— Время пить чай, — сказал он.
— Это сколько? — скрестила я руки на груди.
— А во сколько часов начинается английское чаепитие? — хмыкнул Эрик. — Чё, реально не знаешь? Ну ты и тёмный лес… Пять часов, детка. Сейчас англичане садятся за столы, наливают чай в фарфоровую посуду, добавляют молоко, размешивают сахар, хотя кто-то пьёт без сахара, достают печенья, пирожные, кексы, торты, собираются всей семьей и неторопливо предаются сему эстетическому занятию.
— Ну ты сейчас загнул, — с уважением сказала я. — Аж самой захотелось попробовать.
— А что тебе мешает? — приподнял бровь Эрик. — Давай сейчас пойдём и нальём чайку. С тебя фарфоровая посуда, потому что у меня её нет.
— Нет, мне надо к врачу, — сказала я.
— К какому? — удивился Эрик. — И почему я об этом ничего не знаю?
— Потому что не твоё дело, — огрызнулась я.
Машины у меня нет, потому я шла пешком. Дождь участился, превратившись в ливень, но при этом было тепло. Жители бежали под укрытия, громко смеясь и защищаясь зонтами, газетами, плащами, дождевиками, мешками и портфелями. А я не пряталась. Шла в своих вьетнамках, майке и шортах. Мои волосы превратились в ржавые сосульки, лицо всё промокло и смыло жалкое подобие макияжа, которое я автоматически наносила каждое утро.
— А тебе без косметики лучше, — услышала я.
Парень в пиджаке и в шлеме сидел на мотоцикле. Кажется, то был владелец музыкального магазина. Мотор шумел, приглушая его голос.
— Ты так более живая, настоящая, — продолжил он. — А с косметикой похожа на куклу. Ну, рыжую бестию, горячую девочку.
— А я разве не рыжая бестия? — хмыкнула я.
— Нет, ты рыжая катастрофа, — улыбнулся владелец. — Не страстная ведьмочка из любовных романов, а тайфун. Цунами. Чайка.
С последнего я заржала.
— Дурачок, что ли? Чайки не рыжие. Они кучкуются и орут. Ничего из этого я не делаю.
— Очень даже делаешь, — рассмеялся парень. — А ты куда с таким радостным видом прёшь, кстати?
— В психушку, — растянула рот в безумной лыбе я. — Не подбросишь?
Он дал мне второй шлем. Я села и вцепилась в парня. Он дождался, когда я устроюсь, и ка-ак газанул! Дома, окна, прохожие превратились в размытые линии, встречный ветер дул в лицо, по ушам бил мотор. Не представляю, как он мог ориентироваться на такой скорости. Вскоре мне стало дурно. Тошнило, голова кружилась, поднялось давление. Тревожный звоночек. Когда я думала, что сейчас выпаду из сидения и начну дёргаться, водила наконец остановился.
Встала, сделала несколько шагов, пошатываясь. Наскоро пробормотала слова благодарности. Владелец музыкального магазина кивнул и поехал дальше. А я осталась перед серым зданием.
Оно всегда вырастает перед тобой внезапно, возвышается, как королевский замок. Одни говорят, что там всегда шумно и события сменяют друг друга как в калейдоскопе, в бешеном ритме. Другие — что там всегда спокойно, безмятежно, как в доме престарелых. Но все сходятся в одном: время там течёт всегда медленно. День там кажется неделей, неделя — месяцем.
Я сюда хожу давно. С детства я обиваю пороги кабинетов психиатров. Точнее, это делает мой отец. С целью помочь мне. Мама против. Она считает, что я не псих и мне нечего делать в психушке. Нет, мои родители хорошие и я с ними прекрасно лажу. Просто у них свои закидоны.
И вот я иду по знакомым коридорам. Летом я лежала здесь чуть меньше месяца. Сначала в одиночке, потом в общей палате. Пропила курс таблеток, познакомилась с местными психами. Интересно, как с тех пор всё изменилось?
Вообще, это такое место, где связи непостоянны. Все приходят и уходят, состав окружающей толпы меняется ежедневно. С ушедшими прощаются навсегда, потому что знают: больше нас с ними ничего не связывает. Наши пути разошлись. Хотя, некоторым удаётся поддерживать связь и вне больницы.
Навстречу мне идет Нелли. Множество косичек, веснушки, толстые коленки. Она улыбается мне, демонстрируя брекеты. Здесь она достаточно давно. Очень долгое время лежала в реанимации, а потом — в наблюдательной палате. С тех пор в ней что-то сломалось.
