Ну в самом деле, не рассказывать же царю о матерных частушках на заборе и воскресшей собаке? Несерьёзно это. Пусть Яга и говорит, что ждёт нас тьма непроглядная, а всё ж таки это пока слишком зыбко. Вот будет настоящее дело – тогда и доложим.
Мы хорошо сидели. Уже давно стемнело, на город опустилась ночная прохлада. По периметру государева подворья зажглись фонари. Я смотрел, как на яркие стеклянные шары слетаются мотыльки, и думал о том, что никакой тьме непроглядной не позволю нарушить спокойствие этого города. Лукошкино – мой город, мой мир, и я сделаю для него всё, что в моих силах.
========== Глава 2 ==========
Утром после завтрака я вызвал из сеней Митьку и поставил перед ним боевую задачу: выдвигаемся на собачье кладбище. Наш младший сотрудник попытался было симулировать обморок, но я резко пресёк этот спектакль – не до того.
- Никита Иваныч, побойтесь Бога, пожалейте сироту! Боюсь я туда идти, а ну как звери из могил подниматься начнут!
- Отставить панику! Митька, не валяй дурака. Девять утра, солнце светит, мы идём, считай, на прогулку в лес, а ты мне тут комедию ломаешь. Шли бы ночью – тут я ещё понял бы, да и то ты б не отвертелся, но утром-то чего?
- Так а мало ли… - поджал губы наш увалень. Для парня двухметрового роста и богатырского сложения получилось ну очень жалостливо, я проникся. – Восстанет собачья армия, да и порвёт нас в мелкие лоскуты, в каком тогда виде меня маменьке на деревню повезут? Один ведь я у неё, кровиночка-а…
Дальше я не стал слушать, махнул рукой и вышел во двор. Митька, продолжая причитать, увязался следом. Я-то, наивный, надеялся, что его страх перед мертвецами распространяется только на людей и исключительно в тёмное время суток, но, оказывается, не всё так просто. Солнечным утром в сторону леса, где находили свой последний приют домашние животные, наш младший сотрудник шагал так скорбно, словно мы шли по меньшей мере на его собственные похороны.
Пешком до окраины города было около часа. Торопиться мне было некуда, поэтому я не стал просить Митьку запрягать телегу и решил прогуляться, тем более что погода по-прежнему радовала. Птицы на деревьях заливались совершенно непередаваемыми трелями. Вот почему, скажите на милость, я просыпаюсь не от слаженного соловьиного хора, а от резкого, противного до судорог кукареканья нашего петуха?
На Овражной улице на чурбачке у забора сидели две девушки с охапкой одуванчиков и сосредоточенно плели из них венки. При виде нас девицы залились краской и смущённо захихикали, прикрывшись платочками. Я приветственно кивнул им, не сбавляя шагу, а наш младший сотрудник в ответ на такое внимание выпятил грудь колесом и прошествовал мимо с поистине генеральским видом.
- Жениться тебе, Митя, надо, - буднично бросил я. Он аж споткнулся.
- Почто обижаете, Никита Иваныч? Меня, сироту несчастного, под хомут толкаете? Молод я ещё, чтобы браком себя губить!
- А что тут такого? И почему именно губить? Вон даже Горох женился и счастлив.
- Так то государь! – значимо поднял палец Митька. – Ему наследник нужен, дабы было кому страну оставить в случае чего. А мне зачем? У меня всего наследства-то – лапти да оглобля, зачем мне жена?
- Для духовной и физической радости. Вот представь, приходишь ты после трудового дня домой, а там тебя девица-краса встречает, ужин подаёт, улыбается. Ты ей про дела наши милицейские рассказываешь…
- Да побойтесь Бога, батюшка участковый! Днём, значит, я от вас да бабули подзатыльники взахлёб огребаю, а вечером ещё и жена добавит? А отдыхать-то когда?
- Митька, ты чего городишь-то? – я изумлённо поднял брови. – Можно подумать, мы с Ягой тебя каждый день вот просто так, без повода кочергой лупим. Окстись, что люди про нас подумают!
- Да ну, Никита Иваныч, как можно! – мигом пошёл на попятную наш младший сотрудник. – Я от вас да от бабушки, чтоб ей не кашлялось, слова худого ни разу не слышал! Всё токмо по делу вы меня, сироту, учите. А что в облике животин разных мне отрабатывать приходилось – так то исключительно в интересах следствия, по долгу службы милицейской!
