<p>
Ко времени появления императора в зале находилось уже более семи сотен приглашённых особ. Стоило мужчинам поклониться, а дамам присесть в реверансе, как одна из стен исчезла, и зал огласил удивлённый шёпот. Открылась ниша, декорированная под грот, уходящий далеко в глубину гор. С вершин утёсов ниспадали два источника, оставлявшие множество каскадов и ручейков, в которых резвились Нимфы, плавали Наяды, катались на дельфинах Тритоны. Грот окружали кадки с деревьями, имитировавшими рощи и виноградные лозы-вьюны.</p>
<p>
Грянула музыка, и Орлов сам, под руку с Леоном, вышел к самой середине чудесной декорации. Надев кольцо на маленький пальчик Леона, он торжественно поклялся вернуться из чужих миров, чтобы заключить с ним брак. Сердце юноши стучало как бешеное, а через несколько секунд ударили литавры, вторя музыке, звучавшей в его груди, и начался балет.</p>
<p>
По окончании представления начался бал, и часть гостей отправилась в парк. А когда часы пробили полночь, декорация снова поднялась, и в анфиладе комнат, убегающих вдаль, гости увидели длинные уставленные кушаньями столы. Камердинер возвестил начало ужина, который длился ещё час. Затем, по окончании ужина, в саду загремела канонада фейерверков, расцветившая зелёным и красным небосвод — и опять продолжился бал.</p>
<p>
Только ближе к рассвету бал стал утихать, а гости — разъезжаться по домам. Леон стоял, глядя на торжество, абсолютно счастливый, и даже мысли о том, что это всего лишь помолвка и граф может ещё взять свои слова назад, не тревожили его. Он был абсолютно уверен, что у них ещё всё впереди.</p>
<p>
</p>
<p>
ГЛАВА 5</p>
<p>
Николай не провёл в столице и трёх дней. Уже на следующее утро после бала он вернулся в расположение своей эскадры, и один за другим потянулись серые, сонные зимние дни.</p>
<p>
Самой загруженной была первая половина дня. Эскадру поднимали в шесть утра, и тут же весь состав эскадры Крылатых отправлялся в ангар – чистить, смазывать и заправлять стоящие там небольшие манёвренные корабли.</p>
<p>
Подразделения Крылатых, в одном из которых служил и Николай, появились в те далёкие дни, когда флот императора встретил кочевников в первый раз. Было это через пару лет после того, как Ромеи отбили первые перекрёстки Ветров и решили было уже, что начинают выигрывать войну. Корабли захватчиков были тяжёлыми, и тактика против них была худо-бедно отработана за десять лет войны. Когда же один из первых рейсов продовольствия, направленный на новые военные базы на перекрёстках Ветров, цели не достиг, для многих это был шок – десятки тонн бесценного продовольствия были потеряны навсегда. Вторая поставка была организована на следующую неделю после того, как стало ясно, что корабли погибли, и теперь уже тяжёлые линкоры вели их всю дорогу до узлов. Однако снова продовольствие не удалось довезти. Лёгкие манёвренные кораблики, которые, как узнали ромеи много позже, назывались гунали, целились не столько в корабли сопровождения, сколько в охраняемый ими груз. Проследить дорогу, которой пришли эти корабли, тогда не удалось – скорость их в области Ветров превышала скорость самых быстрых кораблей ромеев в несколько раз. Зато одному из линкоров удалось подбить корабль противника и взять его на борт.</p>
<p>
На какое-то время сообщение с базами было прервано, а затем в космос были выпущены два десятка новых, выстроенных по типу вражеских, лёгких кораблей. Так началась история эскадрилий Крылатых.</p>
<p>
Крылатые, формирований которых через несколько лет уже насчитывалось более сотни, вели разведку, несли боевое охранение, выставляли боевые посты на границах освоенных миров, совершали рейды в тылы противника – так были открыты платформы кочевников и установлен первый контакт.</p>
<p>
Особой радости он ромеям не принёс. Противник требовал передать ему полную монополию на торговлю по линиям ветров и ни на какие уступки не шёл. Потому приказом Основателя было решено отправить послов восвояси, а по периметру границ выставить заслоны Крылатых.</p>
<p>
С тех пор война с кочевниками шла практически не прекращаясь, и если она затихала, то это значило лишь, что противник готовит новый серьёзный бой. Однако для новорожденной Империи Ромеев, которая к тому времени продолжала воевать с захватчиками и вступала в периодические стычки с мало объединёнными между собой полубандитскими образованиями корсиканцев и японцев, пытавшихся захватить власть в Содружестве Земных миров, ещё одна перманентная война изменила не слишком много. Главной статьёй финансирования в любом случае оставался флот, на службе в котором состояли все женщины и все мужчины Империи до одного.</p>
