Квартиру огласил яростный и полный возмущения женский визг, а затем недовольное ворчание турианца, которого поток биотики приложил плечом о противоположную стену.
— О, богиня! – воскликнула Лиара с тем самым выражением, которое его когда-то так смешило. – Ты совсем охренел, Вакариан?!
Лиара редко ругалась. И еще реже называла его по фамилии. Гаррус поморщился, отгоняя ассоциации. И то и другое было куда более свойственно Шепард, память тут же с садистской любезностью развернула целый калейдоскоп воспоминаний, в которых фигурировали утро, душ, веселые препирательства и нежелание покидать каюту.
Настроение испортилось окончательно.
— Нам надо успеть в управление до обеда, - сказал он, бросив азари полотенце. – Что-то насчет давешних детей и протеанских артефактов.
— Артефактов? – Лиара моргнула, зевая и встряхивая головой, будто так можно было избавиться от остатков сна. Ручейки воды бежали по её заспанному лицу, капли дрожали на длинных ресницах. – Что з…
— Ничего больше не сказали. Давай, открывай глаза, доктор Т’Сони, я посмотрю, что осталось из еды и поедим.
С этими словами он покинул ванную, закрыв за собой дверь.
***
В управлении всегда было шумно и многолюдно. Сотрудники и посетители суетились, то и дело вступали в споры и проносились по коридорам, будто опаздывая на пожар. Сейчас эта бестолковая беготня очень раздражала Гарруса, болезненными вибрациями отзываясь в голове и нашептывая советы о выстреле в воздух из дробовика для прекращения броуновского движения.
К счастью додумать эту мысль турианцу не дали. Не прошло и четверти часа с тех пор, как Лиара исчезла в противоположном конце коридора, когда из дверей напротив выскользнула девочка-секретарь. Судя по её виноватому виду и опаске, с которой она посматривала на турианца, что-то было не так.
— Офицер Вакариан, добрый день, - затараторила она, сцепив пальцы в крепкий замок. – Простите, пожалуйста, но пока офицера Ларсон нет. Её в срочном порядке вызвали к начальству, подождете? Она очень хотела что-то с вами обсудить.
— Разумеется, - кивнул Гаррус, постаравшись, чтобы голос звучал менее угрожающе. Шепард как-то говорила, что ей нравятся вибрирующие и рычащие ноты его голоса, но многим людям это казалось угрожающим. – Когда она вернется, вызовите меня, я подойду. Дети все еще в больнице? Схожу взглянуть на них.
— Да, мальчика еще не поставили на ноги, - кивнула девушка, украдкой выдохнув, - но он быстро идет на поправку, его жизнь вне опасности. Его сестра и их друг наверняка там. – Секретарь улыбнулась, мимолетно, но тепло, - они все время там. Им пытались запретить, но они как-то ухитряются всё равно туда пролезать. Но врачей слушаются беспрекословно, так что им разрешили с ним сидеть. От этого куда меньше шума, чем когда их пытались там найти и изловить сотрудники центра размещения беженцев.
Гаррус усмехнулся, вспомнив, как на «Нормандии» они брали в осаду лазарет, когда желали убедиться, что с Шепард всё в порядке после миссии. Да и она – если верить Джокеру – была близка к штурму обители доктора Чаквас, когда сам Гаррус поймал лицом ракету. Турианец непроизвольно потер искалеченную половину лица, на секунду с пугающей яркостью ощутив на ней теплую ладонь любимой женщины.
— Офицер? – голос секретаря выдернул его из воспоминаний, и турианец с недовольством отметил, что совершенно не слышал, что она только что сказала. Будь они сейчас на поле боя, такое отвлечение закончилось бы для него пулей в голове. – Вы в порядке? У вас такое лицо… или…простите, я не очень разбираюсь в турианской мимике, мне просто показалось…
— Не беспокойтесь, - Гаррус попытался улыбнуться, но судя по лицу девушки, она сочла это скорее оскалом. – Я в норме. Вызовете меня, когда Ларсон вернется.
