Он вёл себя так, как и положено собаке. Негромко гавкнул, побуждая меня ещё раз почесать его за ухом. Я пытался найти хоть малейший признак того, что этот пёс был похоронен и внезапно ожил. Не вышло. Я ерошил его жёсткую шерсть, смотрел на виляющий хвост, я не видел никакой враждебности в его глазах. Пёс как пёс, к тому же умный и довольно дружелюбный. Что-то не складывается. Я оставил его в покое и встал.
- Попробуем распутать, что с вашим псом приключилось, батюшка, - подала голос Яга. – А вы уж нас в курсе держите, коли вдруг что.
И, не дав мне слова сказать, потянула меня во двор. Я не стал спорить и вышел следом.
- Благодарствуем покорно, - отец Онуфрий поклонился нам на прощание. – Непременно сообщу, если вдруг случится что.
Я оглянулся: пёс выглядывал из-за приоткрытой двери. Бабка решительно зашагала прочь, я поспешил за ней, оставив святых отцов позади. Отец Кондрат нас окликнул:
- Чаю, батюшка участковый? А может, покрепче чего, во славу Божию?
Я каким-то шестым чувством понял, что бабка хочет скорее уйти, а потому вежливо отказался:
- Спасибо, но нас ждёт государь. Но на неделе обязательно к вам загляну.
Лишь когда мы вышли за ворота храма, Яга заговорила. Вид у старушки был крайне растерянный.
- Ох, Никитушка, не знаю, что и сказать тебе.
- Но вы что-то углядели? – с надеждой спросил я. Она покачала головой.
- И да, и нет… но то, что углядела, мне не нравится. Ты прав, касатик, пойдём к государю, по дороге и поговорим.
Возражений у меня не было. Мы неспешно зашагали в сторону царского терема. Вечерний воздух пах первоцветами и сырой землёй, голова была необычно свежей, и я был готов к любым обсуждениям. К тому же можно было не опасаться лишних ушей.
- Докладывайте, бабушка.
- Докладаю. Ты, как я видела, пса сего всесторонне ощупал и даже носом своим начальственным обнюхать не поленился.
Я не понял, шутит она или нет. Похоже, что нет. Я виновато улыбнулся:
- Люблю собак, бабуль. А этот уж очень симпатичный.
- В том и загвоздка, Никита. Ты человек неопытный, в нашем мире недавно, а я-то уж не первую сотню лет живу, всякого повидала. Первое: не мёртвый он.
- Ну слава Богу, - выдохнул я. – Уже проще.
Будь это моим первым делом в Лукошкине, я бы на такой вывод лишь фыркнул: слишком очевидно. Но я здесь уже не первый день, а потому понимаю, что не всё так просто. Мёртвые здесь не обязательно смирно лежат в земле, они иногда чудят похлеще живых. Но пёс мало того что двигается, ест и пьёт (то есть базовая физиология в норме), у него есть ещё и желания. Он явно требовал почесать его за ухом, он выглянул нас проводить. Короче, я и сам пришёл к такому выводу.
- Если бы проще, - вздохнула Яга.
- А что не так? Живой ведь.
- Живой, - согласилась она. – Но очень странно.
- Странно живой? – не понял я. – Это как?
- Вот про то не ведаю. Сама ведь первый раз такое чудо вижу, Никита. Что-то витает над ним такое… неуловимое, я и ухватить не смогла. Вот смотришь ровно на него – ну пёс как пёс, таких в каждом дворе не по одному. А пытаешься приглядеться – оно ускользает. То есть вроде бы живой, но иногда такое чувство, что прямиком оттуда, - она указала пальцем в землю. – Потому и не берёт его ни святая вода, ни молитвы, что не нечистая сила он, и бесы к тому не причастны. Нет в нём зла, Никитушка. А всё ж таки… странно.
Яснее не стало. Я растерянно взглянул на бабку, она развела руками.
- Не смотри на меня так, участковый, сама знаю, что чушь несу. А токмо более мне сказать-то и нечего. Ты ж ведь вспомни, имели мы уже дела с мертвецами – так там сразу было ясно, кто свой, кто враг. А тут, прости Господи, собака! Хвостом виляет, носом своим мокрым тычется, а мне, старой, и не нравится. Чего, спрашивается, не нравится? А вот. Чую, Никитушка, ничего хорошего нам от этого дела не ждать.
- Вы правы, бабуль, я ещё сильнее запутался. Что делать-то будем? Не забирать же пса на экспертизу? Живое существо всё-таки, меня совесть замучает.