<p>
Последнее обстоятельство немало тормозило развитие столицы и первых мирных колоний, так что скрепя сердце Основатель был вынужден освободить от военной службы всех, вступающих в брак «в качестве пассивной стороны». Закон был рассчитан прежде всего на женщин, которые должны были растить детей, однако абсолютно неожиданно выяснилось, что подпадает под него и определённая часть мужчин, вступавшая в разрешённый к тому времени однополый брак. Впрочем, уходили в отставку далеко не все. Многие предпочитали остаться с супругом на военном корабле, и если до этого служили порознь (что случалось нечасто) - просто просили перевод. Однако со временем население Империи росло. В Шлиссельбург и его окрестности стекались беженцы из охваченных хаосом чужих колоний и миров. Появились те, кто служить вовсе не хотел или вовсе не подпадал под данное Основателем смутное определение военнообязанных, которыми являлись «все рождённые на территории Ромейской Империи и имеющие родителями офицеров и рядовых ромейского флота». Так население Империи постепенно разделилось на тех, кто был ромеем, и тех, кто был ромеем не совсем. Первые постепенно образовывали уже другую категорию – родовых дворян. И хотя со временем были введены откупные, позволявшие имевшим офицером всего одного родителя не вступать во флот, воспользоваться подобной возможностью уважающий себя дворянин не мог.</p>
<p>
Так, когда мать Николя только заикнулась о том, что хотела бы оставить сыновей при себе, супруг отчитал её, сказав: «Ежели судьба сделала тебя из купеческой дочери женою офицера и дворянина, вступить в сословие, кое не платит податей государю деньгами, но владеет ромейской землёй, то ты должна знать, что взамен того взаплату за почёт по неоспоримой справедливости и дети твои обязаны будут наряду с другими заплатить за своё почётное звание трудами военными, потоками крови на поле чести и, может быть, утратою которого-нибудь из них: иначе же они были бы чистые тунеядцы, могущие размножением себе подобных на беспрекословной от совести льготе задушить своё отечество, а не защищать.»</p>
<p>
«В целом свете дворянские поколения пользуются правом высшего уважения от всех иных сословий, но за то они, отстаивая в военных трудах и огнях битв, защищают свои государства, прославляя их и себя» - добавил он. Так разговор был окончен, а судьба Николая раз и навсегда решена.</p>
<p>
Впрочем, он не жалел о доставшемся ему пути никогда. С одиннадцати лет, когда, поехав с родителями в столицу на зимние праздники, он увидел на центральной площади развод полков и юного знаменосца, идущего впереди войск, он мечтал о том, как когда-нибудь так же точно будет нести знамя и он. Этого, правда, не произошло, потому что пехота оказалась родом войск недостаточно престижным по мнению его отца. Зато ему замечательно подошла эскадрилья Крылатых.</p>
<p>
Крылатые имели славу бойцов, не терявшихся ни при каких обстоятельствах, действовавших всегда быстро, напористо и легко. И хотя Николай никогда не задумывался, есть ли подобные качества у него, он отлично видел, что ими обладают многие из его товарищей по эскадре.</p>
<p>
Все они с момента поступления в кадетский корпус обучались не столько положенным почётным гвардейским полкам, расквартированным в столице зимой и летом, владению холодным оружием и верховой езде, сколько пилотированию малых кораблей и стрельбе. Впрочем, первые два вида воинских искусств тоже занимали в их подготовке своё место.</p>
<p>
Поднявшись с рассветом, а зимой – задолго до него, Николай вместе со всеми своими соратниками начинал приводить в порядок корабль. Заливал маслом каждую щель последовательно от кабины к хвосту - сначала по левой, затем по правой стороне. Потом проверял топливо и, наконец погладив по борту, накрывал утеплённой тканью – чтобы не замёрзли масло и горючее, потому что температура в Шлиссельбурге зимой падала далеко ниже нуля.</p>
<p>
Затем только шёл умываться и завтракать, на что ему давался ещё час. Бриться каждый день никто не заставлял – полковой цирюльник обслуживал всех раз в три дня. Однако Николай - или, как называли его здесь, Николя – предпочитал оставаться в форме всегда.</p>
<p>
Завтрак состоял, как правило, из чая с хлебом, к которым иногда добавлялись каша или щи. Оплачивался он - как и всё продовольствие и обмундирование - из жалования, которое было не особенно велико, так что те, кому не помогала родня, пытались подрабатывать на стороне.</p>
