Не успел по лесу сделать и двадцати шагов, как за спиной послышалось:
- Откуда тело?
- Из села, вестимо, - не задумываясь, ответил я, кидая Моркула в мох.
Развернулся, тьфу ты, леший, а голос как у Кузьмы. Ярит скромно стоял возле березы, облокотившись на посох, льстиво улыбаясь, как пес при виде поросячьего окорока.
- Неужто ли мне подарочек. Ой, спасибо, не ожидал, - я лишь раз моргнул, а старик стоял в шаге от меня.
- Э нет, я дары только в жидком виде приношу, - старческие глаза зажглись желтым, - в смысле пивом, бражкой. Если здоровека в жертву пренесу, то вместо доброго старичка по лесу будет шастать огромное волосатое чудище. Проблем не оберешься.
- И ладно, - старикан тяжело вздохнул, развернулся и пошел за кусты, - к полуночи не забудь, - раздалось уже издалека.
- Как же тут забудешь, - взваливая молотобойца на плечо, пробубнил я.
До самого озера Моркул так и не очнулся.
К моему счастью вызывать подводную бестию не пришлось, Кваркуша удобно расположилась на вязанке камышей, одна рука за голову другой прикрывает необъятную грудь, зелёные волосы стелятся по воде аки на ветру, рыбья часть, дабы не портить вид, спрятана под водой.
- Мишенька, - звонко защебетала она, - никак ли ты мне забаву принес. Ой, спасибо. Не ожидала. Какой большой, крепкий. Ну что же ты его лик прячешь, покажи быстрее сокола ясного.
Моркул замычал, я, недовольно морщась, скинул тело на землю, да так неудачно, что прям головой об дерево. Пленник заткнулся.
- Что же ты так не бережно-то с моим милым? - недовольно заголосила русалка.
- Вы вообще опухли? Я вам что, слуга аль прихвостень. То леший лезет, то ты, - я не говорил, я рычал, растопыривая пальцы с когтями, - зови утопленницу.
- Вот еще, - русалка соскользнула в воду, круги по водной глади еще не разошлись, как голова стервозной водоплавающей показалась на поверхности, - то Кузька с Тимохой мужиком каким-то воду мутят, при этом орут, чтобы я вернула девку, то ты тут... А мне может личную жизнь устраивать надо.
- Во, меняю, - я пнул Моркула ногой, - на Аньку. Только через два дня вернешь мужика.
- Ох, и не честно, девку навсегда забираешь, а мужика через два дня отдавать, - начала торговаться водяная нечисть.
Нет у меня времени в игры играть, ладно будем по-плохому.
- Я ведь не ленивый могу домой сходить да травку нужную принести, до весны чесаться будешь, - ласково, аки дед с внучкой, заговорил я.
Конечно, отчаянный шаг, а иначе до утра торговаться будем.
- И не надо меня пугать, - не успела договорить русалка, как из воды показалась Анька.
Подтащив Моркула к воде, сдернул мешок, мужик, ничего не понимая, заморгал, утопленница встрепенулась, подняла светлые очи, кинулась к любимому. Сопротивляться Моргул не стал, на поцелуй ответил как надо. И только их губы разъединились, как Анька грохнулась в обморок, чуть поймать успел, Моркула же откинуло на землю.
Вынеся обмякшую девку на твердую землю, направился было в лес, как из воды донеслось.
- Эй, касатик, а сокола моего не подтолкнешь поближе?
Я развернулся, увидел как молотобоец, извиваясь аки змей, уверенно движется к воде, видать, сам свою судьбу решил.
- И чтобы через два дня его в село отправила.
- Если сам захочет, то отпущу.
- А мне всё равно - захочет или нет, - напоследок рыкнул я.
Донеся приятную ношу до крыльца Тимохиной избы, с облегчением выдохнул, хоть одно дело до конца довел. Теперь к лешему в гости. Ну что за жизнь, ни присесть, ни отдохнуть. Ладно, сокрушаться о судьбе непутевой у лешего буду за чаркой пива. А сейчас... Со всей дури вмазал по добротной двери и бегом через забор.