— Привет, Зои, — помахала она мне рукой. — Вернулась? Надолго? Или просто посетить мистера Эррони?
— Посетить, — кивнула я.
— На сколько записана?
— Семь часов.
— Ты чё?! Сейчас только шесть. Давай сходим в столовку. Сейчас столько новеньких!
Не дожидаясь ответа, она схватила меня за руку и потащила по коридорам. В столовую вёл широкий вход с всегда распахнутыми дверями, у которых дежурили санитары, следящие за порядком. Но даже при этом не обходилось без драк и перепалок.
Нелли подвела меня к столику у окна. Положив локоть на подоконник и подперев рукой подбородок, сидел растрёпанный мальчик в свитере, изъеденном молью. Он грустно смотрел на голые деревья и кустарники. Рядом с ним сидел смуглый парень с чёрными волнистыми волосами и полными губами. У него были пушистые, как у модели, ресницы и почти что колдовской взор чёрных глаз.
— Брайан? — удивилась Нелли. — Тебя уже выпустили?
— Ненадолго, — пробурчал Брайан. — И при условии, что буду хорошо себя вести.
— Ничего, всё позади, — ободрил его черноглазый. — Ты больше не попадешь в это место. Я буду помогать тебе.
— А это Зои, — представила меня Нелли. — Она тут, типа, старожил.
— Куда ей до меня? — хмыкнул Брайан.
— Ты интересная, — внимательно на меня посмотрел черноглазый. — Ты очень интересная. Было бы здорово, если бы ты осталась тут. Мне нужно о многом спросить тебя. А тебе — о многом узнать.
— Не хочу ничего знать, — заупрямилась Нелли. — Давайте просто поедим.
Я посмотрела в тарелку с рисовой кашей и стейками. К горлу подступила тошнота. Всё закружилось в бешеном ритме, зажужжало, загудело. Мысли перебивали друг друга, я не успевала их додумать. Мир вдруг стал ужасно большим. Я почувствовала себя Алисой в стране чудес.
— Помогите, — прохрипела я.
— Сейчас, — подбежал ко мне черноглазый.
— Ромео, что это? — обеспокоенно спросила Нелли.
Ромео сжал в руках мое лицо. Чернота его глаз обжигала. На их дне притаилось что-то жуткое.
— Что ты чувствуешь? — спросил он.
— Страшно, — просипела я. — Сладкий запах. Приторно-сладкий. Жуткий. Меня сейчас вывернет наружу.
Ромео отвесил мне оплеуху. Потом другую.
— Держи себя в руках, — скомандовал он. — Нельзя. Ни в коем случае. Терять контроль над собой. А то хуже будет…
Внезапно он позеленел.
— Как-как ты сказала? — переспросил он, испуганно уставившись на меня. — Сладковатый…
Дальше я ничего не помню. Помню только, что всё закружилось в бешеном вихре, всё засосало в водоворот.
— Она приходит в сознание.
— Без тебя вижу, дурень.
— Припадочная, блин.
— Мистер Эррони, это неэтично.
Надо мной склонилось множество голов. Сама я лежала на кровати. Санитар занёс надо мной шприц.
— Нет! — Я ударила его по руке.
Шприц отлетел и разбился. Санитар громко выругался. Меня прижали к кровати.
— Всё в порядке, — мягко сказала я. — Не надо мне ничего колоть. Я в порядке, просто немного испугалась.
Несмотря на это, мне что-то вкололи. Явно неправильно, потому что мне было очень больно. Я даже вскрикнула.
— Так, Нелли сказала, что у тебя были галлюцинации. Так?
— Ну…
— Они сопровождались дереализацией?
— Да.
— Как обычно? Мир ненастоящий?
— Эм…
— Ты принимала таблетки, которые я тебе прописал?
— Да. Я пропила весь курс.
— Чувствовала какое-то действие? По-прежнему бессонница, кошмары?
— Вроде того…
— Значит, назначим тебе что-нибудь потяжелее. Сейчас тебе придётся полежать в реанимации. Твоё состояние нестабильно. Мы не хотим, чтобы ты навредила себе или другим. Скоро снотворное подействует, и ты заснешь. Здоровый сон — это важная составляющая реабилитации.
Вскоре палата опустела. Всё перед глазами расплывалось, веки как будто налились свинцом. Мне стало как-то тепло. Даже жарко. Проваливаюсь…
====== Красные бездарности ======
Дни были однообразными. Потолок. Лампы. Уколы. Еда. Сладость. Таблетки. Мелькающие белые халаты. Я вцеплялась в любое нарушение этой унылой повседневности. Например, в чёрное пятно мухи. Она шутро ползала по потолку, едва слышно жужжа. Вскоре она улетела, а я начала плакать и ёрзать в постели. И после это переросло в истерику.