Вот так, коротая время за ничего не значащей болтовнёй, мы приближались к городской стене. Митька рассказывал мне деревенские байки, я слушай вполуха. Пригревало солнце, земля была тёплой и влажной. Приятное чувство всеобщего пробуждения, рождения новой жизни наполняло меня беззаботной радостью. И я радовался – безоглядно и беззастенчиво, так, как никогда не позволял себе в моём мире. А что там будет дальше – да разберёмся, не впервой.
Городская стена опоясывает всё Лукошкино. Она появилась в незапамятные времена в качестве защитного рубежа против набегов диких кочевников. Едва заметив на горизонте облако пыли, поднимаемое копытами шамаханских коней, лукошкинцы бросали работы в поле и скрывались за воротами. Все входы в город закрывались, и попасть в него становилось невозможно. Ни разу, кстати, за всю историю враги не брали столицу. С течением времени мощь государства росла, шамаханские орды оттеснили на дальние границы, но стена осталась – мало ли. Да я и сам успел убедиться, что она по-прежнему отлично справляется с оборонительными функциями.
Основных ворот в ней четыре – по сторонам света. Открываются они не каждый день и лишь для больших процессий вроде купеческих караванов или посольских делегаций. Чтобы получить право пройти именно через ворота, гости должны заранее предупредить охранных стрельцов. Словом, там не всё так просто, но оно и правильно: Лукошкино – большой город, поток приезжих – огромный, а безопасность на должном уровне поддерживать необходимо. Для отдельных же граждан, вроде нас с Митькой, стрельцы открывали отдельный проход в стене рядом с воротами. Через него же впускали и выпускали всадников, крестьян на телегах и прочий люд.
Мы приблизились к западным воротам. Здесь, кстати, служил в охране младший, четвёртый сын боярина Тихомирова, одного из немногочисленных представителей прогрессивной фракции думы. Как я уже говорил, встречались среди них и нормальные, но больше половины думы всё равно составляли упёртые консерваторы под руководством Бодрова. Тихомировых я знал – и самого боярина, и жену его, и всех шестерых детей видеть доводилось, приятные люди. Младший сын, Афанасий, кстати, сегодня дежурил.
- Здорóво, Никита Иваныч! – он спрыгнул со своего поста на лестнице у ворот. – По делу к нам али так, от скуки проведать решил?
- По делу, Афанасий Ильич, - мы обменялись рукопожатиями. – Пройти мне надо.
- А далеко ль ты? – больше для поддержания разговора спросил боярский сын. Вся охрана городской стены ещё в самом начале моей деятельности здесь получила строгий наказ от государя: если участковый за ворота намылился, выпускать беспрекословно, милиция своё дело знает. Я, кстати, не так уж часто из города выходил.
- Да так, прогуляюсь тут у вас в окрестностях. Часа полтора, не больше. Как тут у вас в целом, спокойно? Враги не досаждают?
- Да ну какие враги, участковый, кто сюда сунется? – хмыкнул Тихомиров-младший. – Лет пять назад рыцари тевтонские под стену припёрлись, так мы с ребятами кипяточком-то их со стены и отпотчевали, да маслицем потом добавили. Латы им смазали, так сказать, не скрипели дабы. Так гости дорогие так отсюда удирали, что мы и опомниться не успели. Спокойно тут, Никита Иваныч, в карты вон режемся, на лестнице сидячи. Давай с нами, как дела справишь?
- Спасибо, времени нет. Служба зовёт!
Я хотел ещё добавить про недопустимость азартных игр, но передумал: во-первых, стрельцы обычно играют не на деньги, а на щелбаны, а это в принципе безвредно. Ну и во-вторых, а что им тут ещё делать-то? Он прав, тихо здесь, скучно. Хорошо хоть погода радует, милое дело – на солнышке погреться.
- Семён, открой Никите Иванычу калитку! – крикнул боярский сын здоровенному бородатому мужику у ворот. Тот кивнул, выудил из-за пазухи связку ключей и пошёл открывать. – Участковый, а слыхал ли, ляхи к нам толпой едут, Лариску Бодрову сватать? Через наши ворота пойдут, кабы не крестным ходом! Вроде через три дня записаны, я выходной, а всё равно приду поглазеть. Любопытно ж! Не каждый день наших девок за границу замуж отдают.
- Слышал, государь вчера сообщил, - кивнул я.