- Пса трогать не будем, - подтвердила бабка. – Животина бессловесная и ни в чём худом не повинная, не сам ведь он над собой ворожил. А токмо, Никитушка, предложение к тебе имею. Сходил бы ты завтра на собачье кладбище.
Я в задумчивости потёр подбородок. В принципе, мне эта идея тоже приходила в голову. Уж если мы берёмся выяснить, что произошло с этим несчастным Барбосом, то начинать следует оттуда.
- Схожу, только днём. Бабуль, последний вопрос по существу. Вы действительно считаете, что это дело для милиции? Ну, в смысле, что за этим на первый взгляд пустяковым фактом возвращения собаки кроется что-то нехорошее. Не отец Онуфрий его спящего на кладбище отнёс, с мёртвым перепутав, не другая собака вернулась… да?
- Истинно, Никитушка. Вишь, в чём тут дело: он ведь, пёс этот, внешне совершенно обычный, а всё-таки есть что-то. Это-то меня и тревожит. Если б сразу всё ясно было, животину почившую на ноги подняли, - так тогда и вопросов бы не было, колдун злобный некрещёный орудует. А тут сложнее всё.
- Понял. Ну тогда и начнём.
- Начнём с Богом, - кивнула Яга. – На кладбище сходи, посмотри могилку пса этого. Митьку, если хочешь, с собой бери, он тока людей вроде мёртвых боится, а тут, может, противиться и не будет. Да и днём вы пойдёте, под небом ясным. Взгляни глазом своим начальственным, что углядишь – от того и плясать будем.
На том и порешили.
***
Начинало темнеть, город постепенно затихал. Ложатся лукошкинцы рано, но уж и встают с петухами. В вечерний сумрак гармонично вплеталось птичье многоголосье. Мы приближались к Червонной площади. Это центральная, самая большая площадь столицы. Здесь собирается народ во время государственных праздников и редких волнений. С одного края площади возвышался за забором четырёхэтажный государев терем, с другого – сиял куполами Никольский собор. Так сказать, с одной стороны власть духовная, с другой – светская. Собор возглавлял епископ Никон. С ним я был едва знаком, да и нужды особой не было, духовные вопросы я предпочитал решать с отцом Кондратом. Венчание Гороха с Лидией Адольфиной проходило именно здесь, я лично присутствовал. Именно из Никольского собора начинались крестные ходы по большим праздникам. Короче, место в религиозном плане значимое, но уж очень шумное. Туда даже туристы совались.
По Червонной площади неспешно прогуливались горожане. Влюблённые пары, молодки под ручку, скучающие стрельцы. Я козырнул знакомым ребятам, и мы с Ягой свернули к калиточке неподалёку от парадных ворот. Я постучал.
- Кто там?
- Милиция.
Калитка немедленно распахнулась. Охрана пропустила нас беспрекословно – это был личный приказ Гороха, отданный им ещё во времена памятного дела о шамаханском заговоре: милицию впускать незамедлительно. Из государевой гвардии я мало кого знал (всё же их я вижу гораздо реже, чем еремеевцев), поэтому отделался дежурным приветствием. Бабка вновь взяла меня под руку, и мы вошли во двор.
Нас ждали. Государь и царица Лидия расположились в углу двора, в беседке, затенённой тремя яблоневыми деревьями. Оно и правильно – такой воздух, зачем сидеть в тереме? Я вновь полной грудью вдохнул пьянящую ароматную свежесть.
- Рад видеть тебя, Никита Иваныч, - Горох встал с лавки и сердечно пожал мне руку. Яга в пояс поклонилась царю, тот кивнул и заботливо препроводил бабку к плетёному креслу с мягкой подушкой. – Располагайтесь, гости дорогие.
Царица Лидия одарила нас немного смущённой улыбкой. По-русски она пока едва говорила, с Горохом общалась на английском, а в нашем присутствии робела. Она моя ровесница и неплохая, в принципе, девчонка, поэтому, не будь между нами языкового барьера, мы вполне стали бы хорошими друзьями. Горох вновь плюхнулся на лавку и крикнул куда-то в сторону, чтоб накрывали на стол. Из терема в беседку немедленно засновали слуги с подносами.
Понемногу вечерело. Над городом полыхал закат, было тепло и уютно, три яблони вокруг беседки шелестели ветвями со свежей, едва проклюнувшейся листвой. В который раз я понял, как сильно люблю этот мир – с его природой, людьми, со всем, что за эти полтора года стало мне невыразимо дорого. И вовсе не в далёком будущем, в коммерческой Москве двадцатого века, а здесь, в полусказочном городе времён царя Гороха, я по-настоящему был на своём месте. Я снял фуражку, расстегнул китель и откинулся на спинку лавки.
