший ангел так, как будто вопрос задала Марина, — сосредоточена не так даже на семье, как на детях. И любая попытка изменить ее могла…
— Что? — потрясенно выдохнула Татьяна, с испугом переводя взгляд с Марины на ее бывшего ангела.
— Это точно, — процедила Марина с тихим бешенством в голосе, — этот урод у меня бы детей отобрал.
Внезапно Максим чуть подался вперед — Тоша яростно зашипел, уставившись на него с жаркой ненавистью.
— Минуточку, что значит — отобрал? — задохнулся я, представив себе всю свою последующую земную жизнь без моего парня, и от ужаса накинулся на Марининого бывшего ангела: — А к руководству обратиться? А на ноги всех поднять? А общество защиты прав ребенка привлечь? А карателей вызвать — с адвокатами и… костоломами?
— Братцы, — медленно проговорил вдруг Тоша, все также глядя на Максима… а нет, куда-то поверх его плеча, — по-моему, у нас большие неприятности.
После случайной встречи с Мариной и ее спутниками наша с Тошей неспешная прогулка превратилась в поездку на американских горках — с такими стремительными виражами, что я просто не успевала реагировать. Только на то меня и хватало, чтобы вцепиться в борта кабинки здравого смысла и не вылетать на каждом крутом повороте из русла развития событий — об управлении ими уже даже и мысли не возникало.
Не успел мой ангел примчаться на место той встречи, как у меня сложилось впечатление, что он так перенервничал из-за моей, им несанкционированной отлучки из дома, что перестал адекватно реагировать на увиденное и услышанное. У него словно скремблер в голове включился, преобразующий поступающую в уши информацию в нечто, совершенно отличное от оригинала.
Не успели мы подойти к столику Марины, чтобы выяснить, кем же на самом деле является ее неизвестный мне спутник, как мне самой показалось, что в атмосфере какие-то помехи возникли, существенно искажающие слова собеседников. Выяснилось, что этот самый загадочный Максим — вовсе не двуликий персонаж, как полагали мой ангел с Тошей, а самый, что ни на есть, старый злодей из Галиной жизни, нацепивший на себя кучу масок, чтобы ввести побольше народа в заблуждение.
Не успела я возмутиться и потребовать от великого блюстителя порядка Стаса, чтобы он неукоснительно придерживался данного нам слова и немедленно устранил из нашей жизни потенциальный источник всех бед и неприятностей, как оказалось, что этот источник, в целом, перевоспитался — ради того, чтобы вновь оказаться рядом с Мариной. Что привело в крайнее негодование великого карателя, абсолютно уверенного, по всей видимости, в том, что рядом с ней места хватит только ему одному.
Не успела Марина открыть им обоим глаза (по-моему, не в первый раз) на тот факт, что рядом с ней — как рядом со служебным входом в солидную организацию — места зарезервированы исключительно для деловых партнеров и сотрудников, как выплыл наружу и следующий: мой ангел не только решил хранителем-многостаночником сделаться, но и со Стасом этот вопрос уже согласовал. В то время как меня он об этом лишь вскользь в известность поставил.
Вот этого я уже стерпеть не могла. К тому моменту я уже, вроде, адаптировалась к бешеным зигзагам на пути к вновь скрываемой от меня — всеми! — истине, а потому решилась высказать и свое видение выхода из сложившейся ситуации. Которая, между прочим, и меня прямо касалась, так что я имела на это полное право! Я ни в коем случае не возражала против того, чтобы у Марины появился ангел-хранитель, но не могла не отметить, что хранение Марины — сложная и ответственная задача и должно быть работой на полную ставку, а уж никак не по совместительству. И кто является лучшим на нее кандидатом, как не тот хранитель, который уже работал с Мариной и приобрел столь ценный в глазах моего ангела опыт?
И что бы вы думали? Не успела я его поддержать, как он тут же начал перед всеми хвастаться, как — невероятными усилиями! — преодолел мою скрытность, и как мне после этого стало замечательно жить! И не моргнув глазом, даже не покраснев для приличия, вытолкнул к рампе Стаса, чтобы тот подчеркнул в рассказе об истинном спасении Марины его организующую и направляющую роль. О которой он, столь ратующий за открытость и искренность, меня даже вскользь в известность не поставил!
Нет, он, конечно, как-то упоминал о том, что выполняет функции координатора во всех делах, связанных с Мариной, но ведь можно было и поподробнее объяснить, чтобы я не оказалась обманщицей, отвечая на вопросы Марине о том чудо-лекарстве. И если он считает, что такими закулисными интригами можно склонить человека… любого человека, не говоря уже о Марине, к своей точке зрения… Да он просто только что перечеркнул то впечатление, которое — возможно! — произвели на нее все его предыдущие речи! И не только его, между прочим!
