Недоумённый взгляд.
- Это такая выпирающая штуковина.
Щелчок, коробочка зашипела, затрещала. Девочка испугалась, выронила её, но затем захлопала в ладоши.
- Она живая! Живая!
- Это радио. Смотри.
Хозяйка дома вытянула откуда-то из коробочки длинную железную трубку.
- А теперь покрути круглую кнопку пониже.
Девочка сделала, как было сказано - радио в ответ зашипело сильнее.
- Ему не нравится, когда я так делаю.
- Не переживай, всё ему нравится, ты только не торопись, а то проскочишь волну.
Она не стала спрашивать: 'При чём тут вода?' - и продолжила крутить. Девочка не сразу заметила, что шум изменился: будто что-то пыталось выплыть из мутной толщи болота, пока ещё невидимое, но на прежде ровной глади уже появились пузыри и рябь. Это был человеческий голос. Он то и дело уходил на глубину, один раз совсем сорвался и пропал, но всё-таки девочке удалось его выловить. Шума больше не было, только чистый и сильный женский голос поднимался высоко-высоко, в небо.
Когда песня закончилась, девочка обнаружила, что осталась в комнате одна, и вскрикнула от испуга. Через стенку донёсся голос:
- Я здесь! Ты слушай-слушай, я пока чай приготовлю.
Оттуда и правда доносился шум воды и звон посуды. Прижимая к груди радио, девочка решила посмотреть, что в другой комнате. Встав с кровати, она начала приплясывать в такт новой песне и заметила, что стены присоединились к танцу. Они покрылись зыбью, расплылись и завертелись. Мелодия то растягивалась, то убыстрялась, управляя хороводом вокруг. Стены вращались быстрее и быстрее, стоять больше не было сил, и девочка легла прямо на пол, радио выскользнуло из вспотевших ладоней. Звон разбитой посуды и короткий крик остановили на мгновение пляску комнаты.
- Нельзя прикасаться...
Но сопротивляться у Хранительницы уже не было сил, она едва не проваливалась в забытье. Девушка дотронулась до лба ладонью в варежке, жар ощущался даже сквозь шерсть.
- Да ты же вся горишь! - И убежала на кухню.
- Но мне же холодно... - донеслось ей в спину.
'Придётся потерпеть, сейчас будет ещё холоднее', - подумала девушка, держа первую попавшуюся тряпку под ледяной струёй воды. Она вбежала в комнату, склонилась над больной и от удивления выронила компресс: за какие-то секунды лихорадочный румянец сменился болезненной белизной.
Хранительница открыла глаза; её взгляд, поплутав по стенам и потолку, с трудом нашёл лицо девушки.
- Наверное, мне пора домой...
Прыжок - девушка у кровати, рывком распотрошила постель, вырвав из её недр одеяло. В одеяло она принялась пеленать девочку, а когда та заупрямилась, заняла её руки приёмником. Девушка только сейчас заметила, что сделала компресс из шапки. Времени собираться и лазить по шкафам не было, она накинула себе на плечи куртку, схватила свёрток и выбежала из дома с непокрытой головой.
Незапертая дверь, тихо простонав, закрылась.
Хранительница согрелась, и болезненное забытьё уступило место простой дрёме. Дыхание над ухом, тихий скрип сугробов, мягкое покачивание на руках. Нахлынуло ощущение, будто так уже было, тень воспоминания о чём-то очень важном, родном, но оно стёрлось и потерялось. Вспомнить уже не хватило сил - девочка заснула. Пришла она в себя в Лесу, когда от опушки до Яблони осталось где-то с полпути. Розовые закатные лучи стекали по берёзам и соснам на снег, тёплая лень захватила тело и мысли, а на руках девочка была как в колыбели. Никуда не надо спешить, ни о чём не надо заботиться. Да и чувствовала себя уже заметно лучше. Только почему-то лес другой. Или нет. Вот же заячий холм! А если свернуть по тропинке, то дойдёшь до норы Надоеды. Просто деревья вокруг другие, низкие какие-то. Юные. Но вдруг розовый закат растворился в сумерках и тьма разлилась вокруг. А девочка осталась одна.