- Ну что, милиция, чем порадовать сегодня изволите? – поинтересовался Горох, наливая нам по стакану клюквенного морса из кувшина. – А то у нас тут с утра скука смертная, вроде и хлопотно, а всё ж как-то бесполезно. Бодров-то, слыхал, чай, Ларису свою замуж выдаёт, за благословением приходили.
- Не слыхал, - покачал головой я, - да и откуда? Что-то я не думаю, что Бодров милицию на свадьбу пригласит.
Это верно. Боярин Бодров возглавлял консервативное и агрессивно настроенное к любым переменам крыло боярской думы. Действия этой фракции нередко противоречили здравому смыслу, а то и вовсе напоминали скрытые диверсии, что не раз приводило к нашим с ними конфликтам. Будем честными: я Бодрова терпеть не мог, и это было взаимно. Он больше всех противился созданию при государевом дворе обособленного сыскного подразделения, да и до сих пор не переставал повторять, что милиция – от лукавого, расформировать нас надо и отправить на дальние заставы. Редкой ограниченности ума человек.
Проблема состояла в том, что по знатности рода Бодровы стояли едва ли не первыми после царской династии. К тому же ныне здравствующий боярин – уж не знаю, как он это делал – пользовался безоговорочной поддержкой половины думы, они ему в рот смотрели. Я однажды спросил у Гороха, можно ли хоть как-то ограничить их полномочия, но тот только развёл руками: на боярах вся власть государственная держится. Ни сослать, ни как-то иначе убрать Бодрова было невозможно – сила за ним огромная. Приходилось мириться. Надеюсь, милиция в нашем лице хоть немного помогает нести прогресс в закостенелые умы боярского собрания. Горох-то сам по себе мужик неглупый и для блага страны на многое готовый, а только не один он правит, вынужден на них оглядываться. А бояре у нас – сами знаете.
Нет, есть и нормальные, некоторые даже относятся ко мне с симпатией. Кашкин, например. Таких мало, но спасибо и на этом.
Дочери Бодрова, Ларисе, было лет восемнадцать. Не знаю, кстати, каким образом Гороху удалось избежать женитьбы именно на ней – предпосылки на то были. Но, будем считать, повезло. В сказках знатные боярские дочери почему-то обычно наделены уродливыми лицами и необъятны в обхвате, видимо, для контраста – чтобы слушатель больше впечатлился. Ларису Бодрову я несколько раз видел, она была вполне миловидной, ничего отталкивающего, но… с таким-то батюшкой – всё равно удовольствие сомнительное.
- Да уж, тебя там видеть не захотят, - расхохотался Горох. – Ты моим боярам поперёк горла, ровно кость рыбья, застрял. Ни за что, кстати, не поверишь, за кого он её выдаёт.
У меня, честно говоря, и вариантов не было. Мало ли… бояре – особая каста, браки у них исключительно между своими, я в это общество не вхож, да и слава Богу. Слабо представляю себя на свадьбе бодровской наследницы, сидящим в окружении толстопузых бородатых думцев в медвежьих шапках. Да они меня вместо первого блюда съедят!
- За Казимир Венславский, - подала голос царица Лидия. Я недоумённо приподнял бровь.
- А кто это?
- Златку из Крякова помнишь?
- Так точно, - ещё бы я не помнил. Гордая полячка пала первой жертвой отравленных яблок в нашем недавнем деле об отстреле невест. Чисто внешне она, кстати, мне больше остальных нравилась. Но Горох говорит, характер у них, у поляков, в целом не очень, зато национального самосознания – выше крыши, намучился бы он с ней.
- Ну вот это её родич дальний, короля ихнего в Крякове ставленник.
- Да ладно? – не поверил я, бабка тоже удивилась. – Бодров отдаёт дочь в Польшу?
- А то! – кивнул Горох. – Уж как он это провернул за моей спиной – его дело, спрашивать с него не буду. А только там решено уже всё, примет Лариска веру римскую, да в Кряков и поедет. Благословил я её ныне на дорогу дальнюю. Бодров сияет, аки червонец – как же, дочь за польского шляхтича сватает. Подумать бы ему, что они там в своём Крякове бедные, как церковные мыши, - да где уж!
- А зачем ему это вообще? Просто ради экзотики, видеть зятем иностранца?
