- Помогай Бог! – поздоровался он и шагнул в горницу. Яга привстала со своего места. Священник поклонился поочерёдно мне и ей, трижды перекрестился на иконы в углу.
- Здрав буди, батюшка, - ответствовала Яга и снова притихла, продолжая вязать. Я вежливо кивнул:
- Здравствуйте, святой отец. Проходите, присаживайтесь.
- Благодарю покорнейше, - он снял скуфью, прошёл к столу и сел напротив меня, положив головной убор рядом. – По личному делу я к вам, если позволите.
- К нам без дела не ходят, - ободряюще улыбнулся я. Святой отец явно чувствовал себя не в своей тарелке. Нет, оно и понятно, он в милиции первый раз, народ перед нами непроизвольно робеет, но всё-таки отец Онуфрий сам пришёл, а не был вызван по повестке. А это, как вы понимаете, уже совсем другое. – Слушаю вас, святой отец. Постараюсь помочь, чем смогу.
- Грехи наши тяжкие, Никита Иванович, - склонил голову посетитель. – Спаси нас, Господи, и помилуй, а токмо дело моё странное и на первый взгляд не по твоему ведомству вроде, но нужду в совете имею.
Яга навострила уши. Голос у отца Онуфрия был тихий и монотонный, такой, что непроизвольно начинало клонить в сон. Как он службы-то ведёт таким голосом? Прихожане небось прямо в храме засыпают. Это вам не отец Кондрат, тот своим басом так проникновенно вещает, что полквартала слушает.
- Я из Пятиполья, вёрст сто отсюда. Там и служил делу православной церкви последние восемь лет. А после Рождества светлого был направлен в Лукошкино в помощь отцу Кондрату, благослови его Господь. Я и родился в Пятиполье, и всю жизнь, почитай, там прожил, не выезжая. Делу Церкви служил исправно, митрополит наш доволен мной был.
- И потому перевёл вас в столицу в качестве повышения?
- Вроде того, - кивнул отец Онуфрий. – Как только доведался я про требование сие, так сразу собрал пожитки свои нехитрые и в тот же день выехал. Вот уже с месяц служу в храме Ивана Воина под началом отца Кондрата.
- И как, довольны?
- Господь милостив. Отец Кондрат в курс дела ввёл, потому стараюсь по мере сил. Люди в Лукошкине набожные, заповеди чтут, душами в большинстве своём чисты.
Он производил приятное впечатление, этот отец Онуфрий. Спокойный, тихий, похоже, вообще не подверженный мирским страстям – полная противоположность отца Кондрата. Я невольно улыбнулся: настоятель храма Ивана Воина не раз гостил в нашем порубе за различные нарушения.
- А токмо не один я в город приехал, - продолжил отец Онуфрий. – Ещё в Пятиполье подобрал я щенка, да и вырастил его. Другом верным он мне стал.
О, а вот и про собаку. Я героическим усилием стряхнул с себя сонливость.
- Вырос мой Барбос в пса красивого да умного, слова людские понимал, а меня и ослушаться не смел. Так и ходил за мной, аки тень. Лихих людей за версту чуял да ко мне не подпускал. Когда настал мне час ехать в столицу, я пса с собой взял, поселил в келье моей. Днём он по двору бегал али за ворота ненадолго, а на ночь непременно ко мне возвертался. Смирный он был, без причины ни разу даже зубы не оскалил – не то что укусил кого. А уж деток малых любил!
Я не сразу сообразил, что именно меня неприятно задевает в его рассказе. Вроде бы складно всё… И тут вдруг понял: священник упорно говорил про собаку в прошедшем времени. Как будто его Барбос… умер?
Отец Онуфрий тихо продолжал:
- А на минувшей неделе заметил я, что пёс мой непривычно смурной ходит, будто болит у него что. И скулил так жалостливо, а я-то не сразу и понял. А как понял – так и поздно уже было. Бабки при храме шушукались, что отравили Барбоса моего, но вот кто… о том не ведаем, а токмо почил друг мой в минулую пятницу. Я как раз службу вёл, а как в келью-то мою возвернулся – там и лежит мой Барбос под кроватью, холодный уже. Отравили его лихие люди, стало быть.
- Соболезную, - тяжело вздохнул я. Мне вдруг стало невыносимо грустно. Ладно бы этот пёс болел чем или старый был, но смерть от яда… она как нельзя лучше укладывалась в мои представления о людской жестокости.
