Перстень царицы Ульяны - Glory light 9 стр.


- Ещё раз прости, Никита Иваныч, что тебе всё это слушать пришлось. Бояре мои последнее время совсем из ума выжили, да плюс дело такое… странное больно. Что за преступление такое – ворота разрисовывать? Добро бы там убили кого или ограбили, но частушки да картинки срамные? Ну несерьёзно это, согласись.

- Соглашусь, а толку? Искать-то надо, иначе ваша дума нас с вами сожрёт и не подавится. Ваше Величество, но ведь можно ж их разделить как-то? Созывать по отдельности, я не знаю…

- Шустрый ты человек, участковый. Как их созовёшь по отдельности, коли они между собой общаются? Кого не пригласишь – так ему другие доложат, он и припрётся. Разумею я, о чём ты толкуешь, мне самому бодровские прихлебатели уже в печёнках сидят.

- Но ведь царь-то вы!

- Я. Ты пойми, Никита Иваныч, я могу их прижать, но ведь и они молчать не будут. Я стрельцов, они – рекрутов из деревень. А это кровь, участковый. Я ж жить потом с этим не смогу.

- Понимаю… - я кивнул. И впрямь не подумал, в конце концов, он своих бояр лучше знает, я-то куда с советами лезу?

- Ты лучше скажи, участковый, с чего это вдруг Крынкин Фильке Груздеву рыло чистить полез? Али тот к бабам его с чем непристойным приставал?

Я фыркнул, представив облезлого дьяка под ручку с красавицей Агапкой.

- Да если бы. На самом деле проще всё. На основании свидетельств очевидцев последних двух случаев я составил портрет предполагаемого преступника. Это человек тщедушной комплекции, в балахоне или в рясе и с бородкой.

- Козлиной, - уточнила бабка. Царь помолчал.

- Слушайте, под такое дело каждого десятого хватать можно, а тока одно рыло мне в башку лезет, - наконец задумчиво изрёк он. – Невже ж Филька Груздев?

- Вот и мы так подумали. И Крынкин, заметьте, тоже так подумал. Образ-то ведь очень размытый, но почему-то все представляют именно Филимона Митрофановича.

- Что значит «почему-то»? – немедленно отреагировал Горох. – А то ты забыл, как этот жёлудь сушёный меня при всей думе «бугаем непроизводительным» и иными ругательствами крыл? Да кто ж ещё на такое способен!

- Вы, Ваше Величество, не единственный. У нас с бабулей, у Еремеева и, как выяснилось, у боярина описанный образ ассоциируется с Груздевым не только внешне, но ещё и по составу преступления. Человек в рясе и с козлиной бородкой ходит по городу и по ночам пишет на заборах пошлые частушки. Согласитесь, ну кто ещё-то?

- Так а чего ж ты Крынкину мешать удумал?!

Ну вы подумайте, и этот туда же!

- Расправа без суда ведёт к анархии, - терпеливо объяснил я. – Это противозаконно.

- Ну так и чего ж, коли он виновен?

- Он невиновен, - вновь подала голос Яга. – Не врал Филька, не он это. Но чую я, что-то он знает. Надо нам, Никитушка, на допрос его вызвать.

- Вызовем, раз вы так считаете, - кивнул я. – К тому же мне показалось, что я сегодня его на нашей улице видел. Не мог он сам к нам идти?

- Чего б не мог? Мог, - пожала плечами бабка. – Напиши ему повестку, Никитушка, Митька завтречка поутру и отнесёт. И сопроводит, коли надо. Вдруг бояре опять удумают харю дьякову разукрасить?

- Надеюсь, не удумают. Так что вы не думайте, Ваше Величество, мы работаем не покладая. Какое бы ни было это дело несуразное, но раскрыть мы его обязаны.

- Повыдергаем супостату бороду и заставим ею заборы красить! – Яга стукнула по столу сухоньким кулачком. – Бог с ним, с Крынкиным, но вдову-то почто? Ей же теперь хоть из дому не выходи, такое похабство намалевал!

- Вдова к сестре на время переехала, пока всё не уляжется. А там поймаем мы этого типа и заставим ей всё возместить.

- Ну и с Богом, Никита Иваныч. А теперь, опергруппа моя разлюбезная, давайте-ка откушаем да выпьем за конец трудового дня. Ты, Никита Иваныч, дело своё правь, как считаешь нужным, до Ларискиной свадьбы тебе сроку. Но об этом завтра уже, сегодня я отдыхать изволю.

На том и порешили.