Она проснулась в ужасе, крича и брыкаясь, так что девушка от неожиданности выронила ношу. Выпутавшись из одеяла Хранительница наконец заметила, что солнце хоть и склонилось над горизонтом, но ещё не спряталось, и она не одна.
- Кошмар? Всё нормально?
- Угу, - ответила девочка, подбирая одеяло с приёмником.
- Пойдём?
- Я сама, тебе лучше вернуться.
Девушка попыталась настоять на том, чтобы проводить Хранительницу, но та была непреклонна. Было видно, что настроение ребёнка безвозвратно испорчено. Зато удалось её убедить оставить одеяло.
- Заверни в него радио, чтобы не промокло. Я ночью уезжаю, но вернусь через неделю, привезу тебе клеёнку и батарейки.
- Клеёнку и батарейки?
- Клеёнка защитит от влаги получше одеяла, а батарейки - это что-то навроде еды для радио. Ты же не хочешь, чтобы радио голодало?
Девочка замотала головой, хотя так и не смогла чётко представить ни клеёнку, ни батарейки.
- Ты правда придёшь ещё раз?
Кивок в ответ.
- Тогда я буду звать тебя Гостьей, хорошо?
Гостья улыбнулась и убрала девочке пряди со лба.
***
На каждое равноденствие Хранительнице шили новые торжественные одеяния: зимой белые, летом золотые. Портнихи, три сморщенные карлицы - сестры Надоеде - знали своё дело от кроя до последнего стежка, но не могли нарушить традицию и шить без Хозяйки Леса. Хранительница стояла, подняв руки, посреди комнаты в луче яркого серебряного света, который лился из слюдяного оконца в потолке. По стенам стояли цветочные кадки, мягкий мох устилал пол - всё служило только уюту и умиротворению. Девочка напряжённо пыхтела. Она опаздывала: в девять вечера начиналась её любимая радиопередача. Люди в приёмнике заканчивали суетные разговоры о надуманных проблемах и принимались за рассказы в лицах. Ведущие говорили, что те истории выдумка, но для девочки они были самыми что ни на есть взаправдашними. Или правильнее так: всё людское - и новости, и рассказы - были одинаково ненастоящими, но вторые говорили о самом важном и интересном, причём безо всякой шелухи 'новостей', в обратном не смогли бы переубедить девочку все ведущие на свете.
Начало девятого. Девочка притоптывает ногой. Карлицы степенно исследуют Хозяйку мерными верёвочками с узелками, обворачивают один слой ткани за другим, сметывают всё наживую. Надоеда молча стоит в углу. Духота.
- Я устала, давайте продолжим завтра.
Швеи со всем почтением выслушали просьбу-приказ, но молча продолжили ритуал: есть вещи в Лесу древнее Хранительницы.
Жужжание - откуда-то взялась муха. Бесцеремонная, она летала от фигуры к фигуре, пыталась подлезть под пальцы и осмотреть первой будущее парадное одеяние. Девочка схватила нахалку и сжала кулак, панцирь мухи захрустел. Швеи подняли головы в чепцах - не из-за звука, конечно, его никто кроме девочки не слышал, - а от резкого, нервного взмаха, но тут же продолжили своё колдовство. Девочка выдохнула, извинилась мысленно перед мухой и разжала ладонь. Муха, живая и невредимая, улетела прочь. До девяти вечера оставалось двадцать минут.
Она успела. То ли портнихи сжалились, то ли и вправду закончили на этот раз, но уже в девять ноль одну Девочка была у Яблони и доставала из-под корня полупрозрачный свёрток. Гостья привезла и клеёнку, и батарейки. Клеёнка Девочке не нравилась, какая-то мёртвая. Не сказать, что батарейки были живыми, но им, железякам, так и полагается. Тем более что они нужны для приёмника. Клеёнка тоже, конечно, нужна, но... Впрочем, отрицать пользу клеёнки Хранительница не могла. И в этом суть людей: всё у них хоть и мёртвое, но полезное.
Радиоприёмник сразу проснулся от щелчка кнопки, заиграла заставка передачи.
Она и правда успела.