Заскочив в избу за бочонком пива, побрел к лешему. Лес жил своей жизнью, где-то ухала сова, кто-то шуршал в кустах, деревья шелестели остатками листьев. Дождя не было, но сырости хватало, странно, пока бегал к русалкам этого не замечал. А сейчас расклеился, ведь на отдых иду.
- Куда ломишься, ходь сюда, - когда я замер в нерешительности, куда двигать дальше, послышался голос из кустов.
Вот же дедуля, опять расстроился, - скривя морду подумал я, глядя на плотную стену кустов,
Кое-как продравшись через преграду, вышел на маленькую полянку, луна серебряным светом освещала центр, где из земли росли пеньки, очень похожие на стол и злосчастные табуреты Степана. На одном из них сидел старичок в простой крестьянской одежде, сложив руки на трости. На губах как всегда мягкая, всё понимающая улыбка, а в глазах играет хитринка. Я уселся без приглашения, чай не за советом пожаловал, а пиво цедить. Лешей нагнулся, достал две чарки, я молча откупорил бочонок, доставшийся мне в уплату от Евсея аккурат в ночь, когда в капкан угодил, разлил янтарную жидкость. Молча выпили.
- Хорошо пиво, ажно воспоминания навеяло об одном мужике, что через лес к полюбовнице шел...
Старик затянул одну из баек, медленно, с множеством уместных отступлений, и своим мнением по особо значимым событиям. Первая байка естественным образам перешла во вторую, как бы дополняя её, но совершено с другими персонажами. За это время наполнил чарку трижды.
- ... а баба, дурья башка, приоделась и сидит, ждет. А что же молодец не весел, что ты буйну голову повесил? Аль беда пришла какая? - я даже не сразу понял, что леший обращается ко мне.
- Да всё нормаль... - и тут меня понесло, - да что это творится, я нечисть аль монах чистоплюйный? Бегаю, как в зад раненый, село от бед спасаю. Мне б сидеть на печи да радоваться людскому горю, а я как псина покорная всё для хозяина служу. Тошно мне.
Леший ухмыльнулся да залпом осушил чарку.
- Наконец-то ты созрел.
Я налил в ожидании продолжения.
- Вот ты все головушку свою светлую ломал, что тебя грешного на земле держит? - я мотнул головой, старик продолжал неторопливо, - так я тебе подскажу. Дело было давно, лет так сто назад. Князь в церковь ушел, да по всей своей земле так же наказал делать. Вот и к нам поп пришел, да не один, одного бы местные взашей выгнали бы, а с дружиной. Да стал церковь ставить, староста прошлый не дурнее нынешнего был, понимал, что дружина только и ждет, чтоб всех порезать да похолопить. Вот и терпел, сжал зубы, но терпел. Ладно бы церковь поставили, так еще удумали в каждый дом по иконе поставить да пять молитв выучить.
Старик промочил горло пивом, спрашивать, откуда это он всё знает, не стал, не мое это дело, да и леший может замолкнуть.
- Батюшка первый был строг, мог заглянуть хоть вечером, хоть ранним утром проверить, как люд молится у себя дома. Многие тогда головы потеряли, - леший тяжело вздохнул, - думаешь, эти дела не про тебя? Так слушай дальше. В каждом селе была ведунья. В твоем жила одна из сильнейших, древностью рода может с этим лесом потягаться. От того и гордыня в ней была под стать роду. Вот она и высказалась в один солнечный денек, али я, али попы. Старая, мудрая, но по-бабьи - дура. Кто же против князя попрет. В общем, ушла она, куда не ведаю, но далече. И осталось село без защиты от тварей ночных.
Я было открыл рот, дабы возмутиться, но понял, что во рту шишка, ну и шутки у старого.
- Осталось, осталось, не спорь. Посуди сам, церковь еще слаба в умах людей, и вера в неё не очень-то и велика. - Я тут же вспомнил брюхо попа, да и сейчас церковь не особо в почете. - Силенок у молитвы хватило бы разве что сглаз снять. А ведуньи-то и нету в селе. Что же делать?
Я пожал плечами, откуда же я могу знать.
- А всё просто - нужно защитника искать. И нашелся-таки в облике твоем.
- Это как же? - я с изумлением уставился на лешего, словно он только что себя осенил крестом.
