— Приступаю ко вскрытию, — сказала Никитина.
Она разглядела часть одежды, выступающей у горла. Капитан был облачён в чёрную ткань, но открытые части тела, шея и лицо имели совершенно белый цвет, с синеватым отливом. Никитина попыталась сосредоточиться, крепко сжала скальпель в руке, намериваясь резать веко. Она посмотрела на полуоткрытую глазницу. Рука её дрогнула. С нескрываемым ужасом она продолжила разглядывать застывшую паклю рыжей бороды, прилипшую к щёкам, открытый рот, кончик фиолетово синего языка, почти чёрные губы. Она поняла, что не может работать. Никитина ощутила, что ей срочно требуется перерыв.
— Пусть пока побудет здесь без меня, — сказала вслух Никитина, — ещё успею… мне требуется пять мнут отдыха… и я продолжу.
Никитина дала себе слово, что как только пройдёт обозначенное ею время, она сразу примется за дело. Что за сентиментальность? Он мёртв! Не хватало ещё упасть в обморок!
И вообще, пускай робот сделает всё, что нужно! Его «рука» не дрогнет. Но Никитиной не хотелось доверять тело Зимородкова бездушной машине. Она решила, что переволновалась. Но причина, конечно, состояла не в том, что она испугалась мертвеца. Она боялась думать о настоящей причине.
Сейчас ей необходимо было удалиться из лаборатории. Она не желала случайно повредить чип, пока руки её дрожали.
— Нужно принять успокоительное, — сказала Тана, — я справлюсь.
Приняв лекарство, Никитина позволила себе пять минут побыть с закрытыми глазами. Она попыталась отвлечься. Но не получалось. Её мысли плавно возвращались к мертвецу.
«Темнота и покой. Вот что ждёт по ту сторону. По крайней мере, так говорил знакомый хирург. С его слов, это говорили все, кто пережил клиническую смерть. Приходит время и человек задаётся вопросом. А что там? Что там за гранью бытия? Каждый из нас пытается открыть завесу неведомого и строит догадки. Как странно, но ведь миг, в котором живёшь, удивителен! Что побуждает очнуться из небытия? Отчего я не вечная темнота и покой? Жизнь — это временный отрезок, в котором существуешь, мыслишь, чувствуешь, любишь. Понимая, что всё те же звёзды будут освещать путь другим, кто придёт после, не желаешь верить, что тебя уже не будет никогда! Но как ощутить небытиё? Ведь до и после не существует. То, что было до и будет после, невозможно осмыслить, нельзя увидеть. А значит, я буду жить вечно!»
Вдруг, сквозь равномерный гул работающей системы, Никитина услышала странный хруст. Она прислушалась. Казалось, странные звуки доносились из первого отсека. Она попыталась понять причину, странно, ведь там ничего не могло издавать такие звуки. Она пробралась туда и нашла, что шлем от костюма мертвеца ударяется об обшивку, свободно перемещаясь в пространстве. Никитина поймала шлем и закрепила его к поручням. Затем вернулась в лабораторию. Она оглядела объект. И снова взялась за скальпель. Затем немного приблизилась к объекту и принюхалась. Судя по полной разморозке, которую фиксировали датчики, тело полностью оттаяло, труп потерял прочность и, возможно, стал разлагаться. К счастью, она ничего не почуяла. Но больше тянуть время было нельзя.
Уверенным движением она поднесла инструмент к веку капитана первой экспедиции, на секунду задумалась, как лучше будет вытаскивать глаз. Было бы удобнее открыть и растянуть веко, но на это ушло бы ещё некоторое время. Ей не терпелось закончить неприятную процедуру. Тем более, что особой разницы не было, резать веко или отодвигать. Немного подрезать тут и там, аккуратно вытащить глаз и завладеть информацией.
— Я и не думала, что это будет так сложно, — сказала она вслух, стараясь приободрить себя, — это просто труп. Он ничего не чувствует. Зимородков не почувствует боли!
Рука её приблизилась вплотную к веку, она предполагала сделать продольный разрез. Она почти коснулась кожи, но неожиданно её кисть застыла. Никитина замерла в беззвучном крике. Она испытала шок. Она не могла пошевелить кистью. Так и стояла с поднятой рукой у глаза капитана. Скальпель вырвался из непослушной ладони и поплыл в сторону.