— Я НЕ МОГУ ЗДЕСЬ НАХОДИТЬСЯ! КАК ВЫ НЕ ПОНИМАЕТЕ, ЧТО ЭТО МЕСТО ДАВИТ НА МЕНЯ?! ЭТО НЕ БОЛЬНИЦА — ЭТА ТЮРЬМА! НЕМЕДЛЕННО ВЫПУСТИТЕ МЕНЯ ОТСЮДА! НЕ-МЕД-ЛЕН-НО!
Меня скрутили. Я вырывалась, брызгалась пеной, закатывала глаза, визжала, плевалась, царапала санитаров, била их, пинала, проклинала. Меня крыли матом под замечания доброго психиатра в очках. Эта добрый психиатр — единственный лучик света здесь, и если бы не она, я бы давно рехнулась и передушила тут всех.
Дальше был сон. А после сна — сладость и больная голова. Несколько дней я находилась как бы в оцепенении. Или то были не дни? Я потеряла счёт времени. Всё смешалось в единую кашу, все звуки — в единую какафонию. Лекарства выкачали из меня силы злиться. Осталось лишь на дне моего сознание навязчивое желание что-то сказать Нелли.
Мистер Эррони приходил, задавал дежурные вопросы, устраивал тесты. И в один прекрасный день сообщил:
— Радуйся: если твоё состояние не ухудшится, тебя в скором времени переведут в общую палату.
— Я рада.
— Хорошо, отдыхай.
Он вышел, захлопнув дверь.
«Я и так отдыхаю. Целыми днями отдыхаю. Интересно, когда я смогу отдохнуть от этого отдыха?»
Тупое равнодушие. Навязчивая одержимость. Мне нужно сказать Нелли что-то. Но что? Что? Это не даёт мне покоя. Я запуталась в своих мыслях, и порой мне казалось, что это уже не я.
Что-то новое рождается во мне. А может, оно всегда во мне было?
Лапмочка мигает. Её давно пора поменять, но никто не хочет. Всем лень. И не надо. Тут всё старое, застыло во времени. И эти пыльные коридоры, надписи на стенах, грязная плитка туалета, хорошо спрятанные окурки в туалетах, скрипящие качели в саду. Анахронизм. Вневременные чертоги.
— Собирайся. Тебя переводят в общую палату.
«Чему там собираться? У меня никаких вещей с собой».
Меня встречают родители. Дали мне стопку журналов, шарфик, шапку, свитера, платья, юбки, брюки. Подачки строго проверялись персоналом. Потом отводят в общую палату. Я открываю скрипучую дверь в невиданный, крохотный и замкнутый мир. Пахнет порошком, спиртом и мятой. Только одна кровать занята. То была Нелли. Она усердно переплетает косички, ей помогает Ромео.
— Зои! — вскрикивает она, заметив меня.
Нас оставляют. Она кидается мне на шею. Ромео приветственно кивает.
— Какой сейчас день? — спрашиваю я.
— Пятое ноября, — радостно отвечает Нелли. — Ты всё пропустила.
— Ничего, скоро зима, — успокаивает Ромео. — Всё наверстаем.
Он вертит в руках радиоприёмник.
— Ты его настроить забыл, — всовывается в дверной проём девочка.
Я сажусь на кровать рядом с Нелли и Ромео. Радио громко шипит, Ромео шипит вместе с ним. Нелли покатывается со смеху.
— Как забыл, если не забыл? — огрызается Ромео.
— Вот это колёсико, — устало сказала девочка.
Она протягивает руку и вертит колесико. Вскоре сквозь шипение начинают пробиваться обрывочные звуки песни. И этого хватило, чтобы Нелли оживилась, а девочка скривилась.
— О нет, только не он, — простонала девочка.
— Мариам, ты ничего не понимаешь в хорошей музыке, — снисходительно сказала Нелли.
— Давайте на моё переключим, чтобы никому не было обидно, — миролюбиво предложил Ромео.
— Опять канал для латиносов? — разозлилась Мариам. — Вы мне не даёте слушать мою любимую музыку! То визги, которые обожает Нелли, то мексиканские мяукания! А я, может, блюз хочу послушать…
— Это ещё хуже, чем-то, что слушает Нелли, — сказал Ромео.
Я молча подошла к радиоприёмнику и переключила на какую-то станцию. Заиграло диско.