Не дожидаясь новой неловкой реплики, он отправился дальше по коридору, пытаясь отрешиться от мыслей и воспоминаний и не слишком преуспевая в этом. Память стала его проклятьем, она словно обрела свой собственный, ненавидящий его разум и то и дело распускала когти глубоко внутри, оставляя на сердце глубокие, пульсирующие царапины. В такие моменты буквально всё напоминало о Шепард и том времени, что он провел рядом с ней. С самой первой встречи на ступенях Президиума и до последнего момента, до её последнего прикосновения, до последнего «буду любить вечно». Взгляд турианца цеплялся за пробегающих мимо женщин: эта такого же роста, а у этой похожая прическа, но неправильный цвет волос; тот солдат знакомо скрещивает руки на груди, говоря с врачом, а в боковом коридоре кто-то в задумчивости застыл, опираясь на перила – точь-в-точь как Шепард в доке после вечеринки… она тогда сказала, что, быть может, вечеринка была последней. Нестерпимо хотелось ударить по чему-нибудь кулаком. Прямо как тогда, после Алкеры. Нескончаемое дежа вю.
Но тогда, на Омеге, Шепард появилась, и была вовсе не галлюцинацией. Гаррус снова и снова напоминал себе об этом. Если возможно один раз, возможно и второй. Хотя сейчас увидеть её хотелось столь нестерпимо, что турианец согласился бы и на галлюцинацию.
Резкая боль пронзила ладонь, и Гаррус споткнулся. Он замер посреди коридора и с удивлением взглянул на руку. Когти впились в ладонь, разодрав кожу и окрасившись синим. Память снова колыхнулась, начав формировать образ того, как он дразнил Шепард, проводя когтями по мягким изгибам её тела, почти оставляя отметины…а иногда и оставляя их. Это заставляло её дыхание сбиваться, а глаза наполнялись жаром и…
Турианец дернул головой, прислонился к стене, пытаясь абстрагироваться от этой памяти. От какой бы то ни было памяти. Он шел взглянуть на детей, которым дал обещание. Важное обещание.
Гаррус глубоко вздохнул и быстро пошел дальше. Нужное ему отделение оказалось совсем недалеко, и дежурный санитар указал палату. Подойдя ближе, Гаррус замедлил шаг и посмотрел внутрь сквозь большое окно. Хоаким уже пришел в себя, и они с Арсусом оживленно о чем-то болтали, жестикулируя и ухмыляясь. Гаррус не слышал слов, но сейчас они были похожи на детей. Возможно, впервые. Это вызвало улыбку: раз они могут так смеяться – значит, хоть что-то от прежней жизни война в них пощадила.
Турианец шагнул было к двери, но потом передумал и направился к зоне отдыха, где стояли скамейки. Обычно в таких местах были и большие растения – почти деревья – в кадках, но сейчас возле панорамных окон примостились только покрытые подпалинами цветочные горшки. Впрочем, взгляд турианца лишь мельком скользнул по ним, остановившись на тощей детской фигурке, закутанной в безразмерный больничный балахон неопределенного цвета. На фоне него особенно контрастно выглядели черные кудряшки.
— Привет, - сказал Гаррус, подходя к Изабель и кивая на место рядом. – Не занято?
— Неа, садись, - улыбнулась девочка.
— Чего это сидишь тут одна? – поинтересовался турианец, с интересом отмечая, что в руках малышки потрепанный альбом, исчерканный набросками какой-то техники.
— У них там мальчишеские разговоры, - фыркнула Изабель. – Иногда я им разрешаю секретничать. А ты что тут делаешь?
— Пришел проведать вас.
— Правда? – Изабель удивленно моргнула и стушевалась. – Ну… спасибо, наверное… - она подняла было карандаш, чтобы провести ещё одну линию, но остановилась, прищурилась и посмотрела на Гарруса странным взглядом. Одновременно он показался турианцу и по-детски наивным, и по-взрослому серьезным, запрещающим ложь, даже во благо. – Ты же не соврал, да? Про то, что они не попытаются нас разделить?
Это «попытаются» звучало решительно, красноречиво и без малейшего вызова. Не гневное: «только попробуйте!», а спокойное: «у вас не получится».
— Я сделаю всё, что будет в моих силах, - ответил Гаррус честно, а потом спросил, надеясь перевести разговор в более нейтральное русло. – Кем ты хочешь стать, когда вырастешь?
Изабель ответила куда быстрее, чем можно было ожидать.
— Раньше я хотела быть художницей, чтобы мои картины показывали в новостях и вешали в больших залах. Ну, знаешь, как их… верасаши… родители водили нас с братом туда.
