- Разбогатеть-то им удалось, - говорила одна. – Ведь уже давно живут в здешних краях, крепко на ноги встали, казалось бы. Да только из-за богатства им уже несколько поколений не удаётся достойной пары для женитьбы сыновей найти – все барышни, по их мнению, слишком бедны. Вот и заключают браки между кузенами и кузинами, а вы ведь понимаете, как это кровь разбавляет…
- Да, я о них слышала, - отвечала другая. – На следующем балу они собираются представить своего наследника – да только наследник, говорят, то ли уродец, то ли юродивый. Неудивительно, при такой-то генеалогии!
- Не знаю, как вы, милая, - продолжала первая, - а я собираюсь держаться от этого наследника подальше. Не хватало, чтобы его родители попытались его на мне женить! Что бы я стала делать с детьми-уродами?
- Вы правы, разумеется, правы, милая, - говорила ей вторая. – Уж лучше сразу за негра замуж идти!
И вот теперь они с Эрнесто Санчесом вдвоём, и никакой он не урод и не юродивый. Всё это такие же сплетни, как и те, что ходят об их собственной семье. А на деле молодому человеку всего лишь не хватает опыта в свете… и, быть может, уверенности в себе.
Почему-то вспомнился Луи, хотя внешне они с Эрнесто были совсем не похожи. Нужно обязательно встретиться с Луи снова, изгнать всякую тень сомнения из сердца!
- Вот вы где, Эрнесто, - на террасе появилась незнакомая пожилая дама. – А я вас везде ищу. Доброго вам вечера, мадемуазель де Пон дю Лак. Ах, дети, вы так хорошо смотритесь вместе, просто хоть портрет с вас пиши!
- Доброго вечера и вам, госпожа Санчес, - улыбнулась Лилиана, поняв, что перед ней мать Эрнесто.
Надо сказать, что супруги Санчес, родители Эрнесто, и в самом деле не теряли времени даром и вскоре посватались к Пон дю Лакам. Конечно, Лилиана прекрасно понимала, что дело вовсе не в ней – просто Санчесы искали для сына супругу со стороны, которая родила бы ему здоровых детей, а уроженка Европы в совершенстве подходила для этой роли. Но молодым людям это было безразлично: они успели искренне полюбить друг друга. И пусть Эрнесто был не столь образован и не столь подкован в светских манерах, но он был добрым, искренним и порядочным. И с ним Лилиане всегда было хорошо.
Вскоре у них с Эрнесто родилась двойня, мальчик получил имя Федерико, девочку же окрестили Изабеллой. Оба малыша были здоровы, и родители не могли на них нарадоваться.
И лишь одно омрачало жизнь молодой госпожи Санчес: с её братом явно творилось неладное. Каждый раз, когда они с Эрнесто наносили визит в родное поместье, Луи принимал их в тёмной комнате, не вылезая из постели, и говорил, что как раз сегодня ему нехорошо. Неужели он полагал, что его собственная сестра способна поверить такому детскому обману? Если уж Луи «заболевает» всякий раз, как они его навещают, то либо он не хочет их видеть, либо… он прикован к постели какой-то тяжёлой болезнью уже давно.
========== 6 ==========
Угли в костре весело потрескивали, а пламя разгоняло мрак, освещая лица двух собеседников, одному из которых, седовласому и темнокожему, на простой земле сидеть было явно привычнее, чем в дорогих креслах, другой же, слишком бледный даже для европейца, в своём богатом наряде казался здесь чужим, да и чувствовал себя, похоже, не в своей тарелке.
Впрочем, беседа их была довольно оживлённой, и о разнице в положении не думали особенно ни тот, ни другой.
- Так вы считаете, что ваше тело – это тело хищника? – говорил Синь. – Что же, вполне возможно. Однако вспомните, что и до встречи с Лестатом вы не были травоядным! Редко когда ваш обед обходился совсем без мяса, но вас это вовсе не пугало и не наводило на мысли, что однажды вы станете людоедом. Вы говорите, что вас привлекает запах человеческой крови – что же, на свете есть много вещей, которые нас привлекают, но при этом нам не принадлежат. Вряд ли найдётся человек, которого не привлечёт набитый золотом кошелёк – но никто не живёт при этом в страхе, что когда-нибудь станет вором, и не страдает мучительно из-за того, что не является обладателем такого кошелька. Ведь вы говорили, что больше вам не приходится голодать, что кровь домашней скотины вас вполне удовлетворяет телесно.
