— Я хотела бы узнать истинные причины, — старалась она пережевывать каждый слог максимально нейтральным тоном, — Вы меня поддерживали как морально, так и физически, и я долгое время была полностью от вас зависима словно ребенок. Но мне с трудом верится, что вы просто так разменяли целый мир на три месяца со мной, ничего не требуя взамен. Я благодарна вам. Правда. Вы стали мне близким человеком.
— Вы мне тоже стали близким человеком, — ответил он с неестественной легкостью в голосе, всплывшей из пучины тяжелых мыслей, — Вам мало этой причины?
— О, нет, не увиливайте, началось все с чего-то другого, — покачала Ирма головой, — Что привело вас в эту экспедицию? Скажите честно.
Игорь озабоченно вздохнул, и Ирма поняла, что именно с такими вздохами обычно рушатся кирпичные стены.
— Если я вам расскажу, это будет нарушением условий моего участия в экспедиции.
— Я никому не расскажу.
— Если расскажете, у меня будут очень крупные неприятности.
— Я никому не расскажу, — повторила Ирма и взяла его за руку, почувствовав холодок в его пальцах.
— Начать стоит с того, что у меня нет медицинской лицензии, — обреченно выпустил он слова изо рта, и ее рука испуганным насекомым отскочила обратно.
— Как нет?
— У меня ее отняли вместе с правом восстановления, — он воздел свой взгляд к потолку и беззвучно зашевелил губами, что-то считая в уме, — около трех лет назад.
Ирма решила поверить своим ушам, но не поверила всем остальным частям тела. Ее предплечье было в отличном состоянии благодаря человеку, который не имел юридических прав его лечить. Она все это время была в руках, которые не имели права к ней прикасаться, принимала препараты, которые он не имел права назначать, и покорно исполняла указы, которые его язык не имел права произносить. Она три месяца жила полностью по его расписанию, став его мостиком через границу закона, и результат превзошел все ее ожидания. Она здорова и полна сил ровно настолько, чтобы Ленар сдержал свое обещание и умер. Она мысленно попыталась разозлиться на лжефельдшера за то, что стала объектом его преступления, но поняла, что ее праведный гнев давно вышел из срока годности.
— Почему ее отняли? — произнесла она единственный вопрос, который смогла связать.
— У меня в тот период жизни были проблемы с алкоголем, и на их почве я совершил ряд ошибок, — он расставил акценты на словах «тот период», донося до собеседницы, что «тот период» уже окончен, — Примерно по той же причине от меня ушла жена. Я сам разрушил свою жизнь, и, как вы понимаете, мне не сложно было променять то, что от нее осталось, на три месяца с вами.
— Простите, но я не понимаю, — у нее пересохло во рту, и она сделала еще один глоток минералки, — Как вас тогда допустили до этой экспедиции?
— Ваша компания решила, что ей в этой экспедиции необходим врач. Врача они не нашли, зато нашли меня, — продолжил он исповедь с раздражающе ровным тоном человека, который уже давно научился не придавать своим словам эмоциональных красок, — Мне сделали предложение, от которого я не смог отказаться. Я должен следить за здоровьем экспедиторов, и если все пройдет хорошо, то один «хороший человек» надавит на нужные рычаги, восстановит мне лицензию задним числом, и моя работа здесь чудесным образом окажется легитимной.
Игорь тяжело поднялся, сделал два шага вперед и сел на скамью напротив, чтобы встретиться с ней лицами. Он выжидающе устремил на нее свой взор и дал ей несколько секунд, чтобы осмыслить услышанное.
— Я все это время смотрела на вас с восхищением, — протянула Ирма, стараясь успокоить бурю беспорядочных мыслей в свое голове, — А вы, оказывается, простой смертный.
— Да, я простой смертный, — согласился он, опустив на пол потяжелевший взгляд, — И отныне это я целиком и полностью зависим от вас. Если вы кому-то это расскажете, скорее всего меня посадят.
— Я сохраню ваш секрет.
— Я рад это слышать, — Игорь резко выпрямился во весь рост и вновь твердым волевым взглядом посмотрел на Ирму сверху вниз, как и в первый день их знакомства, — Итак, вы все еще готовы доверить мне свое здоровье?