- Спасибо, Никита Иванович. Ну, Господь всё видит, на Страшном Суде каждому воздастся по грехам его. Схоронил я Барбоса моего на кладбище за городом – добрые люди показали, куда здесь животных относят. Любил я его, батюшка участковый, другом он мне был.
Отец Онуфрий опустил взгляд. Я тоже старался смотреть куда-то в сторону. Кому могло понадобиться травить собаку, которая никому ничего худого не сделала? Здесь это не принято, в Лукошкине животных любят и помогают им. Здесь и бездомных-то не увидишь, кошки с собаками все пристроены. И главный вопрос – а что от меня-то требуется? Найти отравителя?
Бабка в уголке промокала слёзы уголком головного платка. Её эта история расстроила не меньше, чем меня самого. Отец Онуфрий меж тем и вовсе спал с лица.
- А не далее как на третий день вернулся Барбос мой, - всё так же монотонно и печально продолжил он. Я едва не подскочил на лавке.
- Что?!
- Вернулся, говорю, Барбос мой. Пришёл, будто и не его я нёс вот этими вот руками в лесочек, где звери приют свой последний находят. Подошёл ко мне, носом под колено ткнулся, как он всегда делал – я и обомлел. Перекрестился, наваждение прогоняючи, а он стоит и не уходит.
Мы с бабкой растерянно переглянулись.
- Ну, думаю, бесы надо мной власть свою проверяют, ибо грешен я. Побежал к отцу Кондрату, посоветоваться дабы. Батюшка наш в курсе был, что пёс мой почил, в чём сочувствие своё выражал безмерно. Пошли мы с ним вместе на пса подивиться, отец Кондрат святой водой даже его окропил. Стоит мой пёс, никакого, стало быть, возмущения не проявляючи, а ведь если бы нечистой силой был – сгорел бы в тот же миг от воды да слов Божьих.
Пару минут я молча и тупо смотрел на отца Онуфрия. Дело о воскресшей собаке, чтоб его.
- А что было дальше? – наконец хриплым, как после сна, голосом спросил я. Для себя я решил так: выслушаем его до конца, все слова его проверим, а уж потом выводы делать будем. Разное я видел в Лукошкине, но чтобы собака воскресла? Люди – было да. В памятном деле о Чёрной мессе ожившие покойники знатно потрепали нам нервы.
- Да ничего, собственно. Барбос на нас с отцом Кондратом посмотрел, развернулся и ушёл в мою келью, где улёгся спать. Спит он на половике у двери – там и устроился. И ведёт себя как обычно, ничего не изменилось. Днём вот во дворе бегал, а когда я уходил, вновь спал. Виноват, батюшка участковый, дело странное, сам ничего понять не могу. Бесы, наверно, искушают меня, ведь невозможно сие!
- Разберёмся, - успокоил священника я, хотя сам, если честно, слабо в это верил. – Один вопрос, отец Онуфрий. Вы уверены, что собака – та самая? Потому что пока всё описанное вами напоминает дурацкий розыгрыш. Кто-то отравил вашу собаку, вы её похоронили, а затем к вам приходит другой, очень похожий пёс. И вы думаете, что это ваш покойный Барбос ожил. Вам так не кажется?
- Кажется, - не стал спорить отец Онуфрий. – Вы простите меня, вся эта история со стороны выглядит полным бредом. Я потому и пришёл к вам не в тот же день, что решил понаблюдать. Первым делом я подумал, что к храмовому двору приблудился другой пёс, крайне похожий на моего. Но поймите, Никита Иванович, во-первых, я ещё не успел забыть внешний вид Барбоса – и он выглядел в точности так, как и должен был. А во-вторых, полное совпадение повадок. Я с детства держал собак, совершенно разных. И я могу вам сказать, что характеры и привычки у них разные. Невозможно заменить одну собаку другой так, чтобы хозяин ничего не заметил. Они разные, как мы, люди. Никита Иванович, я сам понимаю, как это звучит, и прошу извинить меня за то, что ввёл в заблуждение милицию. Но я сам не понимаю, что происходит.
- Разберёмся, - ещё раз повторил я и привстал с лавки, чтобы пожать священнику руку. Он выглядел настолько удручённым и растерянным, что мне очень хотелось его подбодрить. – Мы стараемся своевременно реагировать на обращения граждан. Ступайте спокойно домой, а мы тут поразмыслим, что можно сделать.
Отец Онуфрий благодарно поклонился нам обоим, попрощался и вышел в сени. В окно я видел, как он пересекает наш двор. Когда священник скрылся из виду, я сел обратно на лавку, закрыл блокнот и растерянно уставился на Ягу. Она отложила вязание.