========== Глава 3 ==========

У Гороха мы сидели долго. Часа через два к нам присоединилась царица Лидия, и мы вчетвером отлично провели время. Обсуждали прошлые, успешно раскрытые опергруппой дела, государь рассказывал что-то из истории Лукошкина. Лидия больше слушала и пыталась понимать, на некоторых моментах переспрашивая по-английски. Было тепло, уютно и в целом очень душевно. Я и думать забыл о боярах, разрисованных заборах, воскресших псах и субъекте с козлиной бородкой. Завтра, всё завтра.

Мы вышли от государя уже глубокой ночью. Горох предлагал свою карету, но мы с бабкой решили пройтись пешком – проветрить головы. Венценосные супруги на прощание помахали нам с балкона. Хорошие они всё-таки люди. Я действительно искренне радовался такому повороту событий. Горох был крайне падок на женский пол, причём не придерживался какого-то определённого типажа – дамы в его постели бывали совершенно разные. Но свою нынешнюю супругу он полюбил искренне и безоглядно, так, что налево и смотреть перестал. Наверно, это и есть настоящее счастье. Дело ведь не во внешности и не в богатстве – дело в душе.

Мы вышли за ворота государева подворья и неспешно направились в сторону отделения. Бабка держалась за мой локоть, и я старался идти помедленнее. Некоторое время мы молчали, размышляя каждый о своём. Уж не знаю, о чём Яга, а ко мне вновь вернулись невесёлые думы о нашем дурацком деле. Как было бы проще, если бы, допустим, вот идём мы сейчас – а тут этот творчески одарённый тип очередную похабщину рисует. Тут-то я его под белы рученьки да в участок. Но увы, об этом я мог только мечтать.

На деревьях заливались птицы, ночной воздух был тёплым и ароматным. Звёздное небо напоминало расшитый бисером ковёр. И тишина вокруг такая, что звук собственных шагов кажется до невозможности громким. Я настолько углубился в свои мысли, что едва не вздрогнул, когда Яга потянула меня за локоть, привлекая к себе внимание.

- Никитушка…

- А? Простите, бабуль, задумался.

- Вот я и гляжу, совсем тебя думы тяжкие одолели. Ты не кручинься, участковый, найдём мы этого вредителя заборного.

- Найдём… - я кивнул. Мне не давала покоя одна мысль. – Бабуль, я вот всё думаю. Описание преступника у нас размытое до невозможности. Ну сами посудите, тощий тип в рясе и с бородой. Это не портрет подозреваемого, а так, детский сад какой-то. Но все, кого ни спроси, по этому описанию представляют исключительно Груздева. Так?

- Истинно, - согласилась бабка. – Ну а кого ж ещё, ежели мы от Фильки слова доброго никогда не слышали, тока ругань одну? Я ж почему его тогда и заколдовала, что сил никаких не было ту похабщину слушать, что изо рта его льётся.

- Так вот. Мы даже предположим, что он как-то связан с этим делом. Тем более вы говорите, что пишет и рисует это всё не он, но преступника может знать или догадываться, кто это.

Яга снова кивнула.

- Верно мыслишь, Никитушка.

- И знаете, что мне ещё у государя в голову пришло… а кто изображён на той картинке, что у вдовы на воротах? Я сначала подумал, вдруг какой-то случайный образ, но вообще не похоже. Рисунок хоть и корявый, но вдруг это портрет кого-то определённого? Там ведь лицо узнаваемое.

- А ты на лицо, что ли, смотрел? – хмыкнула Яга. – А я-то думала, вы, мужики…

- Бабуля! Я следствие веду, я на всё смотрел, а не только на… эти самые, - я руками попытался изобразить, на что конкретно. – Вы меня слушаете или нет?

- Слушаю, касатик, давай далее.

- Так вот. Это, конечно, просто предположение, но что если… короче, бабуль, только не смейтесь. Что если опросить соседей Груздева, вдруг кто вспомнит эту женщину?

Яга ответила не сразу. Мы уже приближались к отделению. Свет в тереме был погашен, Митька наверняка давно спал.

- Знаешь, Никитушка, что я тебе скажу… дело ведь как есть дурацкое, но расследовать нам его надо. Почему бы и нет? Иных вариантов я всё равно не вижу, ты ведь сам не знаешь, куда нам двигаться – а ты начальник. Кому этот, прости Господи, субъект в следующий раз ворота распишет, мы не ведаем, в каждом переулке патрули выставлять – у государя стрельцов не хватит. То есть опередить супостата мы не можем. Ну так и давай твой путь опробуем, авось и сработает задумка. А ну как эта баба и впрямь к Фильке Груздеву какое-никакое отношение имеет. Чему ж тут смеяться, участковый, тут кабы не плакать надо… дело есть, а как следствие вести – не ведаем. Зацепок нет, из улик – частушки срамные да баба голая, углём намалёванная. Уж хоть убили бы кого…

- Мыслите позитивнее, - я открыл калитку и пропустил бабку во двор. Стрельцы у ворот тихо беседовали. – Доброй ночи, ребята. Всё спокойно у вас?