- Но что вы скажете делать с этим? – сняв перчатку, Луи обнажил свои ногти, длинные и острые, по твёрдости сравнимые с камнем.
- Видимо, ничего, - отвечал Синь. – Да и нужно ли? Ведь они вам не мешают. Мне кажется, господин Луи, что в последние четыре года вам очень долго и очень часто говорили о том, что вы – опасный хищник, что убивать – ваше предназначение, и пытались доказать вам это, указывая на ваши ногти и зубы, в самом деле способные отнять жизнь… Но посмотрите и на меня, на моё собственное тело, подумайте над тем, на что способен я, если этого захочу, и на что способен любой человек. Вот моя рука – она устроена так, что ей очень удобно держать топор, и сил моих мышц вполне хватит, чтобы, размахнувшись как следует, зарубить любого из моих односельчан, или человека из другой деревни, а то и кого-нибудь из белых господ. Мне знакомы свойства многих трав, и если я воспользуюсь своими знаниями, чтобы приготовить яд, то мало кто из белых врачей сумеет определить, от чего умерла жертва отравления. Как видите, я существо опасное, и если бы всё на свете определялось способностями и умениями – меня лучше было бы сразу отправить на виселицу ради безопасности остальных. Поймите, любой из нас может стать убийцей – а может не стать. Всё зависит лишь от того, как мы сами собой распорядимся.
- Спасибо, Синь, - с глубоким чувством произнёс Луи. – Ваши слова всегда приносят утешение.
- Не такой уж я великий утешитель, - улыбнулся Синь. – Просто вам в последние годы слишком не хватало подобных слов, но зато других слов в вашей жизни было очень много - тех, что внушали вам страх перед самим собой. Вы слишком привыкли бояться. Не нужно так.
- Мне бы очень хотелось расслабиться, забыть о страхах и просто наслаждаться жизнью, - признался Луи. – Да только никак не получается.
- А вы почаще говорите с обычными людьми, - ответил Синь. – Да, обычные люди в своём большинстве по ночам спят… Но вот моя внучка недавно как раз сказала, что могла бы позже ложиться и позже вставать, чтобы проводить больше времени с вами. Вот только не решалась сама об этом с вами заговорить – представьте себе, опасалась, что вы посчитаете её лентяйкой, которая слишком любит валяться в постели. Я уж пытался её переубедить, да только она, похоже, ещё месяца два набиралась бы решимости, если бы я не рассказал. Вы ведь к ней тоже неравнодушны, верно?
- Да! – вырвалось у Луи помимо воли.
- Ну вот и славно. А будете вдвоём – и вам не будет скучно, и ей будет о чём с вами поговорить, кроме того, что ваши сапоги начищены, а простыни отутюжены…
- Благодарю вас! – Луи как-то слишком поспешно тряс руку Синю. – Разумеется, я сегодня же вечером скажу Иветт, что она может вставать и ложиться так, как ей удобно…
«Ваши сапоги начищены, а простыни отутюжены»… Если в первом ещё был смысл, то на простыни Иветт зря тратила силы: спящему в гробу вампиру они просто не нужны. А она, выходит, так о нём заботилась, что все эти годы стирала и гладила его бельё – хотя не могла не замечать, что оно даже не смято! Зачем же этот напрасный труд? Неужели только затем, чтобы в доме всё было как подобает? Или Иветт заботилась о том, чтобы его постель встретила хозяина чистотой и уютом, если тот вдруг однажды для разнообразия предпочтёт её гробу?
Сидя у себя в спальне, Луи с нежностью прикоснулся к покрывалу на своей кровати. А ведь до рассвета осталось не так долго…
Но прежде нужно было кое-что сделать.
Иветт ещё не знает, о чём они говорили с её дедом, а потому сегодня утром встанет на рассвете. И когда это случится, она должна найти у себя под дверью хотя бы этот скромный знак его благодарности.
Отыскав в доме сливки, свежий хлеб и масло, вытерев пыль с лучших в доме столовых приборов, Луи погрузил всё это на тележку и оставил под дверью каморки Иветт. Пусть эта добрая девушка, которая каждый вечер приносит для него еду под дверь его спальни, получит от него такой же подарок. Это будет справедливо.