— Дискотека! — воскликнула я.
Потом вскочила на кровать и принялась танцевать. Нелли засмеялась и присоединилась ко мне. Мы взялись за руки и принялись лихо отплясывать сальсу. Ромео хлопал в ладоши, Мариам хлопнула себя по лбу. Забавляясь над испанским стыдом девочки, мы хором подпевали:
Ты не кто иная, как охотничья собака,
Которая всё время лает.
Действительно, ты никогда не ловила кролика,
И ты не друг мне!
И сказать, что у нас не было слуха — ничего не сказать. Мы были бездарностями. И нам это нравилось. Это была моя первая тёплая компания. После мы не один раз так собирались. Сбегали во время отбоя, негромко включали радио, сооружали палатки из подушек и одеял и прятались там, представляя, что сидим в пещере у костра и рассказываем истории. Иногда к нам приходил Брайан, приносил гитару и пел. В основном то были «Вкус мёда» и «Лестница в небо». Играл отлично, а вот пел — не очень. И примечательно то, что мне ни разу не удавалось поговорить с Нелли. Даже когда пришла Кларисса. Девочка из клуба шахмат, тихоня, известная своим странным поведением в начальной школе и удивительными россказнями о её снах. Мы её приняли к себе, но было уже не так весело. Замечала это только я, чувствуя отчуждение. И его источником была она. И потому я втихую начала её ненавидеть.
Вместе с ней пришёл Блейн. Ужасная язва, рисующий срамные места и ничего кроме них, и жутко невыносимый тип. И в то же время самый проницательный человек во всей больнице. Быть может, и во всём городе. Мудрец с плащом из «Млечного Пути». И глаза золотые, как лава, как янтарь, как Солнце. И он был жутко влюбчивым типом. Достаточно было не послать его — и он бегал за тобой хвостиком, посвящая тебе «портреты». Но наших девочек такие ухаживания совершенно не трогали. Они, конечно, любили его, трепали по голове, тискали, хохотали, а порой убегали от него, но становиться его музой не желали.
— Гляди, Нелли, что я нарисовал!
Показалась голова Блейна. Он демонстрировал нам гигантский лист с не менее гигантским рисунком. Мариам закричала и чуть не свалилась с кровати. Ромео прикрыл глаза руками. Нелли заржала. Кларисса сморкнулась и принялась кашлять.
— Что же ты свою специализацию расширять не желаешь? Порисуй, например, лица…
— Это лицо! — не своим голосом закричал Блейн. — Не видишь, что ли?!
— Не вижу! — вторила ему Нелли. — Это гениталии!
— Вы можете заткнуться?! — заорала я. — Музыку из-за вас не слышно!
Приёмник работал с перебоями. Каждый из нас предлагал разные способы его починки. Мариам штудировала справочники. Брайан без конца крутил колесики и нажимал на кнопки. Ромео просто стукал по нему. Но ничего не помогало. Посему я в тот момент сидела злая и раздражённая, битый час пыталась понять, что с ним не так.
— Да забей ты на него, Зои, — положил мне руку на плечо Ромео. — В зале проигрыватель есть. Без этой развалюхи обойдёмся.
Делать было нечего. Я спрятала его в шкафу в соседней палате, забросала вещами и с тяжёлым сердцем вернулась, мысленно прощаясь с нашим старым приятелем.
— Да ладно, не кисни, подруга, — вскочила Нелли. — Сейчас телек обещали включить.
— А у нас он есть? — хмыкнул Ромео. — Я думал, это просто декорация.
Мы всей компанией бросились в зал. По телевизору шёл мультик про Чипа и Дейла. Перед ним образовалась толпа, регулируемая санитарами. Мы протиснулись вперёд, чем навлекли на себя неодобрительные взгляды и брань, уселись и принялись смотреть. Телевизор — всегда радостное событие, потому что редкое. Сколько раз была тут, а застала его включённым всего два раза, не считая этот.
— Разве я настолько плох? — прошептал Блейн.
— Вовсе нет, — улыбнулась Нелли, сверкнув брекетами.
— Заткнитесь, — прошипел Ромео.
Блейн обнял Нелли, та положила голову на его плечо. Мариам скривилась, а я улыбнулась. Но тут же меня полоснуло жуткое чувство. Как только мультик закончился, я шепнула Нелли, что мне нужно поговорить с ней наедине. Блейн с Ромео заинтересованно на нас посмотрели, а Мариам неодобрительно покосилась. Кларисса шёпотом пожаловалась, что у неё нестерпимо болит горло и с утра мучает температура.