В его словах звучала железная уверенность, и он протянул ей руку, будто заранее зная ответ. Она взяла его за руку, и он помог ей подняться со скамьи.
— Я всецело вам доверяю, — ее голос ненадолго обратился в чернила, которыми ставят печати в доверенностях.
— И вы готовы к новым трудностям?
— Только если это потребуется.
— Тогда мы ужесточим физиотерапию.
Подходил к концу четвертый месяц затянувшегося лечения. Физиотерапия постепенно становилась все сложнее, и Ирме казалось, что ее не лечат от «дендрацефалического олерагенеза», а готовят к каким-то Олимпийским соревнованиям. Физические упражнения выпивали из нее так много сил, что при вечернем отбое контакт головы с подушкой лишал ее сознания ничуть не хуже контакта со встречным ударом Мохаммеда Али. По ночам она спала даже крепче, чем ее коллеги в криостате, не допуская и мысли об очередной ночной вылазке ради тренировок на симуляторе. Игорь повторял все упражнения, которые она делала, так что ей не хватало духу пожаловаться на усталость или искать какой-либо более благородный предлог прервать занятия. Она просто делала, что говорили и показывали, пока мышцы не переставали ее слушаться.
Один. Два. Три. Четыре. Пять.
Обозначив последнее повторение натужным кряхтением Ирма спрыгнула с перекладины и несколько раз встряхнула забившиеся руки-веревки. Ее кровь зашумела в приступе легкой эйфории, и она начала тяжело дышать сквозь глупую улыбку.
— Все еще плохо, — отметил Игорь, скептически уперев руки в бока, — Не надо тянуть перекладину к груди. Надо делать наоборот — тянуть грудь к перекладине.
— Эйнштейн говорил, что все относительно, — проговорила она сквозь улыбку.
— Эйнштейн был хлюпиком и ничего не понимал в правильном исполнении подтягиваний широким хватом.
— Да ладно вам, у меня ведь неплохо получается, — совершив последний глубокий вдох, она расслабленно плюхнулась на скамью, — Мало кто из девочек так умеет.
— Разве это повод останавливаться на достигнутом?
— Повод в другом. Я переживаю за свои плечи.
Игорь прищурился и сел на скамью напротив.
— Чувствуете боли в суставах? — озабоченно спросил он, и в нем снова зазвучал голос врача, а не тренера.
— Нет, совсем нет, — быстро помотала она головой, словно словесного ответа было недостаточно, — Но с вашей программой физиотерапии мои плечи могут стать широкими, а на девочках это смотрится не очень хорошо.
— Если у вас и расширятся плечи, то лишь чуть-чуть, — он показал на пальцах жест «чуть-чуть», — Есть много мужчин, которым это даже нравится. К тому же у вас будет крепкая спина, идеальная осанка и…
— …и опять кто-нибудь поинтересуется, мальчик я или девочка, — перебила она его.
— Не поинтересуется, — он шутливо щелкнул пальцем по нависшей над ее лицом черной беспорядочной челке, — У вас уже и волосы отрасли. Вам так лучше. Вы мне нравитесь такой.
— Идемте, — Ирма неожиданно схватила его за руку и потянула в сторону выхода из комнаты отдыха.
— Куда? — застигнутый врасплох Игорь на всякий случай подчинился.
— Вниз.
Она торопливо вела его по коридорам, балансируя между поспешным шагом и трусцой, прерываясь лишь на спуск по лестницам до третьей палубы. Он шел, стараясь не отставать, и когда она перешла на бег, он побежал за ней следом, не позволяя себе терять ее из виду. Перед ней распахнулась дверь в темное помещение, по переборкам и палубе которого были упорядоченно рассыпаны тусклые огоньки, обозначающие контуры комнаты. Одна из стен выделялась хаотичной россыпью огоньков, и Игорю пришлось проморгаться и подойти поближе, прежде чем он понял, что они в обсерватории, и стоят перед куполообразным блистером правого борта, открывающим развернутый вид на сияющий тусклой белизной воздушный рукав, буксир Один-Четыре, робко выглядывающий своими габаритными огнями из-за горизонта, и незнакомое звездное небо. Дверь за ними захлопнулась, и помещение очистилось от лишнего света, загрязняющего ночное зрение.