Никитина метнулась назад, не заметила торчавшего над головой табло и ударилась затылком. Пребывая некоторое время в прострации, Никитина безвольно плавала по лаборатории. Потом, когда возможность двигаться к ней вернулась, она остановилась в дальнем углу и закрыла лицо руками. Сквозь пальцы она взглянула на объект.
— Просто будь там, спокойно, — прошептала женщина, — и… нет, нет… не делай этого!
Труп открыл глаз, тот, который она только что пыталась препарировать. Глаз выглядел стеклянным, мутным. Никитиной почудилось, что она снова теряет сознание. Она ничего не могла понять. Не понимала, что происходит. Только что труп был мёртв и неподвижен.
— Что это? — прошептала Тана, — что происходит?
Не веря своим глазам, Никитина осторожно приблизилась. Вгляделась. Тело больше не подавало признаков жизни.
— Это какой то кошмар, — громко произнесла Тана, — что это было?! Рефлекторная активность?!
Тело пролежало неподвижно два часа. Никитина находилась рядом. Она как заворожённая смотрела в открытый глаз Зимородкова, совершенно забыв про чип, который ещё недавно виделся ей важнейшей целью. Она долго наблюдала за трупом, больше ничего в нём не двигалось и ей подумалось, что теперь всё закончилось.
— Да, нет! Не может такого быть, — сказала она вслух, — это моё воображение шалит! Он холодный, как мамонт, поднятый из вечной мерзлоты! Невозможно, чтобы человек выжил в таких условиях. Тем более столько времени пролежав во льдах!
Но только лишь она отвергла собственные опасения, как мертвец убедил её в обратном. Ноги и руки трупа встрепенулись и грудь мертвеца расправилась, будто наполнившись воздухом.
— Опять!? — крикнула Никитина, схватившись руками за свою голову, — Что тут происходит? Я не понимаю! Что это?!
В ответ труп медленно покачал головой, рыжие космы колыхались над его головой, закрывая бледный лоб. Она заметила, как рот его шевелится. Нарушая законы логики и медицины, труп стал дёргаться, будто пытался вырваться из ремней.
— Помогите! — в ужасе воскликнула Никитина.
Она не могла сдвинуться с места. Её будто парализовало. Хотя мысленно она уже подсчитала, за какое минимально возможное время ей удастся облачиться в скафандр и выбраться из ракеты. Лишь понимание того, что ей некуда бежать, останавливало её.
Космонавт изменила температуру в отсеке, понизив её до 15 градусов. Несколько минут, пока помещение лаборатории охлаждалось, привязанный труп бился в конвульсиях. Затем, когда стало достаточно прохладно, дыхание объекта стало размеренным и спокойным. То, что он дышал, было видно на табло. Его грудная клетка наполнялась кислородом, а кровь медленно двигалась по венам. Но сердце не билось, пропуская свободно кровь через клапаны.
Наконец, тело приняло нормальное, расслабленное положение. Труп открыл второй глаз и отыскав Никитину мутным взглядом, пристально уставился на неё. Он ещё раз дёрнулся, казалось, вполне осознанно.
— Нет, — прохрипела Никитина, вдруг потеряв голос, — я не могу. Нельзя.
Труп дёрнулся сильнее. Но и на этот раз крепежи, которыми он был скован, выдержали.
— С вами говорит капитан полита «Энергия»! — сипло прошептала Никитина, — сейчас вы находитесь на борту своей ракеты, и прежде чем я вас развяжу… я хочу знать, что происходит? Расскажите, что с вами… пожалуйста! Вы заснули? Вы, может, впали в анабиоз!? Вы вообще сами понимаете, что с вами? Вы слышите меня?
Но труп не спешил отвечать ей. Он угрюмо смотрел на неё потухшим взглядом тёмно синих глаз, которые ничего не выражали. Никитина отплыла подальше. Она видела, что зрачки мужчины расширены, как у мертвеца.
Сканер не находил признаков жизни. И робот-медик оставался безучастным к происходящему. Ей стало страшно. Никто здесь не мог помочь, ни дать совета, что делать в данной ситуации. Однако, состояние тела капитана стало меняться. То, что происходило внутри скафандра она могла наблюдать на табло. Но и невооружённым глазом можно было видеть снаружи. На его лице появились белые пятна. Вскоре лицо и тело покрылось небольшими водяными пузырьками. Затем, водяные пузыри полопались и жидкость просочилась наружу. Лопнули капилляры в глазах, белки приобрели кровавый цвет.