- Как есть спокойно, Никита Иваныч!

- Это хорошо. Тогда до завтра. Хм… уже до сегодня. В любом случае, я спать.

А то на этих бояр никаких нервов не напасёшься. В тереме я сразу поднялся наверх, переоделся в домашнее и рухнул на постель. Ну их всех лесом – а я спать!

Я думал, что петуха вообще не услышу, настолько я вымотался за прошедший день. Тем не менее, я проснулся ещё до того, как он взлетел на забор. Когда пернатая скотина во весь клюв проорала побудку, я уже делал зарядку. За окном едва светало. Яга не заставила себя ждать:

- Никитушка-а!..

- Бабуль, я уже встал. Сейчас переоденусь и спущусь.

- Ну вот и ладненько. А то я уж курник испекла, думаю, проснётся участковый да откушает.

- Откушает, никуда не денется. От вас ещё никто голодным не уходил!

Вот интересно, а сама-то бабка когда спать умудряется? Мы вернулись глубоко заполночь, а она уже пирог испечь успела! Мне этого никогда не постичь. Я надел форму и с фуражкой подмышкой спустился вниз. Горницу наполнял аромат свежей выпечки.

- Садись, Никитушка, я вот тут тебе завтрак собрала. А уж опосля за дела.

Едва я сел, бабка придвинула мне тарелку со здоровенным куском пирога, начинённого курицей и варёными яйцами. Я люблю её стряпню. Готовит бабка отменно, причём иногда такое, что я прежде в глаза не видел. Я и не знал, на самом деле, что наша русская кухня настолько разнообразна. Но как же вкусно!..

Пока я уплетал пирог, бабка докладывала новости:

- Стрельцы вот тока что сменились. Митька с утра с повесткою к дьяку ускакал, после обеда пущай явится, валенок плешивый.

Я от такого сравнения едва не подавился. Яга успокаивающе похлопала меня по спине.

- Ладно, сейчас Митьку дождусь – и пойдём Филимоновских соседей опрашивать.

- А пока чайку, Никитушка.

Возражений у меня не было. За чаем с пряниками мы просидели около часа.

- Что-то Митеньки нашего долго нет, - забеспокоилась Яга, выглядывая в окно. – Уж кабы не убил никого…

Я между тем начал составлять в блокноте список дел на сегодня.

- Бабуль, значит, у нас допрос соседей, допрос самого Груздева… вы ещё говорили, Абрам Моисеевич встречи со мной жаждет, давайте его на вечер запишем. Сам к нему схожу. А Митька что-то правда задерживается… я не могу его до завтра ждать, мне дела делать надо! Бабуль, пошлите кого-нибудь за Еремеевым, ему тут недалеко, я лучше с ним схожу. А Митька вернётся – по шее ему дадите, его только за смертью посылать.

Бабка кивнула и высунулась в сени отдавать распоряжения. Через пару минут со двора верхом выехал один из дежурных стрельцов.

Фома явился минут через пятнадцать. Снял шапку и вошёл в горницу.

- Здоровы будьте, милиция!

- Заходи, Фома, чай будешь?

- Благодарствуем, а тока не, испил ужо. Ты чего меня вызывал, Никита Иваныч?

Я коротко изложил ему суть дела. Сотник подумал, кивнул: других версий всё равно нет, эта – единственная.

- А чего ж нет, прогуляемся, поспрошаем. Пошли, что ль?

Я встал с лавки, на прощание обнял Ягу.

- К обеду вернёмся, бабуль. Фома Силыч, ты Филькин допрос слушать будешь?

- Буду. А ну как он опять на милицию рот разевать начнёт? А тут я ему и по шее, дабы неповадно было.

- Мало ему Крынкина вчера было, ещё ты добавить хочешь?

- Так я ж и говорю, если начнёт. Пошли, Никита Иваныч, мне самому интересно.

Во дворе я поздоровался со стрельцами, и мы с Фомой неспешно направились в сторону дома дьяка. Я там уже бывал – в тот день, когда мы устроили облаву на шамаханов и обнаружили в груздевском подвале подземный ход. От отделения нам было идти минут двадцать. За это время я успел пересказать сотнику подробности вчерашнего собрания. Наверно, я так красочно описывал драку боярина и дьяка, что Фома хохотал от души.