- Бабуль, ваши мысли?
- Ох, милый… что-то в этот раз я, старая, тебе и не помощник пока.
- Что, совсем никаких? – да не может быть! Бабка наша – ценнейший сотрудник, мы на неё Богу молимся. Её советы не раз меня выручали.
Яга развела руками.
- Ну, кой-какие имеются, а толку-то? Давай-ка чаю, Никита, там и обмозгуем.
Здравое решение. Я кивнул. Здесь, в Лукошкине, есть три основных пути решения сложных вопросов: за чаем, за бутылкой и в бане. Самые продуктивные решения в голову лезут. Но пить мне нельзя, я на службе, да и в целом не любитель. Баня тоже отпадает, а вот душистый липовый чай – милое дело. Пока Яга собирала на стол, я принялся рассуждать вслух.
- Если принять на веру слова отца Онуфрия, то выходит так: кто-то отравил его пса, тот умер, а на третий день воскрес…
- … поводле Писания, - продолжила мою мысль Яга и перекрестилась. – Вот только, Никитушка, это ж, прости Господи, собака!
- Собака, а какая разница? Бабуль, я здесь не первый день живу, здесь у вас по-другому к животным относятся. Люди здесь добрее в целом. Вы бы знали, сколько в моём мире бездомного зверья по городу носится. И ведь не нужны они никому, заводят и выбрасывают. Надоел ли кот, ребёнок ли родился, просто кормить лишний рот неохота… насмотрелся я на это. А тут по-другому всё, у вас бездомную дворнягу днём с огнём искать надо.
- Всякая душа приюта алкает, - развела руками Яга. – Потому и помогают здесь животным. Всё ж они тоже – твари Божьи. В чём-то ты прав, Никитушка, здесь у нас так. Кошка ли, собака, другой какой зверь… можно и не любить, но помочь – это завсегда. Господь ведь их прежде человека создал, а потому мы за них ответственны. Вот Васенька мой, например – да мыслимое ли дело, чтобы я его на улицу выгнала, крова лишивши? Да мне ж гореть потом вечно в Геенне огненной! Да я и сама жить ведь не смогу, такое совершу коли.
- Об этом я и говорю, - кивнул я и пододвинул чашку, наливая из самовара чай. Потом плеснул и бабке, она благодарно заулыбалась. – Приехал наш батюшка из этого, как его…
- Из Пятиполья, - подсказала Яга. – Знаю я это место. Городишко махонький, некоторые сёла больше будут.
- Да, так вот оттуда. И привёз собаку. Ну кому эта собака помешать могла? А ведь поди ж ты, отравили. Бабуль, а если… опять шамаханы?
В первые же недели пребывания здесь мне пришлось иметь дело с целой армией полудиких кочевников. Шамаханы – творения рук Кощеевых, потому и за отца его считают и поклоняются ему истово. Тогда-то мне (честное слово, с удовольствием бы жил без этой информации!) и довелось узнать, что шамаханы едят собак, да ещё и предпочитают их мясо любому другому. Меня невольно передёрнуло.
Бабка покачала головой:
- Не то, Никитушка. Шамаханы-то в пищу, прости Господи, собак употребляют, а этого отравили. Как отравленное мясо есть?
- Виноват, не подумал. А ежели сам Кощей? Хотя он вроде по кошкам больше…
- Кощею в Лукошкино входа нет, отец Кондрат о том бдит строго. Дал ему полномочия епископ Никон, тот и огородил нас охранными молитвами. Каждый день, почитай, Господа просит защитить столицу. Нет, не пройдёт нечисть проклятая. Да и не выезжал никуда отец Кондрат последнее время, стало быть, в силе защита над городом. Как он это делает – о том мне неведомо, а только в вере своей безудержен святой отец, за православный люд голову положит.
- Тут вы правы, - кивнул я. В памятном деле о Чёрной Мессе именно отец Кондрат своими молитвами упросил святого Ивана Воина защитить нас от Вельзевула. Я бы сам никогда не поверил, кабы лично не видел, как сотканная из воздуха молния поразила вызванного в наш мир Повелителя Мух. – Итак, до момента смерти собаки вроде бы всё чисто. Отец Онуфрий похоронил его на собачьем кладбище у городской стены. Где это, кстати?
- Да недалеко, может, с полкилометра от города. Лесочек там есть. Туда и несут животных. Там собаки в основном, кошки-то – сам знаешь, уходят они. Не дают человеку смерть их видеть.
