Приободрившись от внезапно всплывшего в памяти — и вполне законного — оправдания не одобренного свыше знакомства Марины с ее бывшим ангелом, я, не моргнув взглядом, встретил заявление внештатников, что они именно за мной пожаловали. Вот только пусть сначала объяснят, в чем меня обвиняют! Главное — сбить их с обычного сценария, чтобы они, растерявшись, согласились на мои условия. И, кроме того, время выиграю, чтобы обдумать другие пункты обвинения, если таковые имеются.
И вот тут-то и произошло нечто совершенно непредвиденное. По крайней мере, мной. Год, проведенный на земле в видимости, твердо убедил меня в том, что помощи от своих ждать мне не приходится — получил одноразовую поддержку при переходе на обычный человеческий стиль жизни, и тому радуйся. Хранителей изначально на работу в одиночку нацеливают, и самое большее, на что я мог рассчитывать — это то, что Тоша (не в службу, а в дружбу) присмотрит за Татьяной день-другой.
Я, скорее, боялся, что Татьяна прямо и недвусмысленно заявит внештатникам, что ее муж, то есть я, все дальнейшие переговоры будет вести исключительно в присутствии своего адвоката, то есть ее. Тогда мне, пожалуй, сначала придется отвечать за подстрекание ее к попытке преждевременного проникновения в заоблачные высоты. А это займет куда больше времени, чем объяснение по всем другим пунктам вместе взятым — сколько бы их ни было. Святые отцы-архангелы, ну, зачем я нашего парня поторапливал на белый свет появиться? Отговаривать его теперь как-то нехорошо — что за впечатление у него сложится о последовательности отца?
Но заговорила не Татьяна. Заговорили все остальные — даже Максим, чтоб его собственный глава ведомства навсегда побрал! Даже Маринин Ки… ладно, Киса (исключительно для краткости) вспомнил о своих корнях и с гордостью заявил, что его никто не похищал. А Стас вообще прямо намекнул внештатникам, что в присутствии старшего по званию им не положено о незаконности нашего собрания говорить. Тоша, правда, отодвинул меня почти на задворки последнего — нужно будет с ним впоследствии поговорить о том, что даже защитную речь нужно в рамках правдивости строить…
От неожиданности и (чего там скрывать) благодарности я просто растерялся. А потом на меня нахлынули мысли. В самом деле — сколько можно меня дергать туда-сюда, словно щенка на поводке? Отправляют на землю самостоятельно разбираться в обстановке, самостоятельно идентифицировать проблемы, самостоятельно определять степень их важности и пути решения. Я хоть раз помощи попросил? Ну, ладно, попросил — дважды. За многие десятки лет работы в абсолютно непредсказуемых земных условиях. И то — каким ужом мне пришлось извернуться, чтобы помощь эту получить! В горле пересохло, пока аргументировал.
Зато когда у них ко мне вопросы возникают, им, конечно, сверху виднее, в какой момент удобнее меня от дел оторвать. А может, стоит учесть и мою оценку событий прямо на месте? Ну, не время сейчас этот разговор прерывать! Маринина оборона уже трещинами пошла — еще одно усилие, и верну я ее в лоно истинной… перспективы! А то, если я сейчас у нее на глазах в ответ на первый же окрик козырять начну, она меня вообще больше в упор видеть не будет — вся подготовительная работа насмарку!
Одним словом, отказался я предстать пред ясные очи контрольной комиссии незамедлительно. Вежливо, но твердо. Чтобы не осталось у окружающих глубоко ошибочного впечатления, что мной можно помыкать как угодно. Вот сейчас быстренько перевоспитаю Марину, доставлю Татьяну домой, уговорю Тошу при ней побыть — а там и сам отправлюсь.
Хм, оказывается, что не сам. Вдруг выяснилось, что с контрольной комиссией желает побеседовать куча народа — в мою защиту. На каждый пункт обвинения у меня внезапно появилось по свидетелю, способному разбить его в пух и прах. А когда внештатники вознамерились исполнить данное им поручение любой ценой и немедленно, я окончательно развеселился. Да они там, у нас наверху, понятия не имеют о масштабах земной взаимовыручки! Если они здесь и сейчас потасовку начнут, мы еще посмотрим, кто в конечном итоге перед контрольной комиссией навытяжку стоять будет.