Поднявшись к себе, Луи постарался припомнить, где хранится его ночная рубашка. Успеть бы до рассвета… Впрочем, можно заранее закрыть ставни и уже ни о чём не волноваться.
Видимо, он и вправду успел переодеться и лечь в кровать как раз к рассвету, потому что, коснувшись подушки, почувствовал, как его сознание куда-то уплывает. Последняя мысль была о том, что надо будет при первом удобном случае избавиться от гроба: если собрался жить, то ни к чему держать в спальне символы смерти.
========== 7 ==========
Луи брёл по ночным улицам Нового Орлеана, как раньше, во времена, когда Лестат ещё не появился в его жизни, а Поль уже покинул этот мир. Сейчас он был просто Луи, не человеком и не вампиром, потому что это был сон, а во сне стираются все границы.
Этот район города не освещался фонарями, сюда не ходили порядочные люди. Но Луи знал здешние места: несколько лет назад, в поисках смерти, которая навсегда погасила бы его душевную боль, он обошёл все самые отвратительные городские притоны, побывал едва ли не в каждой здешней подворотне.
А сейчас он искал ответ на вопрос, который так и не успел задать Синю. Он знал адрес того заведения, где его ждут, а потому шагал уверенно.
Шёл дождь, поэтому грязь под ногами противно хлюпала. Хорошо, что на нём надёжные сапоги. А вот плащ придётся сушить, когда всё останется позади. Или не придётся, если это сон?
Над едва заметной дверью не было вывески. Стучать Луи не стал: здесь этого никогда не требовалось.
Притон во сне оказался в точности таким же, каким Луи его запомнил наяву. Парочка пьяных девиц уснула прямо за столом, на полу у дальней стены грязный старик курил трубку, набитую отнюдь не табаком.
Подходить к старику Луи совсем не хотелось, он оглянулся в поисках свободного места, но почему-то единственный стул нашёлся рядом со спящими девицами. Луи вздохнул: исходящий от девиц запах перегара не мог перебить аромата крови, а он так и не ел с тех пор, как появился в городе. Перекусить бы сейчас поросёнком, да только поросят подают в приличных трактирах, а не в подобных местах.
- А вот и ты, наконец! – прошамкал старик, и изо рта у него потянулась полоска слюны. – Я знал, что ты придёшь, от моего предложения не откажешься. Вот, попробуй, парень – это ведь ни с чем не сравнимое блаженство. Стоит один лишь раз его познать, и тебе откроются такие стороны мира, такие глубины собственной души, что вернуться обратно ты не захочешь никогда. Я это знаю – никто не возвращается.
Свободной рукой старик дёргал Луи за штанину, другой же протягивал трубку.
Этого старика он тоже видел когда-то наяву. И тот так же предлагал ему отведать зелья, якобы уводящего в рай – но на деле погружающего в ад безумия, где человек перестаёт быть человеком.
- Уходи, - сказал Луи, отрывая от себя руку старика. – Мне не нужно ни твоего фальшивого рая, ни блаженства такой ценой. Я уже говорил тебе об этом и скажу ещё раз. Я не нуждаюсь ни в тебе, ни в этом притоне, ни в Лестате. Уходи, если не хочешь, чтобы я побил тебя!
«Фальшивое блаженство, - вертелось в голове, пока Луи возвращался от сна к яви. – Фальшивое блаженство».
Наконец он понял, что лежит в своей постели, впервые за много лет, что притон остался в прошлом, как и старик, как и… Лестат? Почему во сне он вообще заговорил о Лестате?
Потому что Лестат предлагал ему то же самое, что и курильщик опия. Возможность пережить незабываемое, но слишком дорогой ценой. Может быть, вампиру в момент поглощения человеческой жизни и открываются неведомые, ни с чем не сравнимые горизонты и глубины – но смысла в этом пагубном пристрастии нет никакого.
И ему не нужна кровь людей так же, как не нужен опий. Для того чтобы просто утолить голод, крови диких зверей и домашней скотины вполне достаточно. И хватит об этом.
За окном пела ночная птица, совсем близко, прямо за закрытыми ставнями. Луи приоткрыл окно, чтобы рассмотреть ночную певунью, но та, потревоженная, улетела.