Вместо того чтобы признать свою ошибку, как сделал бы любой из уважающих себя людей (которых их великое ангельское святейшество постоянно критикует!), и дать мне исправить положение (я уже рот открыла, чтобы прийти ему, как всегда, на выручку!), он опять сбежал. Еще и не постеснялся, координатор несчастный, велеть своим собратьям и даже темному сопернику нас с Мариной стеречь! Только я решила поинтересоваться (зря я, что ли, рот открывала?), от чего именно нас нужно — в его отсутствие — оберегать, как он перешел к угрозам.
Без меня он, видите ли, может разговор закончить! Вот сейчас! Хотела бы я посмотреть, как Тоша меня куда-нибудь отсюда увезет. Гале, по-моему, еще ни разу не приходилось его лечить — очень полезно будет обоим, чтобы забота друг о друге у них равномерно распределилась. Я поерзала на стуле, усаживаясь попрочнее и с удовольствием предвкушая свое непосредственное участие в улучшении их отношений.
После исчезновения моего ангела несколько минут все молчали. Ангелы настороженно переглядывались, лихорадочно размышляя, по всей видимости, над тем, что для них опаснее — предстать перед начальством по обвинению в разжигании… того, чем он их припугнул, или связаться с нами с Мариной.
— Мне кто-нибудь объяснит, — проговорила, наконец, она напряженным голосом, — куда его понесло?
— Зная его, — хмыкнул Стас, — я бы не решился делать никакие предположения.
— Да подписи он кинулся собирать, — пренебрежительно бросил Денис, обращаясь к Марине, — под обращением к тебе в защиту обездоленных хранителей. Или вообще их сейчас сюда притащит — митинг протеста устраивать. Ему же в любом деле команду собрать нужно и, естественно, возглавить ее.
Я задохнулась от возмущения — только поэтому Тоше и удалось опередить меня.
— А тебя зависть мучает? — саркастически поинтересовался он. — Возле тебя-то команда собирается только для того, чтобы тебе перья повыщипывать.
— Что-то я не заметил, чтобы меня для этой цели в нынешнюю команду пригласили, — не менее язвительно ответил ему Денис.
— Будешь договоренности нарушать, — с готовностью вступил в их перепалку Стас, — так и повыщипываем — это я тебе обещаю.
— Ты дотянись сначала, — не глядя на него, лениво заметил Денис. — Я эти договоренности не с тобой, а со своим руководством заключал — вот перед ним и отвечу.
— Если успеешь, — снова подал голос Тоша. — Сначала ты мне за все ответишь, а там посмотрим — будет ли тебе, чем докладную писать.
Я нервно глянула на Марину — она напряженно о чем-то размышляла, с виду всего лишь в пол-уха прислушиваясь к ангельскому обмену любезностями. Вот чует мое сердце, что это не Тоше меня, а мне его сейчас придется удерживать. Опять. Остальные меня мало интересуют — они, по-моему, друг друга стоят. И потом — им Марину доверили, вот пусть она их и разнимает. Тем более что они по другую сторону стола сидят — все равно не дотянусь.
К счастью (для ангелов, разумеется), их страсти не успели еще миновать точку возврата, как вернулся мой ангел. Не один. Рядом с ним стоял… высокий, сутулый, сухопарый, с волосами тускло-мышиного цвета — словно брюнета неудачно в светлого шатена перекрасили, с руками, плотно сжатыми на животе — словно он не знал, куда их девать, с глазами за круглыми очками в тонюсенькой оправе, не отрывающимися от земли — словно он боялся увидеть, что его окружает…
Ну, ни дать ни взять — знаменитый персонаж из знаменитого романа! Тот самый, который — как ни постарались авторы — в конечном итоге представляется читателю не гротескно-сатирической, а, скорее, трагической фигурой. Все-то у него осталось в прошлой, разлетевшейся однажды вдребезги, жизни, а в новой все ему чуждо, как рожденному в зоопарке животному — дикая природа. Не понимает он ее, приспособиться никак не может к новым правилам и манерам поведения — и носит его от одной перипетии к другой, как лодку, отвязавшуюся от причала, по бурному морю. Особенно, если есть, кому эту лодку то туда, то сюда пинать…
И когда мой ангел безапелляционно велел ему садиться, а потом еще и без всяких церемоний подтолкнул к стулу, сходство стало абсолютным.
