Радэк сидел и стоически поглощал ушами рассказ об импровизированной космической вылазке за льдом с каменным выражением лица, не выявляя признаков обеспокоенности, сомнений или чувства, что вся их экспедиция пошла наперекосяк, и они сейчас своими отчаянными барахтаньями в зыбучих песках лишь усугубляют положение.
Вильма хрустела сухариками.
— Есть вопросы? — закончил Ленар свой доклад.
— Да, — поднял Эмиль руку, словно на школьном уроке, — Я правильно понял, что за время нашего отсутствия буксиры Один-Четыре, Шесть-три, Ноль-Семь и… и…
— Девять-Четыре, — подсказал Радэк.
— Да, спасибо. Так вот, они вчетвером будут тормозить в жестком режиме все время нашего отсутствия?
— Именно так.
— Но они еще так не нагружали свои движки. Что, если вдруг выяснится, что у кого-то из них тоже проблемы с теплоотдачей?
— У них не будет проблем с теплоотдачей, — настойчиво проговорил Ленар, будто диктовал мирозданию свои собственные законы.
— Но если вдруг? — обеспокоенно развел Эмиль руками, — Тогда они совершат вынужденную остановку, не успеют сбросить скорость, промчатся раньше времени через точку рандеву, и тогда мы их попросту потеряем с концами!
— Послушай, у нас было несколько вариантов вписаться в график, и этот вариант оказался наиболее бескровным. Мы вынуждены проделывать все эти фокусы с торможениями, чтобы максимально быстро отремонтировать фитинги, добыть воду и вернуться. Если все сделаем правильно, тогда весь мультисостав перейдет в режим жесткого торможения и впишется в график.
— Это… — начал Эмиль рыбой открывать и закрывать рот, — У меня слов подходящих нет… пойду, сожгу все инструкции по эксплуатации двигателей.
— А я помогу ему, — наконец-то нашел что добавить Радэк.
С тоской на сердце Ирма стояла в отсеке криостаза, поглаживая свою наглухо упакованную в термопластик руку и пытаясь найти себе место.
Когда ее выпустили из лазарета, никто не мог с ней поздороваться, не справившись при этом о ее самочувствии. В глубине души она понимала, что за этими масками теплоты, заботы и доброты кроется холодный лик прагматизма, которому просто не нужен поломанный человек на посту оператора. Когда Ленар наконец решился сказать вслух, что ей нельзя ложиться в криостаз, он совсем не имел ввиду, что собирается отказаться от нее, словно от сломанного инструмента, но Ирма поняла это именно так. Ее выбросили из рабочего уклада и не примут обратно до тех пор, пока она не починится. Она запросто могла устроить истерику и засыпать Ленара обвинениями в том, что ее наказывают за независящие от нее обстоятельства и подвергают дискриминации по признаку физического здоровья, но решила смиренно принять неизбежное, проглотить еще одну горькую пилюлю во имя пункта 8.14 действующего контракта и уже потом вдоволь выплакаться в подушку. В качестве контрольного выстрела Ленар рассказал ей о предстоящем плане полета и несколько раз спросил, готова ли она к таким маневрам. Она соврала, что готова, и вдруг поняла, что отчаянно не хочет ложиться в криостаз. Противоречивые чувства чуть не сожрали ее изнутри, но в какой-то момент умерли от обжорства, оставив вместо себя пустоту и неприятное чувство отсутствия чувств.
— Экипаж Ноль-Семь отчитался о заморозке, — сказал Ленар, в последний раз взглянув на терминал, — Мы последние.
Слова звучали как обратный отсчет до тревожного события, неумолимо ползущего с горизонта. Ее сослуживцы в компании доктора Соломенникова суетились, ходили по отсеку, проверяли приборы и готовились к заморозке. Снова все были чем-то заняты, а Ирма стояла, смотрела на чужую работу и уже начинала сходить с ума от бездействия. Ощущение, будто она мертвый груз, мертвым грузом лежало на ее плечах и давило сквозь прослойку расстегнутой куртки, усугубляя бегающий по коже холодок. Она шмыгнула носом и попыталась неловким движением потеплее завернуться в одежду.
— Давай, помогу, — подбежал к ней Радэк, засунул штифт молнии в «собачку», и застегнул ее куртку до самого подбородка. Ткань куртки плотно прижала забинтованную руку к животу.