- Отец говорит, Бодров совсем кукушкой того – с ляхами дружбу водить, от них же слова правдивого не дождёшься. Нешто среди наших Лариске жениха не сыскал?
Я пожал плечами: моё ли это дело? У милиции и так забот по горло, государь со своими боярами сам разберётся. Вот начнут польские гости правопорядок нарушать – тогда и подключимся, а пока это не в нашей компетенции. Бодров, как отец, может девицу хоть за чёрта лысого выдавать. Хотя в отношении умственных способностей этого чудесного человека я с Тихомировым-старшим был абсолютно согласен. Погодите-ка…
- А ты сам, что ли, к ней сватался? – поддел я. Афанасий лишь усмехнулся.
- Куда мне! Бодров Лариску в короне видеть хочет, а я что? Мы в думе-то совсем недавно, всего четыре поколения, Бодровым не ровня.
- Так ведь и Казимир этот не король пока, - напомнил я.
- Так в том-то и дело, что пока, - заметил боярский сын. – Мало ли что случиться может. Ну бывай, Никита Иваныч, пойду я, ребята ждут, - он ещё раз пожал мне руку и взобрался по лестнице наверх. Похоже, его ждала неоконченная партия в карты.
Я поманил Митьку, и мы вышли за городскую стену. Стрельцы сверху помахали нам шапками, я помахал в ответ.
- Ну что, Митя, пойдём службу править.
- Ох Никита Иваныч, безмерной вы храбрости человек, - восхитился наш младший сотрудник и от души перекрестился.
Яга не ошиблась, примерно через полкилометра от стены начинался лес. Деревья там росли на некотором расстоянии друг от друга, и потому он был насквозь пронизан солнечным светом. Я прислушался: лёгкий ветер едва шевелил ветви деревьев, шелестела молодая листва. На опушке мы с Митькой огляделись и, никого вокруг не обнаружив, направились вглубь леса.
- Ты знаешь, куда идти?
- Да тут просто всё, Никита Иваныч. Оградка скоро будет низенькая, а за ней оно и есть – собачье кладбище, стало быть.
- А сторож тут какой-нибудь имеется?
- Откуда ж мне знать, батюшка участковый, я ведь, слава Богу, не хожу сюда, нужды нет. А вы не боитесь? А ну как пробудятся звери…
- Митька! – прикрикнул я. – Забодал уже!
- Да я что, - прогудел наш младший сотрудник, начиная лихорадочно креститься, но всё же безропотно топая следом. Было, заметьте, часов одиннадцать, солнечные лучи насквозь пронизывали лес, а он всё равно боялся так, будто на нас сейчас рота упырей выскочит.
Низкую плетёную оградку мы нашли быстро. Избушку смотрителя, кстати, тоже – стояла впритык к огромному дубу. Мы перешагнули заборчик и неспешно направились к ней. До избы нам оставалось ещё метра три, когда дверь распахнулась и наружу выглянул сухонький старичок.
- Доброго здоровьичка, батюшка сыскной воевода! – поприветствовал он. – Какое дело милицейское вас сюда привело?
- Здравствуйте, дедушка. Вы здесь сторож, правильно?
- Истинно, - подтвердил дедок и вышел из избы. Он был невысокого роста, с бородой по пояс, одет скромно, но чисто. – Евлампий я. Уж почитай лет восемь живу здесь, покой зверей почивших охраняю. Тоже ведь творения Божьи, сна вечного в спокойствии заслуживают.
- И как здесь обстановка в целом?
- Да побойтесь Бога, Никита Иваныч! – всплеснул руками дед. – Горожане сюда зверей своих в последний путь относят, навещают их, могилки прибирают. Супостатов ни единого разу здесь не видел, нешто мы нехристи какие? Я, собственно, не для охраны здесь, какой из меня охранник? Моё дело простое – за порядком следить. Листву прибираю али от снега дорожки чищу, где ветка какая упала – подниму. Заблудился кто, опять же, спросит меня – к нужной могилке отведу. Тихое это место, Никита Иваныч, тихое и очень печальное. Звери – они ж ведь твари Божьи бессловесные, их смерть не меньше людской трогает.