- А потом пёс вернулся. Бабуль, а он… простите, но спросить должен. Он не приврал ли, часом?
- Ни единым словечком. Честен с нами был батюшка. Он сам мало что понимает, что обмануть нас не пытался. С этой стороны чист он.
- Понял. У меня пока что две версии: или, как я уже говорил, вернулась не та собака, но это наш святой отец пока отрицает. Такой вариант был бы самым простым. Или, но это уже менее вероятно, Барбос не умер, а впал в кому по какой-то причине, и хозяин, посчитав его мёртвым, отнёс его на кладбище. А пёс возьми да и исцелись в земле сырой. Как вам такое?
- Странно дюже. Мёртвого со спящим перепутать – это ж совсем ума не иметь. Отец Онуфрий сказал же тебе, холодный был пёс, окоченел, стало быть. Ты вот, когда спишь, в камень не превращаешься. Есть и третья версия, моя, стало быть.
- Слушаю.
- А если, прости Господи, пёс тот и вправду воскрес?
- А бывает ли такое? – усомнился я. Заметьте, не покрутил пальцем у виска, а просто не сразу поверил. Всё же я здесь уже почти два года, всякого насмотрелся. И от зомби мы всем двором отбивались, и ночь на кладбище в окружении восставших покойников выстояли – да то ли ещё будет.
- Здесь и не такое бывает, - подтвердила мои мысли Яга. – Две вещи вот тока смущают меня. Ты ж, Никитушка, мертвецов-то насмотрелся, горемычный, да все они из могил с худой целью вставали. Враги они, и бить их надобно было нещадно. Как вот, помнишь, немчура поганая, что стрельцов наших ровно кур резали. А пёс мирно себя ведёт, обычный он. Ест, спит, к хозяину ластится.
- То есть самое заурядное домашнее животное. Как будто не его в лесочке похоронили.
- Истинно. И второе: Никитушка, ну ведь собака ж это! Зачем, прости Господи, с собакой такие сложности?
- Это и меня смущает, - вздохнул я. – Ладно, бабуль, давайте так. Я днём схожу в храм, посмотрю на Барбоса этого. Составите мне компанию?
- Составлю, - важно кивнула Яга. – Авось и присоветую чего. Погляжу, так сказать, глазом намётанным, вдруг колдовство какое над животиной.
- Именно, - я улыбнулся. – Без вас милиции тяжко бы пришлось. Вы у нас – главный эксперт-криминалист!
- И то верно, - старушка сияла, как начищенный пятак.
- Да, чуть не забыл. Вечером нас государь ждёт, австрийское пиво будем пробовать. Царице с родины прислали, вроде какое-то особо редкое. Сразу после к ним и заглянем, идёт?
- Мы ж на службе, - подковырнула бабка. Но я уже точно знал: возможности не упустит.
- А мы после конца рабочего дня. По кружечке – и домой.
- Ну-ну, отпустит тебя Горох после одной кружечки-то. Ты ж у него любимый собеседник! А пока чем планируешь заняться, Никита?
Я заглянул в блокнот.
- Так… по-хорошему, придётся идти к Егорову, смотреть, чего там ему на заборе понаписали. Не хочется, но надо.
- Сходи, сходи, касатик. А я пока обед сготовлю, как раз вернёшься к горячему.
***
Медлить я не стал. Застегнул китель, надел фуражку, обулся в сенях и вышел во двор. Охранные стрельцы приветственно козырнули мне, я помахал в ответ.
- Как служба, мóлодцы?
- Пока всё спокойно, Никита Иваныч. Но ежели чего – мы тут бдим, муха не пролетит!
- Отлично. Как сменитесь – Яга вас обедом накормит, тогда и свободны.
- Рады стараться, батюшка сыскной воевода! – хором гаркнули бравые еремеевцы и споро отворили мне ворота. – Не сопроводить ли, Никита Иваныч? А то вон Тихонов да Попов без дела, а ну как на лихих людей наткнётесь?
- Спасибо, орлы, но пока не надо. Да и чего вы, мирное ж время, сами говорите, спокойно всё.
- Так а мало ли…
Я от них только отмахнулся. В самом деле, я боярин, что ли, - с охраной по городу ходить? Сам справлюсь. Да и правы они, спокойно у нас. Народ приветливый, общительный, но если вдруг кто ножом махать удумает или драку затеет – его в пять минут свои же и повяжут.