— Чем я могу Вам помочь? — спросила она, с опаской оглядывая меня и моих спутников.
— Я бы хотела поговорить со старостой, — просипела я ещё больше напугав девицу.
Она ойкнула и скрылась за дверью, надёжно заперев её, судя по звуку щеколды. Ждать пришлось не долго, уже через пять минут щеколда снова загромыхала и дверь отворилась, явив нашему взору крупного мужчину, лет тридцати пяти, это был настоящий богатырь, на две головы выше меня, косая сажень в плечах. Его серые глаза сурово изучали нас, а губы были сжаты в тонкую линю.
— Чем могу? — сурово спросил он. Я набрала побольше воздуха и сглотнула, чтобы голос чуть меньше сипел.
— Я бы хотела побеседовать с Вами наедине, — произнесла нараспев я, всё ж таки непривычные люди немного пугались моего сипения, а так голос просто казался тихим.
— Ну, заходите, — он еще рез окинул неодобрительным взглядом моих попутчиков, но отступил назад, давая мне пройти, а потом громко свистнул, проходящему работяге и указал глазами на честную компанию, видимо прося приглядеть за ними. Мари попыталась проскользнуть за мной, но я покачала головой и девчушка, остановилась лишь укоризненно взглянув. Её взор говорил: «Я тебе помогала, а ты не хочешь меня с собой брать».
Войдя, я оказалось в большом помещении, в котором рядами стояли лавки, а справа, в углу, у противоположной стены, виднелся проход. Мой новый знакомый направился к нему, поманив, меня за собой.
— Я Вас слушаю, — сказал он, усевшись за большим массивным столом. Я же умостилась на стуле для посетителей.
— Меня зовут Ася Мендосо, — я сознательно говорила не правду, ведь если меня начнут проверять, на это имя данных не будет, Василиса Район Сол Рокотова, опять-таки, достаточно запоминающееся имя. Не надо мне этого, — Я родом из Ормуса. Пару лет назад, недалеко от него разрушили Лагерь. И жизнь в нашем городе стала невыносимой. Работы нет, паёк скудный, а эти переселенцы всё шли и шли. В итоге я не выдержала и пошла, искать лучшей доли. Вы поймите, я повар, на завод меня особо не брали. Да и путешествовать меня не тянуло, но я помню, как хорошо мы жили, когда Лагерь был цел, я хотела, чтоб всё так и оставалось.
— Далеко же Вы ушли, — заметил мой собеседник.
— Да уж, — я печально развела руками, — но я весьма невезуча, только устроилась в новое место, так и на тот Лагерь напали повстанцы. В общем, я всё скитаюсь. А тут у вас такое творится. То бои какие-то, то ещё что-то. Вчера я случайно встретила этих людей. Они странные. Говорят, их поселение разрушили и надеются, что я их буду защищать, — я пожала плечами, — Они не похожи на беженцев из Лагеря, весьма адекватные на первый взгляд. Но они растеряны и напуганы. Возможно, вы могли бы их приютить в своём селе. Насколько я поняла, по разговорам, у них тоже было фермерское хозяйство.
Мужчина дослушал мой рассказ и продолжил молча изучать меня, сама же я, сделав лицо как можно более наивным, вперилась взглядом в него:
— Почему я должен Вам верить?
— А зачем мне Вам врать? Я для себя ничего не прошу. Ну, скажите, нет, так я постараюсь от них отвязаться, и пойду дальше.
— А почему вы в таком виде? — приподняв левую бровь, поинтересовался он.
— В каком?
— На Вас явно военная одежда, но это не одежда солдат Общества, вы вся грязная, ободранная и похоже раненная.
— Вы себе представляете, каково приходится людям без работы, которые путешествуют?
— И каково?
— В одном из заброшенных городов на меня напали, лишив всех пожитков и мне пришлось обирать трупы повстанцев, да и что уж врать, трупы солдат Общества. А вчера на меня и вовсе напал неизвестный, я его даже не видела. Как я должна выглядеть? Я вынуждена выживать охотой и более худшими способами, воровством, а работа не везде есть. А где есть, не всегда я хочу оставаться. Вот у Вас как-то опасно. Бои, солдаты. Страшно! — глубоко вздохнув и специально вызвав приступ боли, я расплакалась, — я хочу всё обратно, — громко всхлипнув, с трудом произнесла я, — хочу спокойную жизнь, когда каждый день работа, а в будущем ячейка и дети! Неужели это так много? Я устала быть сильной! — плакала я с удовольствием, с подвыванием, давая выход той физической боли, что мучила меня последние сутки. Лицо моего собеседника смягчилось, в глазах появилось сострадание.