- Здесь собаки в основном, да? – вспомнил я вчерашний рассказ Яги. Дед кивнул:
- Истинно. Коты есть, но мало очень, кот – животина древняя и силой колдовской наделённая. Уходят они, а уж где и как умирают – про то мне не ведомо, может, и не умирают, а сразу перерождаются. А вот собаки да… собака Господом создана, дабы при человеке находиться, верным другом ему быть. Рядом с людьми они умирают. Несут их сюда хозяева, а уж я утешаю как могу. Особливо детки малые убиваются, ну так для них я завсегда доброе слово найду, говорю, что, нового пса заведши али с улицы подобравши, откроют они почившему врата в Рай собачий. Да вы пройдите, батюшка участковый, посмотрите, как здесь всё устроено, а уж потом вопросы свои милицейские зададите.
Я кивнул. Дед медленно повёл меня по дорожке между могил. Он был прав: тихое место, напоённое невыразимой тоской. Людские кладбища не вызывали у меня таких эмоций. Да, грустно, но все мы смертны. А здесь как-то иначе. Думаю, потому, что с животными не сразу поймёшь, что у них болит, а когда поймёшь – уже и поздно может быть. Не могут они объяснить, самим догадываться приходится. Я тяжело вздохнул.
Собачьи могилы были небольшие, на расстоянии друг от друга. Почти все ухоженные, прибранные, кое-где на земле лежали букетики первоцветов. Под деревьями цвели ландыши, их одуряющий запах плыл вокруг. Россыпи белых колокольчиков издалека напоминали запоздалый снег. Крестов на могилах не было – всё ж таки животные, зато стояли таблички с именами. Некоторые были подписаны корявым детским почерком. Я сглотнул комок в горле. Наверно, я сам никогда не заведу животное – вот именно поэтому. Они умирают, когда ты ничего не можешь сделать.
- На прошлой неделе священник сюда пса приносил – помните ли?
- Помню, как не помнить, - кивнул дед. – Отец Онуфрий в Лукошкине человек новый, приехал, почитай, с месяц как и пса своего привёз. А пса-то и отравили лихие люди… ну да Бог всё видит, каждому воздастся по делам его. Вас пёс этот интересует?
- Да. Проводите, пожалуйста.
Старик молча двинулся вдоль могил, мы с Митькой – следом. У самой окраины кладбища сторож остановился, немного постоял, затем обернулся ко мне.
- Вот здесь сей пёс лежит. Как упокоился в минулую пятницу, так отец Онуфрий его и принёс. Видите, даже табличка есть.
Дед указывал на небольшой холмик у самой оградки. Земля сырая, чёрная, аккуратно разровнена. Обычная могила, не разорённая, снизу никто не выкапывался. Митька на всякий случай перекрестился.
- Скажите, а в чём его закопали? Ну, гроб или что…
- В рогожке святой отец его принёс. Я сам помогал могилку рыть, а пёс вот туточки лежал. Ох, Никита Иваныч, тяжки грехи наши…
Я сел на берёзовый чурбак у оградки, снял фуражку и вытер ладонью вспотевший лоб. Мне предстояло решить, что делать дальше. Передо мной – могила собаки, не отмеченная никакими признаками вандализма или колдовства. То есть, если отбросить любые мои домыслы, выходило, что с вечера пятницы этот пёс находится под слоем земли, завёрнутый в рогожку. Могилу никто не трогал, не вскрывал, земля лежит аккуратно – да сюда, судя по отсутствию свежих следов, вообще никто не подходил. Но! Не далее как вчера утром я видел этого пса и лично жал ему лапу, причём его хозяин утверждает, что его питомец неведомым образом воскрес. То есть выбрался из земли, закопал за собой могилу и прямой наводкой отправился домой.
А если это не та собака? Тогда настоящий Барбос сейчас в земле.
А если он был жив и действительно выбрался – но тогда кто так старательно закопал за ним могилу, сформировав холмик? Ведь не сам же он за собой!
Признаться, мне очень хотелось схватиться за голову. Нужно было срочно что-то придумать. Выяснить, там этот злосчастный пёс или нет, и при этом не выставить себя идиотом. Я лихорадочно соображал.
- В милицию поступило сообщение о том, что кто-то разоряет могилы животных. Возможно, вновь шамаханы.
- Вот же ж нехристи! – ахнул дед. – Креста на них нет! А токмо, батюшка, я всё время здесь, ни единого супостата не видел.
- Это могло случиться, пока вы спали. Я пообещал отцу Онуфрию проверить.
- Да как же, Никита Иваныч, как проверишь-то? – засуетился дед. Я пожал плечами.