Звуки выпрыгивали из динамика и, плавно раскачиваясь, разбредались по поляне, устраивались в ветвях Яблони. Девочка села, привалившись спиной к стволу, и погрузилась в спектакль. Над её головой в ветку вцепился любопытный снегирь, силясь понять, про что рассказывала коробка. Вокруг Хранительницы начал подтаивать снег, воздух посырел, как весной, а снежные покровы Яблони вдруг стали напоминать цветы. Будто вернулись старые-добрые времена.
***
Гостья приехала! Девочка изо всех сил делала вид, что не заметила, как она появилась на полянке, и старательно заглаживала бока снеговика. Гулкий удар по маске, сдвинутой набок, - и Девочка носом воткнулась в своё творение, а по поляне разнёсся победный крик. За первым снежком последовал второй, третий, четвёртый: Гостья и не думала останавливаться. Под таким градом Хранительница не могла ничем ответить. Её провели! Уже не обращая внимания на удары, она подняла руки к небу и смахнула ветром с деревьев снег. В один миг вместо девушки вырос огромный сугроб - только оранжевая варежка торчала.
Снег забрался за шиворот, спрятался в волосах, налип на платье с маской, и Хранительница неспешно приводила себя в порядок. Только закончив, она заметила, что никто не вылез из сугроба, и варежка как торчала, так и торчит. Сколько прошло: полминуты, минута? Не больше ведь!.. И свет померк. Вокруг была уже не поляна, полная солнечных зайчиков, а ночная чаща. И тени травили девочку словно дичь. Видение исчезло, как только она оказалась у сугроба. Она вместе с ветром разгребала снег, рыла ладонями, лишь бы быстрее справиться. Сначала показалась красная шапка, затем глаза, нос и рот, девушка захлебнулась кашлем, выплёвывая снежные комья. Когда Гостья, тяжело дыша, уже сидела на остатках сугроба, она набрала воздух, явно для яростной отповеди, но не смогла ничего сказать. Девочка была бледной, одни глаза на лице, а в них только страх.
Через пять минут Гостья уже придирчиво осматривала снеговика, прикусив указательный палец в варежке.
- Экий он у тебя странный, - сказала она, не отнимая руки ото рта.
Снеговик напоминал грушу и был сделан из двух шаров: нижний - большой, больше, чем девочка могла обхватить, верхний поменьше, при этом голова так старательно прилажена к туловищу, что у снеговика вовсе не было шеи. Глаз, углубление размером с кулак, у снеговика красовался только один, второй - не успела сделать.
- Сама ты странная. - Девочка насупилась. - У нас все так делают!
- Ну, может и не странный, но меня в детстве учили по-другому, хочешь, покажу?
- Больно надо...
Гостья не стала спорить, но всё равно принялась лепить в стороне своего снеговика. Девочка поначалу старалась не обращать внимания, но Гостья заметила, что за ней подглядывают и, после того как скатала первый шар, зачем-то вытащила из нагрудного кармана морковь и положила на снег. Девочка хотела её взять, но Гостья, скатывая второй ком, сказала:
- Это не тебе.
- А зачем она тогда, если не мне?
Девушка ничего не ответила, только, обернувшись, ехидно улыбнулась.
- Эй!
- Вот помогла бы, быстрее и узнала. Мне как раз нужен третий шар.
Чтобы подогреть любопытство, Гостья достала вдобавок к моркови две большие чёрные пуговицы. 'Опять меня провели...' - подумала Хранительница. Любопытство победило вредность, и девочка, сопя, начала помогать.
Этот снеговик сначала девочке не понравился: три шара друг на друге, вытянутая сосулька или та же морковь, никакой основательности и надёжности её снеговиков. Но тут Гостья приладила на место носа морковь, глаз - пуговицы, осмотрела, махнула рукой и повязала свой алый шарф. И Хранительница согласилась: что-то в таких снеговиках есть. Так они и провели весь день: лепили снеговиков (Хранительница научила Гостью, как всё-таки правильно их делать), играли в снежки, прятки и смеялись. Когда день прогорел, Гостья попрощалась и отправилась домой, а Хранительница - к Яблоне.
Девочка шла и напевала лёгкую мелодию, которую недавно услышала по радио. Люди называют такую музыку 'джазом', хотя это был одновременно и вальс, да ещё какой-то Дэбби, но ей было всё равно, главное, что музыка милая и весёлая. И от неё веяло весной.
'Пам. Пам. Пам, пам-пам'.