— Спасибо, — натянула Ирма улыбку и снова шмыгнула носом.
— Не смей простужаться, — шутливо пригрозил он ей, — А то войдешь в историю как единственный оператор, который в лазарете пролежал больше времени, чем в холодильнике.
— Я этого не допущу.
— Ты как, готова?
— Странно слышать это от человека, которого сейчас введут в состояние клинической смерти и заморозят.
— Подумаешь, умру на несколько месяцев. Вот прожить два месяца на пустом корабле — это настоящее испытание для психики.
— Не волнуйся за меня, я буду все время под присмотром, — Ирма указала носом на фельдшера.
— Быть под постоянным эксклюзивным присмотром врача несомненно хорошо, — в голосе Радэка появились нотки сомнения, и он перешел на полушепот, — Но под чьим присмотром будет он?
— Радэк, не пугай меня.
— Я просто шучу, — выдавил он из себя улыбку, — Тебе нужно немного расслабиться.
— Ты слишком много общаешься с Эмилем.
— Ничего, в ближайшие четыре месяца мы с ним вообще разговаривать не будем.
— Эмиль даже в заморозке заболтает кого угодно до смерти, — сказала она, и уголок ее рта заметно вздернулся.
— Вот теперь я вижу правильный настрой. Так держать. — Радэк оглянулся на свою капсулу, — А теперь мне пора в холодильник.
— Давай.
Ирма внимательно проследила за Радэком. Вот он подходит к капсуле. Вот ложится в нее. Вот Игорь помогает ему налепить датчики на тело и ввести иглу в вену. Со стороны это напоминало какой-то магический ритуал доктора Франкенштейна, только имеющий обратный эффект.
— Ирма, — окликнул ее бодрый мужской голос, и она обернулась к подошедшему к ней возбужденному Эмилю, — У меня к тебе будет очень большая просьба.
— Я слушаю.
— Пока я буду спать, не суйся, пожалуйста, в воздушные рукава.
— Прости, Эмиль, но я как раз после вашей заморозки собиралась немного полетать, — ответила она из вредности.
— Я серьезно, — Эмиль приподнял брови в попытке заглянуть Ирме прямо в душу и затараторил, словно пытаясь наговориться на четыре месяца вперед, — Я уже пообещал экипажу Один-Четыре, что буду первым, кто чисто пройдет дистанцию. А сейчас я прикинул, и понял, что у тебя будет достаточно времени, чтобы натренироваться и опередить меня. Учитывая твой последний опыт полета через рукав для меня это будет страшный позор. Я этого не вынесу и выброшусь через шлюз.
— Обещаю не покрывать тебя позором. Доверю это тебе.
— Спасибо, — с ходу выпалил он, не успев определиться, стоило ли говорить это в саркастических тонах.
— А теперь иди, — указала она ему взглядом на капсулу, — Тебе надо немного остыть.
— Увидимся через четыре месяца, — на секунду забывшись он дружески хлопнул ее по плечу, и его лицо тут же перекосилось в гримасе испуга, — Ой, прости, я забыл!
— Все в порядке, — успокоила его Ирма жестом левой руки, — Плечо у меня все еще целое.
— Точно? — неуверенно спросил он, — Ты уверена?
— Все в порядке, Эмиль.
Радэк исчез в захлопнувшейся пасти криостата, и настала очередь Эмиля проводить ритуал заморозки. Он неуверенно попятился в сторону своей капсулы, не сводя с Ирмы виноватого взгляда. Она оттопырила ему на прощание большой палец, и он решился лечь на алтарь всех богов холода, которых успело выдумать человечество.
— Ирма, — вновь прозвучало ее имя, и Ирма поймала себя на мысли, что уже хочет сама насильно уложить свой экипаж по холодильникам. Вильма подошла к ней почти вплотную, нервно перетаптываясь с ноги на ногу.
— У тебя ко мне просьба? — высказала Ирма предположение.
— Да, а как ты узнала?
— Не волнуйся, я не сунусь в рукава, пока вы спите.
— Что? — переспросила Вильма, прищурив глаза в поисках ответов, — Нет, я не об этом хотела тебя попросить. Просто этот корабль рассчитан на то, что большую часть времени экипаж будет проводить в спячке…
— Я не сойду с ума за это время, обещаю.