В дверь постучали. Наскоро одевшись и отперев задвижку, Луи обнаружил на пороге Иветт, которая, как всегда, принесла ужин любимому хозяину…
- Я услышала, как вы ходите, - девушка опустила глаза. – Подумала, что будет лучше, если я постучусь, раз уж не успела к вашему пробуждению… Простите меня за это, пожалуйста.
- Что ты, Иветт, - улыбнулся Луи, - я вовсе не сержусь. Я очень благодарен, что ты так обо мне заботишься, и вот тебе моё слово: отныне ты можешь ложиться и вставать тогда, когда тебе удобно. Я буду очень рад, если у меня будет компания по вечерам после заката. Ты даже можешь…
Он оборвал фразу, придя в ужас от того, что чуть было не сказал.
- Я хотел предложить тебе составить мне компанию, - признался Луи, не зная, куда от стыда девать глаза. – Но ведь тебе наверняка неприятно смотреть, как я ем.
- Мне не неприятно, хозяин, - быстро проговорила девушка. – К тому же, эти куры всё равно спят – усыпить курицу очень просто, мой хозяин, нужно всего лишь нажать вот на эту точку…
- Верю, Иветт, - сказал Луи. – Разумеется, внучке шамана известны секреты гипноза, пусть даже самого примитивного…
- Гипноза, хозяин? Я даже не знаю такого слова!
- Нет, не бери в голову, моя хорошая, - Луи ласково обнял девушку. – Просто разные люди нередко по-разному называют одно и то же. Возьми себе к ужину, чего сама хочешь… или нет, я принесу.
Этим вечером многие не узнали бы вечно преследуемого печальными думами владельца поместья и его смиренную служанку. Расстелив простыню прямо на полу спальни, оба устроились на ней, словно на подстилке для пикника, за ужином шутили и смеялись. Мрачные тени прошлого покинули этот дом, что им давно пора было сделать.
========== 8 ==========
Откинувшись в кресле, что стояло в гостиной, Луи вновь потёр лоб, как человек, в который раз обдумывающий некий важный вопрос.
- Получается одно и то же, - произнёс он. – И никакого третьего решения не приходит на ум - наверное, его и нет. Либо я таюсь от Лилианы, либо не таюсь. А у меня таиться от сестры больше сил нет, и племянников так хочется увидеть. Значит, придётся решиться и всё рассказать, а там уж либо она не захочет меня больше видеть, либо захочет и всё будет как прежде. Нет, нет, Иветт, я не собираюсь вот так с ходу сообщать ей, что я теперь вампир. Просто расскажу всё как было, опущу только самые неприятные подробности. Она ведь сидела со мной, когда я лежал больной после встречи с Лестатом, а потому ей известно, что хотя бы эту часть истории я не выдумал. Либо всё, либо ничего, Иветт. Всё или ничего.
- Госпожа Лилиана обязательно должна увидеть, что на вас есть крест, господин Луи, - голос у Иветт дрожал от волнения. – И пусть на столе у вас лежит Библия, так госпоже Лилиане будет спокойнее, так она не вообразит то, чего нет…
- Спасибо за совет, Иветт, - отвечал Луи. – Обязательно так и сделаю. И распятие на стене будет мне свидетелем.
Взяв перо, чернильницу и лист бумаги, он устроился за столом и принялся писать письмо сестре, которое должно было воссоединить их или разлучить навеки.
Иветт только головой покачала. Зачем же самому беспокоиться о таких мелочах, как перо и чернильница? Неужели хозяин уже позабыл, что в доме у него есть служанка, которая с радостью всё принесла бы?
Надо сказать, что после того совместного ужина Иветт и в самом деле стала для Луи скорее членом семьи, чем рабыней. Домашние заботы они, не сговариваясь, начали делить почти поровну, а в свободные часы либо беседовали, либо устраивали музыкальный вечер, когда Иветт пела что-то из песен своего народа, а Луи, подстраиваясь под её голос, старался подобрать нужные аккорды на клавесине. Он начал обучать Иветт грамоте – якобы для того, чтобы она могла записать тексты своих песен, которые он якобы иначе не мог запомнить… Разумеется, это было неправдой: память вампира способна веками хранить мельчайшие подробности увиденного и услышанного. Догадывалась о том Иветт или нет – это уж знала только она сама.