<p>
Часам к десяти утра пилоты возвращались в ангар, чтобы занять места в звездолётах и поднять их в воздух. Далее начинались учения: в открытом небе отрабатывались построения или же под специально для этого отведённым высоким куполом - индивидуальные навыки.</p>
<p>
Учения заканчивались к двенадцати часам, звучал сигнал к обеду. Но прежде чем отправиться в столовую, каждый повторял утренний ритуал: полная проверка систем корабля. На обед снова каждый получал тарелку щей – с салом и говядиной или с постным маслом. Если у кого-то из Крылатых находились деньги, то обедать отправлялись в город: с бутылкой пива в трактире на Центральном проспекте или с вином и десертом - на восточном. До шести вечера пилоты были свободны, и те, кто не занимался подработками, возвращались в казармы чистить оружие и амуницию или, напротив, шли гулять. Угощались продававшимся на Шлиссельбургских улицах мармеладом и пили шампанское по два рубля, при том, что фунт кофе стоил сорок копеек.</p>
<p>
Эти прогулки Николя любил особенно, как и вечерние посиделки за карточным столом. Здесь не надо было изображать из себя ничего. Фанфаронство, надутость, чванство и высокомерие считались смертным грехом.</p>
<p>
К шести часам нужно было возвращаться назад – в казармах играли сигнал к ужину и к еще одной проверке кораблей. Процедура в этот раз предусматривала и проверку систем тревоги на случай неожиданного вылета. Затем делалась перекличка состава, и в девять вечера трудовой день подходил к концу.</p>
<p>
Зато в офицерском собрании раскладывались ломберные столы, обтянутые зелёным сукном, и начинали играть. Через час уже пол устилали брошенные неудачливыми понтёрами и банкомётами колоды. Играли не из-за денег – всё равно выигравший на следующий день покупал шампанское на всех. Играли, чтобы провести время, посмеяться и поговорить, и эти вечера казались Николя во много раз веселее светских балов.</p>
<p>
Балы он не любил, благо их и не было толком в декабре.</p>
<p>
Были ещё и другие вечера, когда, собравшись в устланной коврами комнате, офицеры разжигали в её центре огонь и ставили на него сосуд, в котором смешаны были сахар и ром. Кругом садились в несколько рядов пирующие с пистолетами в руках. Когда сахар таял, в сосуд вливали шампанское. Получившийся напиток заливали в дула пистолетов, а затем начиналась попойка. Музыканты, нанятые и спрятанные за стеной или под окном, трубачи и песенники начинали играть, так что музыка, казалось, доносилась со всех сторон. Однако даже во время таких попоек никто не забывал про старшинство. И если звучал приказ старшего по званию – младший тут же бросался его исполнять.</p>
<p>
С началом нового года, впрочем, начался и сезон балов, которые Николя вовсе не горел желанием посещать. Всё чаще он оставался в одиночестве по вечерам и всё больше думал о том, когда получит новый, серьёзный приказ. В столице, несмотря ни на что, он чувствовал себя бессмысленным и бесполезным. Ему хотелось на фронт. Вспоминал он и ту недолгую встречу, с которой новое, тягучее и безнадёжное чувство поселилось в нём. Он так и не смог узнать, кем был тот офицер, с которым он разговаривал в Галерее Героев и которого не видел ни разу после того. Понимал только, что тот стоит в иерархии флота несравнимо выше него, и потому встретиться им вряд ли суждено.</p>
<p>
В марте, когда начались перемены погоды, и то и дело стал стаивать и снова выпадать снег, Николя заболел и тогда же получил письмо. Мать уговаривала его хоть ненадолго вернуться домой. Отпросившись у офицера под предлогом болезни, он отправился в поместье в тот же день.</p>
<p>
</p>
<p>
На юге, где располагалась усадьба Троекуровых, было куда теплей, и деревья уже покрылись первой листвой. Ещё с воздуха, подлетая к знакомым местам, Николя увидел очертания озера, на котором проводил целые дни до того, как начал служить. Далеко к горизонту убегала озёрная гладь, перемежаемая островками скалистых шхер. Вдоль северного берега тянулись стройными колоннами грациозные корабельные сосны, зато юго-западный представлял из себя песчаный, покрытый дюнами пляж, где Николя любил бегать и купаться с дворовыми мальчишками по вечерам. Ему внезапно стало так легко, что, едва опустив корабль на заднем дворе, он соскочил на землю и бегом побежал к крыльцу. Отец сидел в гостиной и, кажется, так скоро его не ждал. И одарил сына удивлённым взглядом, и приподнял брови, так что Николя сразу подобрался и, с трудом сдерживая улыбку, отвесил торопливый поклон.</p>