— Ну-ну Асенька, всё будет хорошо. Хотите, оставайтесь у нас.
— Я боюсь — подняла я на него полные очи слёз, — я не хочу бежать, снова спасая свою жизнь неизвестно от кого. Уж лучше сразу найти спокойное тихое место. Я сейчас хочу уйти подальше, в леса, где никто не воюет, думаю в какое-нибудь лесничество, далеко в тайге. Но бороться не только за свою жизнь, но и за их судьбы, — я неопределённо махнула рукой в сторону двери, — мне точно не под силу. Вы видели? Там же ребёнок, — слёзы опять покатились по моим щекам. Какая-то часть меня смотрела на этот спектакль со стороны и беззвучно аплодировала. Я даже и не представляла, что могу быть такой артисткой.
Мой собеседник сидел, потирая подбородок и раздумывая:
— А вдруг они повстанцы? — я не удержалась и громко фыркнула, — почему вы так реагируете?
— Ну, если повстанцы похожи на стадо овец, но тогда они вряд ли бы затеяли войну с Обществом, — улыбнулась я.
— Тогда беженцы из разбомбленных лагерей.
— А если так, то что?
— Нам не нужны проблемы.
— Тут уж я вам не подскажу. До того как я на них наткнулась, видела село и подозреваю они оттуда, что их заставило бежать, я толком и не поняла. Но я подозреваю, с какой скоростью трудятся повстанцы, то каждый второй в обозримом будущем будет беженцем из Лагеря.
Мужчина печально хмыкнул, но спорить не стал.
— Мне нужно время, чтобы принять решение, но думаю, люди не будут против, — не успела я расслабится, как староста задал каверзный вопрос, которого я так боялась, — а что у тебя с голосом.
— В последнем Лагере, когда повстанцы его разбомбили, они напустили какого-то газа и голос осип. Что я только не делала, он не выправляется, — я жалобно вздохнула, — чтоб им пусто было, эти повстанцам, знаете, как я раньше пела, — про пение вышло особенно хорошо, потому что я и правда сожалела о потерянном голосе.
— Да уж, пострадала ты от них.
— А то нет! Не они бы, жила себе преспокойненько и горя не ведала.
— Ладно. Ты дождись нашего решения, а дальше уже поступай, как считаешь нужным…. а документы у тебя или твоих друзей есть?
— На их счёт не в курсе. Не уверена. Кажется, когда на них напали, они похватали всё ненужное… а мои документы остались в Лагере, в кадровом комитете… — Кара рассказывала, что сотрудники Лагеря не имеют обычно документов на руках.
— Выращенные значит, — потёр он подбородок.
— Почему вы так думаете?
— Они теряются в стрессовых ситуациях, — что-то он много знает про выращенных, это заставило меня насторожиться.
Староста поднялся из-за стола, показывая мне, что аудиенция закончена, и я поплелась на выход. Что же делать…. а вдруг он их возьмёт, да потом сдаст в Лагерь? Но тащить их с собой, это вести на расстрел, не в первый раз я оказалась перед этой неразрешимой дилеммой. «Всех не спасёшь» — жестко сказала я себе, для них остаться, это хоть какой-то шанс. Решение далось не просто, на душе лежал тяжеленый камень, но я и впрямь не могла придумать ничего лучшего.
Когда я вышла, то обнаружила, что моё «стадо» вольготно устроилось под раскидистыми яблонями, во дворе, и что-то живо обсуждали с парой местных жителей. Подойдя поближе, я услышала дискуссии по уходу за деревьями и какие хорошие плоды от этого могли быть, советы, к слову, раздавал один из выращенных, которого я привела. Я тяжело села поодаль, прислонившись спиной к дереву, как хотелось закрыть глаза, но внутри натянутой струной дрожало недоверие, заставляя прислушиваться и присматриваться.
Староста вышел из дома и направился к полям, лишь мазанув по нам взглядом. Его не было долго, в конце концов, слабость взяла верх, утягивая меня в омут нервных видений и снов. Мне казалось, что я вздрагиваю от каждого шороха, а оказалось, чтоб разбудить меня Мари пришлось сильно меня трясти. Я продрала глаза и непонимающе уставилась на неё, осознание приходило медленно. Да, точно, я сижу в незнакомой деревне и жду решения. Почему она будит меня? Наверное, пришел староста. Я прищурилась против солнца, ища его, так и есть, он стоял с одним из мужчин. Не рассчитывая подняться сама, я попросила помощи у моей новоиспечённой помощницы. Девчушка с готовностью помогла мне встать и последовала за мной.