Никитина решила, что это следствие перепада температур. Возможно, у Зимородкова сейчас начнётся внутреннее кровотечение. Сам он скрежетал зубами, словно испытывал жуткую боль. Его мутные красные глаза полезли из орбит. И если он отчего то ожил, то сейчас его ждёт неминуемая гибель. Но откуда ей было знать? Если бы она могла только помыслить, что такое случиться, она бы поступила совсем иначе. При минимальной температуре оставила бы его на сутки, пусть приходит в себя! Ужасно умирать дважды! Или что это?
Никитина рванула к табло. Ввела команду, желая, чтобы робот вколол пациенту дозу адреналина и обезболивающего. Но когда робот поспешил выполнить команду, она выдернула иглу и держала её в руке, вокруг парили сотни прозрачных капель.
— Я не знаю, что происходит, — сказала себе Никитина, — я не имею права, что либо делать не по инструкции!
Человек перестал дышать, внезапно. Никитина была в замешательстве. У неё иссякли факты для объяснения причин. Она оставила тело на столе в лаборатории. Почти двенадцать часов труп не шевелился. Кожа его постепенно высохла, язвы закрылись.
Никитина уже отказалась от мысли доставать чип, ей просто хотелось избавиться от странного мертвеца. Она намеривалась вытащить его наружу и передать роботу. Пусть робот проделает дальнейшую работу по захоронению. Но она медлила. Сама не понимая, почему. И спустя какое-то время, человек снова очнулся, правда ненадолго, он с минуту разглядывал отсек и снова отключился. Никитина почти успокоилась. Она не пыталась вмешиваться. Однако, для себя отметила, что белки его глаз побелели и зрачки сузились.
За время пребывания Зимородкова в ракете, где он уже находился более двадцати четырёх часов, Никитина успела привыкнуть к мысли, что не одна. Странно, как быстро адаптируется человеческий разум ко всяким необычным ситуациям. Вот и она, уже успокоилась. Да, его держат ремни, но это ли её утешает? У неё проснулся какой-то болезненный интерес. Что будет дальше? Конечно, она вполне осознавала, что может поплатиться за этот интерес!
Никитина подумала о пришельцах. Интересно, что они ей скажут по этому поводу? Куда они делись? Может быть, они смогут внедриться в его разум и раскроют тайну? Но пришельцы молчали, не желая обнаруживаться.
Ну и ладно. Не в первый раз они оставляют её одну. Не в первый раз ей самой справляться с проблемами. Но всё же она ощутила некое сожаление. Ей хотелось поделиться своими мыслями, впечатлениями. Такое ведь случается не каждый день! И ещё, она как будто уже привязалась к голосам. Ей не хватало их, что ли… Невыносимо находиться в одиночестве, когда на глазах происходит нечто невероятное, но она убедила себя, что сумеет преодолеть и эту трудность.
Временами Никитина выбиралась наружу, чтобы продолжить работу по восстановлению ракеты.
— Когда всё это кончится? — вопрошала Никитина в чёрное пространство вокруг ледяных глыб, с инструментом в руках, она стала чаще пребывать вне ракеты, — невыносимо… это невыносимо.
Возвращаясь в лабораторию, которая стала местом сакрального прибежища капитана первой экспедиции, она с порога слышала его неровное дыхание, кашель, видела хаотичные движения головы. Слишком громкие стенания и скрежет зубов она воспринимала тяжело. В такие моменты она испытывала муки едва ли не наравне с ним.
Порой он тоже наблюдал за ней. Когда она попадала в его поле зрения, он вдруг замирал и долго следил за ней глазами. Но его синие глаза, казалось, смотрели сквозь неё, в них она не находила мысли.
Она пыталась настроиться на предстоящее. Она заставляла себя думать о Земле, о метеорите. Но бледное лицо Зимородкова, его синие безумные глаза преследовали её даже во сне. Она решила посвятить себя полностью работе, чтобы меньше отвлекаться на страшное соседство.
На третьи земные сутки Зимородков вновь очнулся после глубоко сна и некоторое время мирно лежал. Никитина как раз в это время находилась в лаборатории, буквально в нескольких метрах от него. Она проверяла всходы живой культуры и активное размножение микробов в микроскоп.