А вот ответный их ход был совсем неумным. Честное слово, я все больше убеждаюсь в том, что каждого ангела — не только хранителя — нужно хотя бы на годик на стажировку среди людей отправлять! А то смотрят сверху в глазок телескопа и считают, что разбираются во всех хитросплетениях человеческих взаимоотношений. Живут себе в неизменной сытости и довольстве (единственные противники — темные — и те где-то там, на другом конце вечности, и ими отдельное подразделение занимается) и только и знают, что знаменем своей службы размахивать в пику всем остальным. Забыли, как сплачивает пережитое несчастье и появление общего источника раздражения.
Что и сделал со всеми нами намек внештатников на поломку моей машины. По всем лицам скользнула одно и то же облако воспоминания о Марининой аварии, за которым последовала грозовая туча одной и той же мысли: «Так вот что, голуби сизокрылые, вы от людей на земле перенимаете? Низменные, бандитские методы, за которые даже люди карают друг друга без всяких разговоров, к своим применять?».
Своего лица я не видел, но ни секунды не сомневался в том, что на нем отражается не просто туча, а целый грозовой фронт. И дело вовсе не в том, что они покусились на мою машину — ту самую, которую я так долго выбирал, с которой я уже так сроднился и за которую я еще кредит, между прочим, не выплатил! В конце концов, в выздоровлении Марины я принял самое активное участие, и мне было больно думать, что тяжелые воспоминания могут вновь подорвать ее здоровье.
Да уж, недаром мне так не хотелось во внештатники подаваться, когда меня туда переманивали во время первого вызова на контрольную комиссию! Теперь понятно, почему их руководителя повышенная способность к изворотливости в кандидатах интересовала. Она в них — длительным натаскиванием — в умение добиваться своего любой ценой перековывается. Не задавили авторитетом — возьмут силой, перевес сил не в их пользу оказался — прижмут провокацией.
И ведь действительно вопрос, кто сейчас кому первым по уху врежет, может весьма существенно сместить акценты в предстоящем расследовании изначально пустякового-то дела. Они на меня навалятся — мы будем в полном праве защищаться, а там уже полшага до заявления о неадекватности меры пресечения инкриминируемому проступку. Я сейчас к этому, вовремя отошедшему, приложусь — речь пойдет об активном сопротивлении находящимся при исполнении. Причем отягощенном преступным сговором, что сразу же лишит какого бы то ни было веса показания моих свидетелей.
Я лихорадочно соображал в поисках мирного выхода из накалившейся ситуации. Нужно направить ее в какую-то другую сторону, чтобы моя группа поддержки выпустила залп эмоций по учебным целям, а внештатники смогли отступить, не потеряв лицо — и дав мне возможность последовать за ними добровольно, но чуть позже и без свидетелей. Одним словом, нужен неожиданный поворот…
Собственно говоря, следовало ожидать, что поистине неожиданное предложение последует от Татьяны. Следовало. Из всего моего опыта столкновений с ее в рамки здравого рассудка не укладывающихся идей следовало! Но ей опять удалось застать меня врасплох. И если уж меня, давно привыкшего держаться на плаву в бурном океане ее воображения, приглашение контрольной комиссии в полном составе к нам на чашку чая лишило дара речи — что уже об остальных говорить.
Ладно, спасибо, Татьяна, нужного эффекта мы с тобой добились — нервничать точно все перестали. И соображать заодно. Теперь, когда они все способны видеть происходящее вокруг в истинном свете, а не через призму собственных чувств, самое время продемонстрировать им дипломатический выход из обострившегося, казалось бы, до предела конфликта. И, кстати, весомость моего слова в определенных кругах. Это точно на будущее пригодится.
Я выжидательно улыбнулся вытаращившим на Татьяну глаза внештатникам. Разумеется, они ей ничего не ответили — им сейчас дай Бог вспомнить, как дышать, а не говорить. По себе помню — в первые недели прямого общений с ней я по несколько раз в день гордился собой, добившись одной-единственной цели — не задохнуться. От восхищения.