Марина, правда, прототип другого героя в нем увидела — но мне показалось, что она исходила из того, каким она его себе раньше представляла, а не каким он ей сейчас увиделся. Кстати, когда он заговорил, у меня сложилось впечатление, что эту привычку подгонять увиденное под воображаемое она у него переняла. Не услышала я в его рассказе никакой железобетонной правильности — просто он счел, что в ее жизни все гладко и замечательно, как на шероховатой деревянной поверхности, лаком залитой, и принялся каждую возникающую трещинку замазывать и заглаживать, чтобы общая глянцевая картина не нарушалась.
А ведь и моя жизнь до появления в ней моего ангела могла со стороны отполированной до совершенства показаться — и так и осталась бы я куклой-матрешкой, если бы он не начал из упрямого любопытства их одну за другой откручивать, до самой последней, цельной, в самой глубине спрятанной добираясь…
Так, стоп. Он, вроде, не один уже раз мне клялся, что мысли мои читать не умеет, но с моей удачей… Ведь именно до этой, как бы глубоко я ее ни прятала, возьмет и докопается! И тогда — все: начнет всем моим соображениям голову скручивать, громогласно утверждая, что я сама признала полезность подобной вивисекции. Нет уж, хвалить я его буду (даже мысленно) исключительно в его отсутствие, а пока лучше послушать, что привело Марину к столь непоколебимой уверенности в своих силах. Глядишь — самой удастся… последовать.
Не удалось! Я имею в виду — дослушать. Да что же это такое? Вот нечего было так некстати свою удачу вспоминать! Да где Тоша новые неприятности узрел? Ну, подходят к кафе трое парней — так вон, сколько здесь столиков! Сейчас сядут себе где-нибудь в сторонке — им, наверно, тоже неинтересно рядом с чужой компанией беседовать…
Вдруг я заметила в облике троих приближающихся к нам молодых людей нечто знакомое. Мало того, что они были похожи, как «Трое из ларца — одинаковы с лица», так еще и схожесть эта кольнула меня чем-то неприятно-настораживающим. Попадись они мне на оживленной улице, я бы точно на них внимания не обратила — обычные ребята под тридцать, спортивного вида, с аккуратными короткими стрижками и в неброских теннисках и джинсах. В этом же безлюдном кафе на окраине в глаза сразу же бросалась их собранность и взаимодополняемость, как в хорошо отлаженном механизме из трех частей.
Они шли прямо к нам — не торопясь, но целенаправленно; в походке их ощущалась не так стремительность, как неизбежность — так уборщица со шваброй из одного конце магазина в другой движется, и покупатели отскакивают с ее пути. Руками они не размахивали, не поворачивали головы друг к другу, оживленно болтая, но и нас в упор не смотрели — глаза их спокойно, даже с ленцой, перемещались с объекта на объект. Но и на туристов, с любопытством осматривающих окрестности, они никоим образом не походили — была в их взгляде какая-то цепкость, словно двигаясь по четко намеченному пути, они находились в полной готовности в любой момент — небрежно, щелчком — отбросить вмешательство с флангов.
Батюшки, да я же с такой собранностью, словно перед броском, уже сталкивалась! Вот в тех двоих, который за Тошей явились, когда он Гале скандал устроил! Господи, что же он еще натворил? Вот знала же я, что ни в коем случае нельзя его без надзора оставлять!
Покосившись на него, я заметила, что он весь подобрался, переводя напряженный взгляд с приближающихся к нам парней на моего ангела и Марининого Кису. Неужели они за ним? Он, наверно, без разрешения на землю улизнул — то-то они с моим ангелом так быстро появились! Ну и что? Он ведь не прогуляться сбежал, а на короткую встречу со своим бывшим человеком, чтобы выяснить, как у того дела идут после оказанной им помощи. Такой визит нельзя ему в вину поставить — любой ведь ответственный работник за судьбу своего дела переживает, даже когда оно уже в другие руки перешло.
Нужно только объяснить им все это — как следует, доходчиво — и недоразумение исчерпается само собой. Я выпрямилась, набирая в рот побольше воздуха и уже строя в уме вдохновенную речь, и перевела взгляд на незваных, как всегда, служителей ангельского порядка. Невольно заметив при этом выражение на лицах сидящих напротив Марины, Стаса и Дениса. И если Марина стреляла глазами по сторонам в явном недоумении, то Стас с острым любопытством уставился на моего ангела, в то время как Денис вообще откинулся на спинку своего стула, сложив руки на груди и явно предвкушая некое развлечение.