- Короче, царь дал нам три дня сроку. На четвёртый день тут Бодровы свадьбу гулять будут, вот хочет успеть до основных торжеств.

- Так а тебя пригласят, что ли? – хмыкнул Еремеев. – Они пьют, а ты знай себе расследуй, ты к этой свадьбе не привязан.

- Оно, конечно, так, но… понимаешь, это будет уже нечестно. Государь нам доверяет, и мы обязаны сделать всё возможное.

- Сделаем, - кивнул сотник. – Поймаем вредителя да на каторгу.

- За разрисовывание заборов? Ты серьёзно? То есть Мышкина за многолетние хищения из казны – в деревню на пять лет, а за это – на каторгу? На мой взгляд, преступления несопоставимые. Мы сейчас расследуем по сути мелкое хулиганство.

- Мышкин – боярин, - нравоучительно поднял палец Фома. – Их судить можно токмо за измену родине и заговор против царя. А здесь у нас боярин – потерпевший, поэтому они будут настаивать именно на каторге. Да тебе-то что? Ну посидит лет десять на островах северных да вернётся… коли выживет.

Я только махнул рукой. Я здесь неполных два года, а они веками по этим традициям живут. Нести прогресс в массы мне предстоит постепенно, чтобы люди сами до этого доходили. Менять образ мышления не так просто.

***

С собой у меня был неизменный блокнот, куда я предусмотрительно перерисовал картинку с забора. Ну в конце-то концов, не на пальцах же мне описывать, правда? И мы с Еремеевым начали обход. Домов на улице было около тридцати, поэтому мы немедленно принялись за дело. И вскоре столкнулись с тем, что версия моя начала рушиться на глазах. Лет десять назад в последнем по улице дворе вспыхнул сарай, огонь перекинулся на дом, потом к соседям… и в итоге меньше чем за час выгорело пол-улицы. Погорельцы вывезли, что смогли, продали землю и съехали, а новые хозяева, отстроившие здесь дома, ничем нам по делу помочь не могли. Все, кого мы опрашивали, отвечали одно и то же: в дом Филька Груздев баб не водит, ни разу с девицей замечен не был.

- Дык ещё бы, - Фома раздосадовано сплюнул на землю, - он к девкам на Лялину улицу ходок, знаю я его, мухомора плешивого. Скока раз мои ребята его там ловили?

- Что, серьёзно? – представив Груздева в окружении путан с Лялиной улицы, я хрюкнул от смеха.

- Ой, а то ты не знал! Зато потом нам донос пишет, что его там побили, видите ли. А побили его за то, что пытался уйти, не заплатив, зато самых сочных девиц обслюнявил. Да ну его, Никита Иваныч, пошли дальше.

Нам оставалось ещё четыре дома, и вот как раз они-то относились к тем, что уцелели при пожаре. Но в ближайшем сменились владельцы, и оттуда мы вновь ушли несолоно хлебавши. А в следующем долго стучали в дверь, пока нам навстречу наконец не выползла сморщенная старушенция годков так под сотню.

Бабулька к тому же оказалась глухой, пришлось орать. Пока Фома её допрашивал, я на скорую руку дорисовал женщине на картинке какое-никакое платье.

- Филимона Груздева знаете? – завопил Еремеев на ухо бабке. Наверно, нас вся улица слушала, хоть мы и беседовали в доме. С третьего раза хозяйка расслышала и закивала.

- Фильку? Как же ж, оттаким ещё его помню, - она показала рукой рост ребёнка. – Яблоки у меня таскал, паршивец!

- А кто вот это, не знаете? – это уже я. С непривычки так орать я закашлялся, Фома забрал у меня блокнот и показал старухе картинку. Та поднесла её к самым глазам.

- Так то Матрёна, матушка евойная! Померла, упокой Господи её душу! Лицо так точно ейное. Рыжая она была, грудь ровно вымя коровье, все мужики ажно туда пялились!

Мы с Еремеевым переглянулись. Вот так да…

- Спасибо! – хором завопили мы и рванули на выход. Едва оказавшись на улице, привалились к забору и расхохотались. Как мог у такой дородной и одарённой несомненными достоинствами женщины быть такой сморщенный, тощий и плешивый сын! Мы пришли в себя минут через пять, утирая слёзы от смеха, и уже куда более серьёзно посмотрели друг на друга.

- Дело принимает неожиданный поворот, - несколько отстранённо прокомментировал я.

Еремеев кивнул. Мы помолчали, пытаясь как-то осознать полученные сведения. Всё-таки интуиция меня не обманула.

Назад Дальше