- Да как тебе сказать, участковый… пока сам не пойму, но догадки определённые имею. Вишь, в чём тут дело: Бодровы – они завсегда при деньгах да власти были, а тока вечно им мало. Испокон веку хотят они выше головы прыгнуть. Причём, заметь, не царя, то бишь меня, свергнуть да казнить, а после моё место занять, - не, он хочет думу окончательно под себя подмять да указывать им, аки псам цепным. А власть царская, как ты знаешь, на боярском доверии зиждется.
- То есть править, не царствуя? Марионеточной думой и послушным государем? Нехило, - присвистнул я. Меня это, кстати, не удивило: Бодров-старший в некоторых вопросах туп, как валенок, но руководить толпой умеет. Неприятный тип.
- Казимир этот, зять его будущий, в Польшу только год как вернулся. Во Франции он воспитан, по-польски-то еле кажет, всё по-франкски да по-италийски. Но поставил его король ихний над Кряковом во главе, тот и примчался. Как Бодров его с Лариской свёл – про то не ведаю, хотя и надо бы, упустил я. Грешен, ибо царю положено зорко за подданными бдить. А Казимира, вишь ты, король франкский поддерживает, вроде как даже легион ему выделил в подмогу.
- Так это… - я аж поперхнулся. – Он этот легион сюда не направит ли?
- Очень может быть, - философское спокойствие Гороха просто поражало.
- Так запретите этот брак!
- Не могу. Бояре такой хай подымут – хоть святых выноси! Да и кого нам бояться предлагаешь, ляхов да французов? Их ещё на границе казаки потреплют, а если кто до нас после и доползёт – так тут уже и зима… а зима наша – сам знаешь, вся цивилизованная Европа носы поотморозит. Даже войско поднимать не придётся.
- Ну если с такой стороны смотреть… - я задумчиво покачал головой. Что-то слишком сложное Бодров затеял. Где вообще гарантия, что объединённая польско-французская армия двинется в нашу сторону? Нет гарантии. Да и он, конечно, дурак, но уж не до такой ведь степени, должен понимать, что заговор с иноземцами против государя ему малой кровью не обойдётся. К тому же войско наше – подготовленное, отлично вооружённое, ребята этих поляков до самого Крякова пинками погонят. Я, наверно, слишком близко принимаю к сердцу несуществующие проблемы.
- Венчать их здесь будут, на бодровском подворье, для того сюда целая делегация приедет. Ксёндз ихний со служками, ну и кто там ещё полагается. А уж опосля и поедет Лариска с мужем над ляхами царствовать.
- Вот уж новость так новость, - протянул я. На стол меж тем поставили четыре кружки тёмного пива.
- А вот зачем я тебя, Никита Иваныч, и тебя, бабушка, звал. Отведайте зелье сие, да за здоровье наше с вами. Лидочке моей разлюбезной, - государь приобнял супругу за талию, - вчера с родины гостинец пришёл. Пиво, стало быть, уж очень знатно австрияки варят. Сам не пробовал, вас дождался. Ты ж не на службе, участковый, а так, по дружбе зашёл.
- Спасибо, Ваше Величество, мы с радостью. После рабочего дня да в приятной компании – милое дело, - я придвинул кружку бабке и взял свою. – За здоровье всех присутствующих!
- За здорофье! – старательно повторила Лидия. Мы чокнулись и приступили к дегустации. Австрийское пиво оказалось пряным и крепким, и я мысленно порадовался, что успел поесть. Как известно, на сытый желудок меньше пьянеешь, да и наутро последствий не будет.
- Так что там за дела в твоей милиции, участковый? – опомнился Горох. – А то я с Бодровым этим весь разговор не туда увёл, прости Господи! Вот ведь не к ночи будь помянут, ирод проклятущий, приснится ещё.
- Я обнять тебя, - успокоила Лидия. – Герр Бодроф уйти.
- Моё ж ты золото, - растрогался царь. Я улыбнулся: всё-таки они хорошая пара. Сейчас я не мог представить на месте царицы никакую другую претендентку. Из пёстрой ватаги гороховских невест, почтивших Лукошкино этой зимой, Лидия не была самой красивой, утончённой или богатой, но она искренне полюбила нашего царя. Это ли не главное в семье?
- У нас пока всё спокойно, - доложил я после очередного глотка. – Но мы бдим, не сомневайтесь. За порядком следим, заговоры на корню давим, профилактические беседы с гражданами ведём. Милиция всегда на посту.