Ирма указала пальцем влево и вверх:
— Видите?
— Что?
Она не сразу сообразила, что Игорь не видит ее утопленный во мраке палец. Протянув руку на звук его голоса, она нащупала его плечо, быстро нашла его ладонь и направила его отогнутый указательный палец на самую яркую алую точку на небе.
— Это называется звезда, — скептически заключил он, и Ирма поняла, что он пытается шутить.
— Это Мерклин-71, - пояснила она, — Мы уже подлетели совсем близко, и скоро я туда оправлюсь.
— В поисках воды?
— Да.
— Думаете, вы готовы к этому?
— Я это узнаю лишь когда прибуду туда. Но вы сделали свою работу. Моя рука теперь работает отлично, и спасибо вам за это.
— Значит, вы теперь перестанете жаловаться на мигрени и онемение конечностей?
В воздухе установилась такая ровная тишина, что Ирма затаила дыхание и напряглась всем телом, испугавшись, что Игорь услышит ее вырывающееся из груди сердце. Рано или поздно этот момент должен был настать — успокаивала она себя, и судорожно искала подходящие слова, из которых можно связать предложение, не звучащее как полный бред. Игорь терпеливо ждал, не стесняясь нарушать тишину звуком своего умиротворенного дыхания.
— Пообещайте не сердиться на меня, — произнесла она ослабевшим от нахлынувшего чувства вины голосом.
— Я не могу давать обещаний, в которых не уверен, — строго ответил он.
Какие бы эмоции не бегали по его лицу, в темноте этого не было видно, что сильно осложняло разговор. Ирма почувствовала себя слепой и беспомощной.
— Я выдумала все эти симптомы, — резко выдавила она из себя, приготовившись ко взрыву, — Мне просто очень не хотелось ложиться в криостаз.
— О, это я знаю, — раздался взрыв, и взрывной волной Ирму ненадолго контузило.
— Как? Откуда?
— Я врач, вы не забыли? — ответил он все тем же беззаботным ровным тоном, — Когда дело касается здоровья, меня сложно обмануть.
Что-то толкнуло ее в грудь, и это было не сердце. Это была зарождающаяся из клубка эмоций истерика, постепенно пробивающая себе путь на свободу. Ирма постаралась сделать глубокий вдох, чтобы успокоиться, но в груди произошел еще один толчок, и из носа вырвался кряхтящий звук. Она согнулась пополам, когда спазм резко сжал грудную клетку, и из ее рта наконец-то вырвался самый ненормальный смех в ее жизни. Она смеялась от души, как это умеют лишь по-настоящему душевнобольные, и билась в судорогах, стараясь не задохнуться от вырывающегося через глотку плотного потока эмоций.
На секунду ей показалось, что в обсерватории очень ненормальная акустика, и переборки отражали ее смех с очень страшным искажением. Но затем она поняла, что где-то рядом с ней в кромешной тьме Игорь смеется тем же безумным смехом.
5. Я разгильдяй
Первые корабли на термоядерных двигателях использовали в качестве реактивной массы чистый водород. Однако космос большой. Очень большой. Можно сказать, до неприличия большой. И при долгом перелете с кораблем могло случиться что-то непредвиденное, как это было с исследовательским судном, которое нашли через двадцать три года после объявления пропавшим без вести с пустыми водородными баками. Подробное обследование показало, что баки с водородом, оказывается, в силу различных обстоятельств иногда могут дать течь, и очень любезно выбросить значительную часть реактивной массы в космос. При очень высокой разнице в давлении между баком и космическим вакуумом заделать щель практически невозможно до тех пор, пока давление не выровняется, то есть, пока весь водород не выйдет, и чинить что-либо будет уже бессмысленно. Корабль лишается тяги, и экипажу остается лишь заморозить себя и надеяться, что их когда-нибудь разморозят. Тогда инженеры-конструкторы всерьез задумались о возможностях экстренной дозаправки. «В космосе полно водорода» — говорили им, на что они отвечали «попробуйте, соберите его». Самым доступным источником водорода были газовые гиганты, но соваться к ним в атмосферу на больших скоростях с развернутыми парусами Бассарда никому не хотелось. Тогда и было принято решение переводить корабли с водорода на воду. Вода оказалась практичнее во всех смыслах. Она была менее требовательной к нормам хранения, имела множество других применений, не требовала сверхнизких температур для образования конденсата, хранилась в более компактных цистернах и, наконец, в космосе ее легче было добыть. Так человечество, двигая технический прогресс, вновь вернулось к паровым технологиям.