— Насколько я понимаю, — доброжелательно заговорил, наконец, я, — вы не располагаете достаточными полномочиями, чтобы прямо обращаться к контрольной комиссии? В таком случае, я позволю себе лично передать это приглашение моему непосредственному руководителю.
Краем глаза я заметил какое-то движение справа от себя — скосив туда глаза, я увидел, что Татьяна как-то дернулась и поморщилась у Тоши за спиной.
— Татьяна, я обращусь к нему отсюда, — бросил я ей успокаивающе, и вновь глянул на внештатников. — Вам же я настоятельно рекомендую не предпринимать сейчас никаких действий — связываться с руководителем я буду официально, через диспетчера, с просьбой зафиксировать время моего обращения и, если контакт прервется, немедленно выяснить причины грубого нарушения неотъемлемого права ангела-хранителя.
Они молча смотрели на меня, явно пытаясь сообразить, во что влипли. Вот и хорошо — второго шока им минут на десять точно хватит, а мне больше времени и не потребуется. Наверно. Хватит-хватит — если закон надобности даже на материальные объекты действует, то моя убедительность сейчас удесятериться должна.
Успев напоследок прямо затылком ощутить волну возбужденного ожидания у себя за спиной, я сосредоточился и уверенным, не терпящим возражений тоном мысленно произнес:
— Мне нужно срочно поговорить со своим руководителем. Где бы он ни находился. Дело не терпит никаких отлагательств. Мы стоим на пороге вооруженного конфликта между различными подразделениями — в присутствии людей.
— Ваш руководитель свяжется с Вами… — защебетало у меня в ушах.
Дослушивать эту уже оскомину мне набившую ненавистно-доброжелательную фразу у меня не было ни малейшего желания.
— Девушка! — рявкнул я. — Я, по-моему, русским языком сказал, что ситуация критическая. Будьте любезны немедленно передать мои слова моему руководителю.
Очаровательная диспетчер, судя по всему, не часто сталкивалась с подобной напористостью.
— Хорошо, — растерянно пробормотала она отнюдь не жизнерадостным тоном.
Через пару минут я убедился, что она действительно передала мое послание дословно — в голосе моего руководителя также не было ни малейшего намека на его обычную невозмутимую приветливость.
— Это что еще за вооруженный конфликт? — прорычал он без каких бы то ни было приветствий.
— Который может вспыхнуть с минуты на минуту, — заговорил я как можно быстрее, чтобы хоть основную мысль успеть передать. — Если мы его не предотвратим. Общими усилиями. Если позволите, я объясню. В двух словах.
— Я Вас слушаю, — проворчал он уже немного спокойнее.
— За мной прислали сотрудников отдела по внештатным ситуациям, — начал я, помянув в душе незлым тихим словом необходимость использования официальных — и чрезвычайно длинных — терминов. — У меня есть свидетели, готовые доказать мою невиновность по каждому пункту обвинения. Среди них — начальник отдела по внешней защите, у которого сейчас очередная операция на земле в самом разгаре, небезызвестный Вам Тоша, который не может просто так, без предупреждения свою подопечную оставить, и сотрудник… э… восточного отдела… э… по распределению энергии, кажется — которому вообще давно пора на рабочее место возвращаться…
— А вот о последнем Вам нужно было думать, — фыркнул мой руководитель, — когда Вы этого сотрудника с ответственного поста похищали.
— Так в том-то и дело, — завопил я, — что я никого не похищал! У нас здесь… неожиданно… сложилась неординарная ситуация, и я просто воспользовался случаем, чтобы восстановить доброе имя всех хранителей в глазах отдельных представителей человечества. И готов объяснить все свои действия, но мои свидетели не могут предстать перед контрольной комиссией прямо сейчас. А я не могу там, у нас, ждать, пока они освободятся — у меня жена со дня на день родит! А внештатники, — плюнул я на принятую терминологию, — отказываются подождать, хотя мы заверили их…
— Разумеется, отказываются! — снова вспыхнул мой руководитель. — Их послали выполнять поставленную задачу, а не Ваши ультиматумы выслушивать.