— Вернисажи, - кивнул Гаррус, про себя усмехаясь тому, как иронична бывает жизнь. Он тоже когда-то думал о подобном будущем. - Раньше? А теперь?
— Теперь мы решили, что будем солдатами, - твердо сказала Изабель. – Пойдем учиться вместе и служить будем тоже вместе, мы – команда. – Она гордо улыбнулась и расслабилась. Гаррус за последние годы привык внимательно наблюдать за языком тела людей и заметил это без труда.
— А если воевать будет негде и не с кем?
— Тогда будем что-нибудь изобретать, - девочка ответила без промедления. Так говорят только о заранее созданном и продуманном плане. – Я неплохо придумываю всякие штуки и могу нарисовать эскизы, - она приподняла альбом. - Но у меня не получается всё рассчитать и представить, как надо сделать на практике, чтобы работало. А Хоук может. Папа говорил, что в нем есть инженерная жилка, когда он был еще совсем мелким и конструкторы собирал. – В голосе Изабель проскользнули ноты глубокой, ранящей печали, но она не запнулась, и спина её не дрогнула. Гарруса поражала сила, заключенная в крошечном, хрупком существе. Он даже завидовал, совсем чуть-чуть. – Так что я буду придумывать, Хоук - делать основные чертежи и все такое, а Арсус умеет рассчитывать, он очень внимательный, все замечает – в голосе Изабель прозвучала гордость, - так что он будет отвечать за цифры и все проверять. Вот. – Девочка обернулась, посмотрев через коридор в сторону палаты брата. Потом снова на Гарруса. – Скажи им, что не надо нас никуда распределять, мы уже взрослые, мы можем быть полезны. Не важно, что надо будет делать, мы приспособимся. Мы быстро приспосабливаемся. Скажешь?
— Обещаю, - Гаррус улыбнулся, не подумав, что это может её напугать, но Изабель не шарахнулась от его оскала, а улыбнулась в ответ и деловито протянула руку, неотрывно глядя в глаза.
— Уговор?
— Уговор, - кивнул Гаррус серьезно и пожал крохотную ручку. На душе почему-то стало легче, и глубокий вздох в кои-то веки не отозвался болезненным уколом между ребер.
Какое-то время они сидели молча. Изабель вернулась к своим эскизам, а Гаррус наблюдал то за отточенными движениями ее карандаша, то за непрестанным движением по ту сторону окон. Там строился новый мир, и Изабель с её набросками странных летательных аппаратов и причудливых башен была его частью. Частью будущего, столь удивительного, что не хватало воображения, чтобы представить. Сидя на скамейке рядом с ней Гаррус впервые по-настоящему захотел стать частью этого будущего.
А потом инструметрон сообщил о входящем сообщении из секретариата, и Гаррус поднялся, попрощался с Изабель и направился обратно. Он уже почти покинул отделение, когда услышал позади звук торопливых детских шагов.
— Гаррус, погоди! – Изабель едва не вписалась в него из-за того, что её шлепанцы заскользили по кафельному полу. Но турианец вовремя поймал малышку за плечи, порадовавшись про себя, что за время, проведенное с Шепард, научился прикасаться к хрупкой человеческой коже достаточно аккуратно, чтобы не ранить. – Вот, возьми. – Она сунула ему в руки сложенный вчетверо лист. – Это я тебе нарисовала. Ну… срисовала, знаешь. Я не очень хорошо срисовываю, но…
Слушая её бормотание в пол уха, Гаррус развернул лист и замер. С рисунка на него смотрела Шепард. Не совсем такая, какой она была, но несомненно узнаваемая. Но она улыбалась. Широко и беззаботно – улыбка, которая через секунду превратится в смех. Изабель не без изъянов изобразила черты, но ей удалось поймать ту редкую улыбку, которую Гаррус так любил у Шепард, и которую так редко видел.
Он смотрел на рисунок, казалось, целую вечность, и оторвать от него глаза было почти физически тяжело. Из транса его вывел голос Изабель, ломкий, неуверенный, совсем не похожий на то, как она говорила обычно.
— Тебе не нравится? – она поморщилась, вертя в пальцах карандаш. – Я не очень хорошо рисую лица…и она на всех плакатах такая серьезная…а мне хотелось, чтобы улыбалась. Чтобы…
— Спасибо, Изабель, - Гаррус опустился на одно колено рядом с девочкой. – Мне очень нравится. И у тебя получилось лучше, чем ты можешь представить.