Закончив изучать зачатки земной жизни, которые сохранились в ракете спустя столетия, она хотела было вернутся в командный отсек, как услышала тихие стоны. Она обратила внимание на капитана. Хотела привычно проверить температуру его тела и состояние органов на табло. Труп стал для неё чем-то вроде подопытной амёбы. Но вдруг она застыла на месте. Она была поражена. На табло отображался пульс. Сердце Зимородкова отбивало ровный ритм. Даже помощи робота не понадобилось. Организм пациента находился в стабильном состоянии.
Она перевела взгляд на лицо капитана. Зимородков внимательно смотрел на неё.
— Слава? — неуверенно произнесла Никитина, — вы меня понимаете? Как вы себя чувствуете?
— Освободи.
Никитина ощутила, как ей отказывают конечности. Тело пробила дрожь. Она похолодела. Попыталась сосредоточиться, взять себя в руки.
— Мне послышалось? — спросила женщина, — вы сказали что то?
— Пожалуйста, — Зимородков кивнул головой, указывая взглядом на крепежи, — освободи…
— Что вы намерены делать? — поинтересовалась Тана.
— Нужна энергия, — сказал человек, — сильный голод…
— Простите, не могу, — ответила Никитина, даже не думая его освобождать.
Взгляд Зимородкова настойчиво требовал подчинения. Никитина ощутила силу его желания. Она смутилась. Испугалась, что не сможет противиться просьбе. Ей вдруг на секунду почудилось, что это она больная. Зачем она удерживает человека на привязи? Вячеслав Зимородков выглядел абсолютно нормальным. Как обычный человек. Пропала бледность кожных покровов и даже губы приобрели розовый цвет. Так зачем она связала капитана первой экспедиции? Разве она имеет право держать его на привязи? Никитина уже готова была поспешить выполнить его приказ. Но остановилась.
— Вы ведь отдаёте себе отчёт в том, что происходит? — спросила она, — вы понимаете, что вы… если я отпущу вас, вы не кинетесь на меня? Хорошо, я вас сейчас развяжу. Вы же не причините мне боль? Согласны?
Капитан кивнул. Никитина не совсем поняла, чему он кивнул и на что согласился. Зимородков подождал, пока она снимет с него крепления. Затем с трудом выбрался из скафандра. Капитан оказался довольно рослым и крепким мужчиной. Он был облачён в чёрный костюм и мягкие сапоги. Ткань местами крошилась от ветхости. Капитан растёр запястья и принялся разминать конечности.
— Хорошо, — сказал он, — очень хорошо… теперь можно приниматься за дело…
— За какое дело? — спросила с подозрением Никитина, незаметно сняв со стены тяжёлый инструмент, — вы понимаете, что с вами происходит? Вам не интересно узнать, кто я?
Но капитан спокойно продолжил изучать своё тело, не обращая на неё внимания. С минуту он осторожно ощупывал себя. Раскрывал и сжимал ладони, сгибал коленные суставы, расчёсывал пальцами рыжую бороду, трогал большой прямой нос, скулы, губы. Затем он сделал первый полёт по ракете. Хватаясь за поручни, он выбрался из лаборатории. На женщину он даже не смотрел. Будто его не волновало её присутствие. Никитина неотступно следовала за ним, не выпуская инструмента из рук. Она негодовала.
— Нужна энергия, — вновь обратился к ней Зимородков, — питательная.
Никитина остановилась возле пищевого блока и указала на табло.
— Вот. Вы забыли? — возмущёно спросила Тана, — вы у себя дома.
— Как давно это тело получало пищу? — спросил Зимородков.
— Видимо, — озадачилась Никитина, цифры вернули её в реальность и ужаснули, — шестьсот лет назад…
Дрожащей рукой она коснулась потёртой сенсорной панели пищеблока. Аппарат послушно создал требуемое, подав сигнал готовности.
— Ввотт, — заикаясь от волнения, произнесла она, — еда.
— Что это… диковинка? — спросил Зимородков.
По отсеку растянулась ярко красная масса. Зимородков и Никитина проследили за ней глазами. Капитан с интересом, Тана с недоумением.
— По идее должен быть вишнёвый пирог, — пояснила Тана, стукнув кулаком по вредному пищеблоку, — никак руки не доходят починить! Но я думаю… что пирог вам ещё нельзя! Будете учиться всему заново. И пища ваша будет как у младенца! Сегодня ведь у вас… день рождения.