Он рассмеялся. Настолько тихо, что и сам этого смеха не различил.
Огонь в дырах опустевших бойниц. Приземистая гномья крепость; гномы давно ушли на равнины Саберны, а их родные дома - остались. Крики в коридорах, отчаянная мольба: не трогай, не трогай, нет, пожалуйста, пощади меня; чей-то радостный хохот. Бледная вспышка во дворе, обломки дерева, ожившие корни копошатся в густой зеленой траве.
Он выдохнул. И лег, откладывая работу еще на одну ночь.
К полудню следующего дня его разбудил насморк. И странное ощущение в горле - будто оно поросло шиповником изнутри.
У него никак не получалось разлепить веки. Чья-то крохотная ладонь коснулась его лба и словно бы вдавила в подушку:
- Спи, Тристан. Ты заболел. Тебе плохо.
Он облизнул пересохшие губы:
- Мне вовсе не...
- Спи, - настаивал его гость. - Я посторожу. Ничего не бойся.
...Он проснулся глубокой ночью, поднялся - и стыдливо переоделся, потому что на дух не переносил длинное монастырское тряпье. Пустой коридор пламенел оранжевыми огнями факелов; кое-где висели кресты, украшенные позолотой. Покосившись на последнюю, он едва подавил острое желание содрать священный символ со стены и утащить в келью, чтобы там отскоблить от него пускай даже какие-то крохи драгоценного металла - и смешать его с...
- Тристан, - укоризненно окликнул Юко. - Ты думал, я не услышу?
- Извини. Я думал, ты спишь.
- Плохая погода, - пожаловался мальчик. - Не могу доказать себе, что все нормально, небеса на землю не падают. Но если бы ты был рядом, я бы не так боялся.
Тристан неловко потрепал его короткие светлые волосы:
- Гроза?
- Точно. Бушует, как безумная, хотя до осени еще далеко. Тристан?
- Да?
- Скажи, куда мы пойдем осенью? Скитаться по миру в октябре - не лучшая затея, мы либо утонем в какой-нибудь особо опасной луже, либо молния хорошенько прицелится и пальнет либо в меня, либо в Еву.
- Не пальнет.
- Почему?
Тристан криво ухмыльнулся:
- Потому что мы - воины Господни, а Господь не забывает о своих воинах. И старается о них заботиться.
Юко недоверчиво хмыкнул, явно удивляясь, как это Господь не позаботился о самом Тристане, пока он валялся в полубреду и умолял монашек принести ему хотя бы каплю жидкого золота. Чем, кстати, вызвал у них вполне закономерные сомнения - зачем жидкое золото, алхимическая дрянь, понадобилось экзорцисту?
Воин Господень осторожно сел на верхнюю ступеньку винтовой лестницы. И уловил, наконец, как за каменными стенами шумит сердитое июльское небо.
Это было не самое худшее лето в его жизни. Но и не самое лучшее.
- Тристан?
- Я здесь, Юко.
- Можно, я посижу у тебя на руках?
Он помог мальчику устроиться на своих коленях. И ощутил неожиданно приятное чужое тепло.
Юко был ребенком. Всего лишь девятилетним ребенком, хотя пережил такое, что на его месте далеко не всякий умудрился бы уцелеть; он рассказывал об этом неохотно и коротко. Он избегал моря, не подходил к водопадам и рекам, опасливо косился на голубые пятна озер; он сходил с ума, едва небо укрывалось тучами и бросало вниз первое смертоносное копье.
- Тристан?
- Да?
- Я ненавижу грозу. Ты можешь заставить ее утихнуть?
- Мне жаль, Юко. Хочешь, я попробую тебя отвлечь?
Его маленький союзник молча кивнул. И вцепился в мантию на спине Тристана - кажется, нечто похожее называли объятием.
- В одной далекой стране, - хрипловато начал Тристан, - жил безымянный князь. Он любил вино, сахарное печенье и бабочек. Бабочки жили в его замке на правах питомцев, порхали под каменными сводами, иногда пели... да, они прекрасно умели петь... и служили князю кем-то вроде советников. Он отмахивался от людей, как от бесполезного мусора, и ходил, сплошь окруженный бабочками. Они сидели на его камзоле, и на штанах, и на голенищах сапог... они копошились в его прическе...
- Тристан?
- Что, Юко?
- Бабочки слишком легкие, чтобы унести в небо человека. Если он хотел с ними улететь - получается, он был несчастен?
- А он этого не хотел. Он хотел, чтобы его бабочки остались рядом. Он хотел, чтобы они его не бросали, чтобы они пели ему вечно. Одна беда...
- Какая? - насторожился Юко.
Висок Тристана защекотала новая соленая капля.
- Срок жизни бабочки весьма краток.
Монахини не отважились проводить экзорциста и его спутника в западную башню, и перед каменной аркой, отмечавшей последний живой рубеж монастыря, незваные гости замерли в одиночестве.
За их спинами была запертая дверь. Юко лично убедился, что замок сработал, и повесил ключ себе на шею - чтобы наверняка его не потерять.
- Может быть, - несколько виновато произнес воин Господень, - ты все-таки не пойдешь?
Мальчик посмотрел на него с обидой:
- Что значит - не пойду? Я же твой ученик. Надеюсь, хотя бы в этот раз ты научишь меня чему-то полезному, потому что размахивать палашом и орать молитвы я все равно не буду.