С тех пор каждое судно дальнего следования стало в обязательном порядке снабжаться комплектом для экстренной дозаправки. Этот комплект состоял из вакуумного насоса, стационарного мазера, ста пятидесяти метров алюминиевых труб, мощного магнетрона и нескольких тонн фотополимерного герметика, которым обычно заделывают бреши в корпусе.
— …дело в том, что у нас нет герметика, — заключил Радэк и похлопал рукой по бочке. Бочка ответила глухим звуком.
— Как нет? — переспросил Ленар, отказываясь принимать услышанное и указал взглядом на бочку, — А это что такое?
— Это было герметиком года два назад, а потом у него вышел срок годности, и сейчас его консистенция «немного» некондиционна.
— Ладно, — произнес Ленар спокойным голосом готового к взрыву невротика и сделал глубокий вдох, — А кто проводил инвентаризацию последним?
— Я, — ответил Радэк и вздрогнул от глухого удара, с которым в сердцах Ленар отыгрался на ни в чем неповинной бочке ударом ноги полупрофессионального футболиста, — Еще на Нерве.
— И ты не видел, что срок годности подходит к концу?
— Шутишь? — удивился он, — Конечно видел.
— Так, и почему же ты не сообщил об этом мне?
— Ты в тот день куда-то пропал, не помнишь?
Ленар окунулся в кучу осколков, которые после криостаза еще не успели воссоединиться обратно в долговременную память, и нащупал там что-то, ассоциирующееся с последним пребыванием в космопорту Нервы. Он вспомнил прибытие, очередь на стыковку, подписи, товарные накладные, знакомство с капитанами, отобранными для мультисостава, инструктаж, встречи с представителями двух компаний, наивность, с которой он думал, что экспедиция не превратится в сущий ад, званный ужин в портовом ресторане, небольшое техобслуживание и сутки, на которые он исчез для всего мира по очень важным причинам.
— Помню, — кивнул он, вытряхнув из головы наиболее прилипчивые воспоминания, — Меня тогда замещала Вильма.
— Все правильно, я ей тогда и сообщил, что у нас истекает срок годности герметика, и она отправила заявку на получение новой порции.
— И где новая порция? — пальцы Ленара начали нервно отстукивать дробь по металлу.
— Послушай, ты только успокойся…
— Я спокоен ровно настолько, насколько в принципе может быть спокоен человек, у которого на корабле все летит к черту!
— Ты должен понять, что Нерва — это крупный торговый узел, и через нее проходит много кораблей…
— Короче, Радэк, не пудри мне мозг. Где. Новая. Порция. Герметика?
— Ее не оказалось на складе космопорта, — выдохнул Радэк и разочарованно взглянул на бочку, — Прямо перед тем, как Вильма отправила заявку, кто-то успел отхватить последний оставшийся герметик, а ждать новой партии мы не могли. Пришлось лететь так.
— И Вильма мне ничего об этом не сказала?
— А вот теперь тебе точно надо успокоиться, — Радэк внимательно посмотрел в его глаза, от злости покрытые красной паутиной, — Что там тебе сказала или не сказала Вильма, уже очень далеко от моей зоны ответственности.
— С этого момента, — пригрозил Ленар пальцем, — я запрещаю употреблять в одном предложении слова «Вильма» и «ответственность».
Обреченным взглядом обведя склад, словно где-то там в углу все это время прятался свежий герметик, Ленар устало провел ладонью по лицу и уселся на бочку. Холод металла, просочившийся сквозь брюки, подействовал успокаивающе, и мысли в голове начали выстраиваться в рабочий порядок. Мозг принялся за работу.