Девочка вдруг шагнула к нему и обняла, порывисто и крепко. Гаррусу показалось, что она всхлипнула, но в тихих словах этого не было слышно.
— Ты очень грустный. Скучаешь по ней? Я тоже скучаю по маме и папе. И у меня не получается их нарисовать… я рада, если она получилась похожей.
Гаррус осторожно обнял девочку, несмело погладив по пушистым волосам, и пообещал себе, что перероет все доступные ему самому и Серому Посреднику базы данных и найдет для этих детей фотографии их родителей.
***
Стоило переступить порог офиса, как Гаррус ощутил висящее в нем напряжение. Знакомое, кислое и раздражающее. Турианец хорошо знал это напряжение, он много раз ощущал его, когда директор Паллин возвращался с совещания неудовлетворенным результатами и искал на ком бы сорвать злость. Жертва находилась всегда, как бы сотрудники СБЦ ни старались сидеть тише воды, ниже травы.
Глядя в скуластое лицо офицера Романды Ларсон Гаррус видел то же выражение. Губы – и без того тонкие – сжаты в линию, брови то и дело хмурятся, движения пальцев по датападу более отрывисты, чем это необходимо.
— Офицер Ларсон, - турианец учтиво кивнул, - вы хотели со мной поговорить?
— Да, да, - она кивнула на кресло по другую сторону от своего стола. – У нас ожидаемо возникли проблемы из-за вашего распоряжения не разделять тех троих детей. И мы должны решить это как можно скорее.
— Какого рода проблемы? – невозмутимо поинтересовался Гаррус, постукивая по колену сложенным листом с рисунком Изабель.
— Сами не понимаете? – раздраженно дернула плечом Ларсон. – У нас тут уйма народа, который надо пристроить по разным уголкам Галактики, барахлящая связь, перебои с поставками и масса бюрократических проволочек. А вы хотите, чтобы я оставила вместе детей разных видов. Я могу оставить их так на какое-то время, но потом-то куда вы планируете их девать? – Гаррус нахмурился, понимая, что резон в словах Ларсон несомненно есть, а готового ответа у него нет. Но пока что она, похоже, и не требовала ответа. – Вы понимаете, что найти усыновителей, готовых принять в семью детей разных видов, вообще довольно сложно, а сейчас сложно вдвойне? Может, вы привыкли к такому на Цитадели, но на Земле многие люди вообще впервые увидели турианцев вживую и весьма смутно себе представляют особенности вашей биологии и условия, которые надо обеспечивать вашим детям. И, полагаю, на Палавене и в ваших колониях сейчас тоже хватает проблем, чтобы кто-то решил отяготить себе жизнь заботой о парочке человеческих детей, которым к тому же требуется психологическая помощь. – Она раздраженно качнула головой и скривила губы. – Они многое пережили, это понятно, но обстоятельства вынуждают говорить откровенно: эти дети – все трое – далеко не те, кого ищут люди, желающие взять на воспитание ребенка.
— Неужели? – холодно переспросил Гаррус, ощущая внутри нарастающую неприязнь и собственное раздражение. Но Ларсон, похоже, не заметила этого в его тоне.
— Несомненно. Как я и сказала, им требуется психологическая помощь. Они – далеко не самые спокойные из наших подопечных. К примеру, они то и дело воруют и прячут еду. В принципе, учитывая, в каких условиях им приходилось выживать, это объяснимо, но это проблема, требующая неустанного контроля. Все трое тащат и левоаминную и декстро-еду. Наш психолог беспокоится, что если что-то выведет их из равновесия, и они куда-нибудь спрячутся или просто от стресса решат подкрепиться…
— Вы думаете, они настолько идиоты, что не видят, что едят? – Гаррус раздраженно дернул мандибулами. - Очнитесь. Они провели без «неустанного контроля» уйму времени в агрессивной среде и выжили. А там было куда больше причин для стресса. Знаете, почему они прячут и ту и ту еду? Потому что они – чертов отряд. За проведенное так время мысль: «подумай о тех, кто тебя прикрывает» вплавилась им в мозги. Они прячут и ту и ту еду, чтобы в случае, если товарищ по какой-то причине лишится своего запаса, было что ему предложить.