- А вот и пришла пора второй части этой истории. Как ты знаешь, при жизни ты был знатным травником. Даже князь однажды послал к тебе гонца за отваром от болей в животе. Когда эта беда с церковью случилась, тебе уже было немало годков. Нет, до смертного одра еще лет пять оставалось. Но это же мало. Вот ты и удумал, как свой род спасти - обратиться в упыря. Год прошел, но отвар ты придумал, да такой хитрый, чтоб в злобу черную не удариться да от села не сбежать. В общем, проклял ты себя, пока попы силу не наберут, не будет тебе покоя, и будешь ты село из последних сил защищать.
Меня словно в прорубь окунули, что же это получается. Я, нечисть поганая, должен стараться во благо поповское? Бессмыслица. Дома вроде колы осиновые остались, пойду, сердце пробью, а то жить тошно стало.
- Ты пей, полегчает, - я послушно поднял чарку, осушил, еще налил, и так пять раз.
Фу, вроде отпустило.
- Что, пришел в себя? - когда я кивнул, дедок продолжил, - а пиво пить полезно, оно тебя в чувство приводит. Уже и не знаю, как ты исхитрился и навел чары, дабы хмель тебя от черных мыслей избавлял, прям диву даюсь.
- На кой такие сложности?
- Да всё просто, - старик засмеялся, - пока пьешь, в тебе что-то человеческое остается. Как варить правильный отвар, ты, обратившись в упыря, не вспомнишь, а записи могут и пропасть, да и не известно, найдешь ли их. А выпить любой мужик не дурак, вот через его кровушку и вернешь себе разум.
Теперь понятно, чего леший со мной всё время пил.
- Что же ты все эти годы молчал?
- Я и дальше слова не промолвил бы, если б ты в отчаяние не в пал.
Дела. Не знаю, радоваться или плакать, вроде загадка всей упырской жизни открылась, но вот легче от этого не стало. И что теперь делать? Вопрос бился в голове как рыба об лед, так же безответно и беспощадно.
- Ты как, нагулялся с мужиком на плече? - не пойми с чего спросил леший.
- Дед Ярин, а тебе что за дело до села и до меня?
Старик пригладил бородку и укоризненно глянул на пустую чарку. Я налил. Но с мысли себя сбить не дал.
- Вот не скажи, есть дело и напрямейшее. Если у вас в селе нечисть расселится, то они же мне весь лес испоганят. А потом и князь проведает, и пойдет тогда огнем да мечом искоренять зло, не разбирая, кто прав, кто виноват, а кто просто в сторонке стоит.
Что-то леший темнит, не сильно верится в сказанное, уж больно все натянуто получается. Ну да ладно, сам не сказал, силой не выбьешь, хитростью не выведаешь, придет время - сам скажет. Осушив чарку, сердито стукнул посудиной по пню.
- Попади мне в руки эта распроклятая ведьма, измордую... - я тяжело задышал, обида, растерянность переродились в злость, ну а злость нашла цель для вымещения.
- А чем же она тебе так не угодила? Значит, завелась в селе тварь?
- Да жил - не тужил, а тут она все разрушила, на корню изгадила мирную жизнь. Мечусь по селу, как петухом жареным клюнутый. Аньку в утопленницы отправила! Митьку в вурдалака превратила! Гарри в волчью шкуру загнала, да себе служить заставила!
- Неужто ли силой?
- Да какой на хрен к чертям силой, они сами в силки полезли. Анька - дура малорослая, наслушалась бредней, что батька обвенчаться не даст с батраком, вот и поперлась топиться. Митька - дурачье, щуплым родился, вечно битый не только ровесниками, но и мелочью. Вот на силу упырскую и польстился, теперь дурная кровь ему силушки дала, правда, крови человеческой бояться надо, пуще огня. С Гарри, - я перевел дыхание, сдерживая злость, приложился к чарке, продолжал разъяснять непонятливому старикану простые вещи, - Пашка при бате всю жизнь обитал, а ему свободы хотелось, вот и вырвался, как смог. Кровь упыря да волколака достать не проблема, а приворот для обращения в нечисть любая ведьма навести сможет. Не считая Кузьмы да Евсея, все дети...