— Да нет же, — рассмеялась Вильма услышанному, — Я это говорю к тому, что у нас не самый богатый продуктовый склад, поэтому питайся разнообразнее и не позволяй себе откровенного обжорства. Такое со скуки бывает, поверь мне, я знаю.
— Хорошо, обещаю не оставлять вас без провизии.
— И вот еще, — отогнула Вильма указательный палец для акцента, — там осталась последняя банка земляничного повидла. Если ты вдруг ее вскроешь, оставь мне хотя бы треть.
— Не забывай, что я буду не одна, — вновь указала Ирма на Игоря и поймала на себе его встречный взгляд, — Я буду вместе со взрослым мужчиной, у которого две руки и превосходство в три или четыре весовых категории. Если вдруг выяснится, что он такой же сладкоежка, как и ты, то я не смогу защитить твою банку с повидлом.
— Я очень на тебя рассчитываю.
С глухим звуком капсула криостаза проглотила Эмиля, и Вильма без лишних прощаний или напутствий отправилась к своему сосуду, с каждым шагом эффектно встряхивая пружинки светлых волос на плечах и вызывая в Ирме кислотную зависть, стремительно въедающуюся прямо в душу. Она успокаивала себя лишь тем, что через четыре месяца Вильме придется пройти через еще один ад, освобождая свои локоны от приставучего геля, и рефлекторно провела ладонью по щетине на своей голове. Чувство жесткого и ровного ежика вызвало ощущение правильности, легкости и порядка, но в зеркальном отражении это ощущение мутировало в существо неопределенного пола с болезненным взглядом и чувством неполноценности. К счастью, на буксире было мало зеркал.
Ленар был последним, и не выражал никакого интереса в прощальной беседе. Он молча лег в капсулу и начал самостоятельно клеить на себя датчики.
— Ты злишься на меня? — не выдержав, подошла к нему Ирма и помогла ему прилепить датчик на грудь.
— Я не должен отвечать на этот вопрос, — равнодушно бросил он, стараясь не встречаться с ней взглядом.
— Почему?
— Потому что ответ тебе не понравится, и все последующие два месяца ты будешь нервничать, а это плохо скажется на твоем выздоровлении и рабочей атмосфере.
— Ладно, не говори, — пожала она плечами, — Но хотя бы соври.
— Нет, я на тебя не злюсь, — честно соврал он голосом, который был способен заморозить человека лучше любого криостата.
— Ты вправе «не злиться» на меня. Это нормальное чувство, особенно с учетом обстоятельств. Я совершила ошибку, признала ее и уже успела за нее поплатиться.
— Нет, — протянул он, — Ты не поплатилась за нее, а лишь совершила вторую ошибку. Ты нарушила сразу две заповеди экипажа Ноль-Девять.
Соседняя капсула захлопнулась, издав усмешку. Освободившийся фельдшер подошел к Ленару и с просьбой не шевелиться начал готовить его вену к введению иглы.
— Что за заповеди? — растерялась Ирма, — Я впервые слышу о каких-то заповедях.
— Не бери в голову, — махнул он рукой, — Просто знай, что ты шестеренка в механизме, а у всех шестеренок должны быть целые зубчики. Хочешь что-то исправить — сначала исправь руку. И не бери на себя больше одной проблемы за раз.
— Хорошо, — кивнула она, — Я запомню твои слова.
— Игорь, — окликнул он врача, — Знайте, если через четыре месяца я проснусь и увижу ее здоровой и полной сил, то я просто умру от счастья.
— Понял, — кивнул Игорь, — Постараюсь сделать ее не до такой степени здоровой.
— Спасибо вам за то, что согласились на эту экспедицию.
— Я предпочитаю благодарность в несколько иной форме, — протянул он, нажал на кнопку, и капсула начала с медленным жужжанием опускать свою крышку, — И никто из вас не посмеет долго болеть, пока я ее не получу.
Последняя капсула захлопнулась, и через несколько секунд биомонитор ненавязчиво выпрямил все изломанные линии. Ирма озабоченно вздохнула с мыслью о том, что ее лечащий врач только что на ее глазах убил четырех пациентов, и все это должно было каким-то образом увязаться с клятвой Гиппократа.
— Ну, вот мы и одни… — заключил фельдшер, и по ушам ударил оглушительный звук тишины.