- Если так, то чего ради ты за мной таскаешься? Плыл бы домой. Твои сородичи, наверное, места себе не находят.
- Если так, - передразнил своего товарища Юко, - то они его не находят на океанском дне. Жаль это признавать, но ундины вытащили только меня. Больше никто не согласился... на такую цену.
Под его светлыми ресницами странно двигались потемневшие голубые радужки.
- Ладно, - вздохнул Тристан. - Шутки шутками, а пора спускаться. Держись.
Он протянул узкую ладонь, и ее тут же обхватили чужие крохотные пальцы.
В коридоре было тесно и пыльно, в железных скобах на стенах все еще торчали факелы. Никто ими не пользовался, и нетронутая ветошь стала пристанищем сотен пауков: между ней и стеной они свили свою смертоносную невесомую сеть, надеясь, что однажды в подземелье все-таки занесет хотя бы одну-единственную блудную муху. Некоторые сдались, и в переплетении зыбких нитей виднелись их собственные высохшие трупики; Тристан кривился и кусал губы, не в силах избавиться от смутного ощущения тревоги. Пока еще смутного.
Далеко не всякий воин Господень пойдет в надежно запертые подвалы, зная, что в них царит вполне себе внушительная зараза. Далеко не всякий пойдет искать в этих подвалах демона, зная, что и монахини, проводившие в монастыре куда больше времени и привыкшие называть его своим домом, предпочли бы уехать и навсегда забыть об угрюмой западной башне.
Потом коридор закончился, и Тристан с облегчением выдохнул.
- Ответь, - обратился к нему Юко, - что нас окружает?
- Лестницы, - пояснил воин Господень. - Сотни каменных лестниц. Они переплетаются между собой, и вниз можно пойти разными путями. Кое-где на камне, - он внимательно огляделся, - что-то вроде фресок. На них... должно быть, это звезды. Но они почему-то живые... и улыбаются.
- Я не понимаю, чему ты радуешься.
Тристан улыбнулся:
- Я понял, где мы. А это уже половина победы.
- Ну-у, - протянул Юко, - я бы так не сказал. По-моему, неважно, где именно мы находимся. Гораздо важнее, что у нас нет ничего, кроме твоего палаша и какой-то глупой книжицы.
Его собеседник посерьезнел:
- Ну-ка повтори.
- У нас нет ничего, кроме твоего палаша и какой-то глупой книжицы, - послушно произнес мальчик. - Постой, неужели ты обиделся? Но, Тристан, это же и правда глупо! Ты можешь пользоваться этим чертовым фолиантом, сколько угодно, а что делать мне? Я, забери меня Дьявол, не вижу ни зги даже в летний полдень! Я, забери меня Дьявол, почти забыл, как он вообще выглядит!
Повисла тишина. Разве что откуда-то издали до ушей ребенка доносилось некое подобие стука.
- Нельзя, - очень тихо и очень сердито заявил Тристан, - порочить святое слово. Даже если пока что тебе не дано им пользоваться. Эта книга, - Юко различил, как размеренно шелестят ее страницы, - вечно будет моей надеждой. Моим спасением. А ты, - он сложил руки на груди, бросив мальчика наедине с его слепотой, - мало того, что называешь его глупым, так еще и поминаешь черта и Дьявола там, где их, мягко выражаясь, опасно поминать.
- Ладно, - не менее сердито проворчал его спутник. - Да будет, как говорится, воля твоя, Тристан. Давай сюда ладонь и перестань кипятиться. Я боюсь темноты.
- Угу. Через три шага ступеньки.
Спускались молча. И чем дальше их уводила широкая каменная лестница, тем более горячим и сухим становился воздух; соленые капли теперь скользили не только по лицу Тристана, но и по лицу Юко. Фрески на сводах не менялись: все те же небесные огоньки с кривыми усмешками и бусинками-глазами; экзорцисту чудилось, что они следят за ним и его спутником, и что они заранее осведомлены, какая судьба их ждет.
"Сейчас вы развернетесь, - обратился к воину нежный, почти материнский, голос, - и убежите. Как убегали до вас монашки. Но вы будете правы, и никто не посмеет вас упрекнуть. Хотя..."
В таких ситуациях Юко обычно говорил: Тристан, не надо его слушать. Но сейчас Юко злился, и ему было все равно.
"Здесь хорошо пахнет, - вынужденно признал голос. - Но вы ошибаетесь. Немного ошибаетесь. Впрочем, я желаю вам не оступиться".
Чужая узкая ладонь ослабла и выпала бы из пальцев Юко, если бы он их не сжал.
- Тристан? - обеспокоенно позвал мальчик. - Ты в порядке?
...Болели разбитые колени. Он бы страшно хотел забыть, как это неприятно и муторно - падать.
- Тристан?
- Все нормально, - хрипло пробормотал он. - Не беспокойся.
Фляга с водой, прихваченная из монастыря, была пуста. Ни единой капли. Он спрятал ее обратно в сумку и рассмеялся, но это был неправильный, искаженный, зловещий смех. Совсем не подобающий экзорцисту.
- Юко, ты что-нибудь слышишь?
- Да, - растерянно согласился мальчик.
Тристан потер свой аккуратно перевязанный лоб:
- Далеко?
Мальчик опустился на корточки рядом с ним.
- Да. Он там, где заканчиваются лестницы.