— Мы решили позволить вашим попутчикам остаться, — сообщил мне мужчина, — но я так же настоятельно рекомендую и Вам задержаться. Я не могу отпустить человека в таком состоянии. Вы с трудом на ногах стоите.
Я равнодушно пожала плечами. По легенде спешить мне не куда. Чувство, словно здесь что-то не так, свербело внутри. Но дело сделано, пути назад нет. Я не смогу тихо увести тех, кого привела. Было ли это предчувствие или новая привычка — боятся всех и вся, я не знала, да и не узнала.
ПОРТУН — (лат. Portunus) в римской мифологии бог охранитель входной двери в дом, входа в реку или море.
глава 11 — 12
11
Меня разместили в местном лазарете. Осмотрев, доктор лишь качал головой: множество ушибов, перелом ребра, да как я дошла? А когда он узнал, что я почти двое суток не ела, он и вовсе переполошился.
Вокруг меня стояло две капельницы, тянувшие свои щупальца к моим рукам, названия, значившиеся на этикетках, были мне знакомы. В той что справа, был питательный раствор, хотя меня и плотно покормили, а слева было лекарство для восстановления костей, а его приятный эффект обезболивания и вовсе деморализовал меня, и я позволила себе уснуть. Проснулась я, как всегда, достаточно быстро и естественно в холодном поту. Но прислушавшись к себе, я поняла, что проснулась не столько от кошмара, сколько от того, что что-то, внутри, толкало меня: «Скоро надо уходить!». Я уставилась в потолок куда податься? Когда мы шли к лагерю солдат Общества, деревень нам не встречалось, значит, я иду не в ту сторону. Позади враги, справа неизвестная дорога, значит мне левее и вперёд. Я глянула в окно. Закат багряными цветами раскрашивал небо. Когда наступит темнота и все уснут, я уйду. Что мне нужно, чтобы идти? Нужны обезболивающие, нужно оружие и не плохо бы еды прихватить. План был прост.
За окном уже пару часов, как опустилась непроглядная темнота, и я решила — пора. Аккуратно отцепив капельницы я, тихо ступая, выскользнула из палаты. Больницу окутывала тишина, в соседней палате кто-то был, я слышала это по ровному дыханию спящего, доносившемуся из-за приоткрытой двери. Чуть дальше по коридору, в небольшом закутке, стоял стол, с горящей настольной лампой и диванчиком, на котором спала юная девушка. Ну, правильно, тревожных больных не было, а заподозрить, что я, в таком состоянии, куда-то попрусь было сложно. «Сложно, но можно», хмыкнула я и пошла дальше. За сестринским постом была процедурная: вдоль стен стеклянные шкафчики уставленные баночками и кушетка.
Скудного света просачивающегося из коридора было мало, но мне не до жиру. Найдя пару банок с обезболивающими, шприцы, я, было, собиралась уходить, но вспомнила, что оружия-то у меня нет. Вряд ли я найду здесь пистолет или ружьё в свободном доступе. Что же ещё можно использовать? Мой взгляд упал на шкаф с медицинскими инструментами, точно! Скальпель! То ещё оружие, конечно, особо им не повоюешь, но кожу режет на раз. Я горстью схватила упаковки, штук десять, наверное. Теперь одежда. Куда они могли её забрать? Следующая комната была операционная, пара бытовых помещений и дверью на улицу. Я что-то пропустила, должна быть прачечная или что-то ещё, хотя, в сельской лечебнице её может и не быть. Я ещё раз прошлась туда-обратно. Так и есть, прачечной тут и не пахло. Плохо.
Я вышла на улицу. Фонаря бы мне, и, словно услышав мои мысли, из-за облака показалась огромная, сытая луна, подмигнув, она раскинула свой серебристый свет, даря мне возможность ориентироваться. На фоне бархатного мрака проступили очертания домов, оград, деревьев. Я, босиком, кинулась бежать, но быстро сообразила, что это не лучшее решение, хотя бок и ушибы не болели, после уколов, но гравиевая дорожка напомнила моим ногам, что я сто лет не ходила босиком.