4. Дендроцефалический олерагенез
Стоял абсолютно обычный осенний день, небо было всех оттенков серого, море было цвета неба, лицо пробегающего мимо техника было цвета моря. На побережье господствовала абсолютно обычная пасмурная погода, соленый морской ветер лениво дергал цепочку ветроуказателя, пара домашних чаек пролетела задом наперед, чья-то забытая желтая жилетка торопливо поползла вдоль платформы, волны разлетались на тучи осколков, разбиваясь о набережную. Мелкая кусачая морось давала о себе знать рябью на зеркальной глади редких луж. На миг мир побелел от вспышки, и с неба донесся гром. Попутный ветер задул последнего человека в диспетчерскую башню. Жизнь попряталась по углам и щелям.
Послышался нарастающий гул, и через несколько минут свинцовый купол исторг из себя мутное пятнышко на несколько тонов темнее привычного. По мере приближения гул усиливался, перерастая в утробное рычание древнего монстра, а пятнышко приобретало четкие контуры, заблестело огоньками, ощетинившись углами и оттопырило вниз несколько ленточек из чистого света. Слегка покачиваясь на ветру, металлическое чудовище заслонило собой небо и в нерешительности зависло над площадкой. Теперь можно было отчетливо разглядеть большой прямоугольный контейнер, висящий на его брюхе, и такой же контейнер, лежащий на его спине. Расправив восемь массивных опорных ног, оно еще раз пьяно покачнулось и осторожно начало отдаваться в объятия притяжения.
Струи плазмы моментально вскипятили лужи из воды и абляционного покрытия, и посадочную площадку окружил пушистый забор из белых облаков. Какофония двигательного рева стала осязаемой и монолитной. Последовала еще одна вспышка, на мгновение очертившая строгий силуэт судна величественным белым ореолом. Одна из посадочных опор коснулась площадки, и корабль, зацепившись за твердую поверхность, наполнился уверенностью. В последний раз качнув бортами, он уверенно встал на все восемь опор, и сквозь рев двигателей прорезался слабый голос взвизгнувших рессор. Его корпус игриво блестел и плавился в стекающей дождевой воде. Языки плазмы с неохотой втянулись в сопла турбин, уступив место поспешно вернувшемуся шуму моря.
По площадке прокатился короткий звуковой сигнал, и автопогрузчик начал лениво шевелить своими траками, подползая к тяжеловесному гостю. С низким звуком, слышимым даже костями, как при землетрясении, из площадки с разных сторон выросли четыре массивных металлических башни. Натянув тросы и завалившись одновременно навстречу друг другу, они аккуратно сошлись в точке над пришельцем, и образовали исполинский грузовой штатив, с вершины которого пауком спускалась по толстой черной паутине грузовая петля с четырьмя стропами-лапками, тянущимися к контейнеру. На площадке снова показались люди, блеснув желтыми жилетками и землянистыми лицами.
Конец.
Ирма сделала глоток остывшего чая, сморгнула резь в глазах, и ее зрачки съежились до нормальных размеров. Свет снова зажегся.
— Это очень вредно для психики, — Игорь устало зевнул и потер переносицу.
— Это всего лишь чай.
— Я о фильме, — указал он на проекционный экран, полностью перекрывший своей белизной один из входов в кают-компанию, — В условиях изоляции и крайне ограниченного круга общения человеческому мозгу необходимо хотя бы изредка получать порцию новых впечатлений, а иначе последствия не заставят себе долго ждать. Были прецеденты различных психических расстройств на почве длительного пребывания в статичной однообразной обстановке.
— Просто скажите честно, что вам не понравился фильм.
— В нем нет сюжета, персонажей и какого-либо морального вывода, — сухо произнес он, потянулся к своей кружке и обнаружил в ней пустоту, — И тем не менее, дело не в том, понравился он мне или нет, а в том, что мы с вами смотрим его уже… я сбился со счета после пятнадцатого раза.
— Это фильм про то, как буксир прибывает на Дискордию. Вот вам и сюжет и главный герой. Несмотря ни на что он привез очень много ценных сверхпроводниковых сплавов точно по расписанию и уже спустил на поверхность первые два контейнера, продираясь сквозь шторм. У него двигатели ревут, вода шипит, пар идет, и все в восторге от того, что он прибыл. Он привез им не столько металл, сколько толчок в развитии индустрии! Строительство цивилизации продолжается, ведь к ним с небес спустился один из столпов колониального общества! — увлеченно воскликнула Ирма, взмахнув рукой, и на столешнице образовалась чайная лужа.