— Да какие ультиматумы! — Мне очень не понравился его подбор слов. — Просто мои… друзья хотят слово в мою защиту сказать! Но есть еще и другой аспект: даже если мы все сейчас изыщем возможность отлучиться на какое-то время, у нас здесь два человека — а в перспективе и три, если учесть Тошину подопечную — окажутся в полной власти темного, прикомандированного к команде Стаса. А последнюю, как Вы, надеюсь, помните, нам не так давно едва удалось из-под его влияния вырвать. Вы считаете, что мой проступок стоит такого риска?
— К вашим людям будут, разумеется, направлены временно исполняющие обязанности, — натянуто произнес он.
— Вы, что, мою жену не знаете? — взвился я от отчаяния. — С ней же никто, кроме меня, не совладает! А тут еще вот-вот ребенок родится — как на него такой стресс повлияет? Вы там с наблюдателями консультировались? А к Марине… — это — третья, — запнувшись, пояснил я на всякий случай.
— Я знаю, — коротко обронил он.
— … к ней сейчас кого-то насильно приставлять — это значит свести на нет всю мою долгую кропотливую работу по восстановлению ее доверия к нам.
— Успешную? — В голосе у него впервые прозвучал неподдельный интерес.
— Представьте себе! — У меня словно второе дыхание открылось. — Я уже практически подвел ее к мысли о добровольном принятии хранителя…
— Речь сейчас не об этом, — перебил он меня. — Объясните мне, в конце концов, для чего Вы со мной связались. Надо полагать, что у Вас — как всегда — есть встречное предложение?
— Да. — Я набрал в легкие побольше воздуха (хотя зачем, собственно, если я мысленно выражаюсь?) и словно головой в омут бросился. — У нас родилась мысль…. а нельзя ли провести… выездное заседание контрольной комиссии? У нас на земле — раз уж мы все так удачно здесь собрались?
— Что провести? — медленно и отчетливо проговорил он.
— И это совсем не будет беспрецедентным случаем, — быстро продолжил я, от всей души надеясь, что у Татьяны были очень веские основания произнести ее последнюю фразу. — У нас есть сведения, что и с другими ангелами руководство у них на земле встречается. Многие аспекты нашей работы здесь, на месте, совершенно иначе видятся.
Какое-то время он молчал.
— Оставайтесь на связи, — буркнул он наконец.
Я затаил дыхание, боясь даже думать о том, что мне удалось заинтриговать его. Наступившая в голове тишина вернула меня к земной реальности. То ли они все по позе моей поняли, что в переговорах объявлен перерыв, то ли им ждать в полной неподвижности надоело — но я расслышал поскрипывание ножек стульев по плиткам пола, нетерпеливые вздохи и покашливание.
— Ну, что? — выдохнул справа от меня Тоша.
Я досадливо поморщился и махнул на него рукой, чтобы не мешал — и вовремя.
— Заседание контрольной комиссии отложено, — вновь послышался у меня в голове голос моего руководителя. — И поскольку ее члены заняты уж никак не меньше вас, ни о каких… выездных сессиях даже речи быть не может. Принято решение провести промежуточную встречу — с тем, чтобы выслушать вашу точку зрения. Которую я затем, по мере надобности, изложу на заседании комиссии.
— Значит, можно Вас ждать? — осторожно спросил я, бросив все силы на подавление ликующего вопля. Уж его-то одного я точно на свою сторону склоню! Особенно если моя группа поддержки опять галдеть начнет (лишь бы Марина их на этот раз не остановила!) — не привык он с кучей народа одновременно разговаривать.
— Не только, — коротко ответил он с какой-то непонятной досадой в голосе.
Я повернулся к своей земной компании и шумно выдохнул.
— Ну, все — сейчас будут, — доложил я им со скромной горделивостью в голосе.
— Кто? — настороженно спросил Максим.
— Мой руководитель… и еще кто-то — он не сказал, — поморщившись, признался я, и увидел, что Татьяна в ответ тоже скривилась и как-то напряглась.
Через несколько минут из-за угла здания кафе вынырнул мой руководитель с двумя сопровождающими. Все, как один, повернулись в их сторону. Они двинулись к нам спокойным, уверенным шагом, и вдруг Максим резко обернулся назад, к нашему столу и уставился на меня тяжелым взглядом. Одновременно краем глаза я заметил, что Маринин… Киса (я уже упоминал, что для длинных терминов просто времени нет) окончательно съежился на стуле — разве что руками голову не прикрыл.