Перейдя на ровный шаг, я подошла к первому двору. Там было пусто. Что я искала не трудно догадаться, предметом моих розысков было бельё, которое иной раз хозяйки оставляют сушиться на ночь. Но и второй и третий двор не порадовал меня находками. Зато в четвёртом нашлись мокрые мужские штаны и куртка. Мне подумалось, что их обладатель запачкался вечером, а ретивая женушка решила не оставлять на завтра то, что можно было сделать сегодня. Натянув мокрую одежу я подвернула штаны, рукава и подтянула шнурок на поясе, Гаврош, но лучше чем ничего. А вот с обувью было сложнее. Мои удобные ботики на толстой рифленой подошве, которым не была страшна ни вода, ни ил, да даже холод не сильно страшен, покоились где-то в недрах прачечной или где-то ещё. Местные же жители на улице обувь не оставляли. Это побудило меня полазать под несколькими крылечками в поисках старых огородных калош или ещё чего-то подобного, как сельский житель я знала, что такое может, водится на участках и домой не всегда заносится. Чему я очень скоро нашла подтверждение, пара рваных на задниках калош валялось рядом с каким то садовым корытом.
Натянув и их и распихав ампулы, шприцы и скальпели по карманам, в последний раз я оглядела спящую деревню и направилась в рощу, на противоположной стороне, не в ту через которую мы пришли. Лекарства позволяли идти не чувствуя боли, а отдохнувший и сытый организм бодро реагировал на окружающую обстановку. Я, сколь могла, внимательно прислушивалась и присматривалась. Глаза мне не особо помогали, а вот слух улавливал множество разных звуков, особенно когда я вошла в лес. Тут меня окутала, и вовсе непроглядная, тьма, поэтому пришлось вытянуть руки, дабы ни во что не врезаться. Опасно, конечно, да что ж поделаешь, вариантов не много.
Я брела всю ночь, стараясь, лишний раз не хрустнуть веткой, да ни обо что не удариться. Получалось не очень, но я старалась.
Утро было не очень добрым. С первыми лучами резко закончилось действие лекарства, обрушив на меня лавину боли, заставившей присесть и со свистом втягивать воздух. Заболело сразу и всё. Я, малодушно обещавшая себе использовать анестетики только в экстренном случае, решилась сделать укол. В таком состоянии я была не ходок, как ни странно, особенно после этой передышки. Когда болит всё время, волей-неволей приноравливаешься, уговариваешь и себя и боль, что надо идти. Но когда всё начинает болеть сильно и резко, уговоры не помогают, ты валишься с ног и можешь только жалеть себя.
Трясущимися пальцами я набрала в шприц немного болеутоляющего. Риши рассказывал, что колоть такое лучше всего в вену, чтоб быстрее подействовало, но перетянуть руку было нечем и я, зажмурившись, всадила иглу в плечо, под мышцу. Подействует, но медленнее.
Сколько я так сидела, пока меня отпустили цепкие лапы боли, я не скажу, но когда я смогла воспринимать мир в привычных красках, солнце уже взошло и игриво пробивалось сквозь листья, как бы говоря: «Вот, видишь, всё хорошо».
Я, в конце концов, смогла нормально сесть и, вот тут-то, мне желудок сообщил о новой оплошности. Еды у меня с собой не было. Сейчас, когда резь немного притупилась, а болеутоляющего я ввела не много, именно чтобы заглушить приступ, неизвестно, сколько мне ещё добираться до своих, организм потребовал пищи. Как раздобыть пропитание идей не было, можно конечно поискать ягоды, но на это уйдёт много времени…
Именно в этот момент, я, краем глазом заметила какую-то тень, она притаилась за кустом и явно имела силуэт человека. Медленно я вытащила из кармана скальпель и рванула упаковку, та послушно, с треском разъехалась. Нападать с таким оружием не разумно, но и выпускать тень из поля зрения я не собиралась.
Долго мы находились без движения, я сидящая на траве и человек, притаившийся за деревом, но в какой-то момент тень распрямилась явив моему взору своего обладателя, заставив расслабленно выдохнуть. Это была Мари, но радость сменилась праведным гневом:
— Мари, зачем ты ушла из деревни? — накинулась я на неё.
Девчушка лишь пожала плечами и улыбнулась. Вести её обратно? Да нет у меня ни времени, ни сил. Да и, в конце концов, я боялась возвращаться. Страх, что старейшина сдаст всех в Лагеря Общества, не покидал меня. Честно говоря, я даже была немного рада, что девчушка решила сбежать со мной. Всё же я питала к ней добрые чувства.