Солдаты разошлись – медленно, едва волоча ноги, как будто придавленные каким-то тяжким грузом; а Венк опустился на землю рядом с мертвецом и завел ту протяжную песнь, что поют марраны над храбрыми воинами, павшими в битве.
***
Рыжеволосый Харт отошел вместе с остальными прочь от ущелья, выбрал ладную невысокую сосенку, успел даже пару раз ударить по ней топором – и вдруг выпустил топор из рук и опустился наземь так, словно из него разом выдернули все кости.
- Как же так? – бормотал он, уставившись в землю. – Нет, этого не может быть! Он не мог умереть! Как же так?!
Ничего он не понимал и не мог сказать, что с ним делается – знал лишь одно: вместе с жизнью Огненного Бога закончилась и его собственная жизнь. Оборвалась так же страшно и непоправимо, как если бы он на бегу, на полной скорости, врезался лицом в стену.
Словно кто-то взял и ножом отрезал его от жизни. Труды и опасности походов, товарищи, нехитрые развлечения, мечты о девушке, что ждет в родной долине – все осталось там, на той стороне. А здесь – все серо и мертво, и не на что больше смотреть, и дышать больше незачем; только и остается, что сидеть на земле и бессмысленно повторять:
- Как же так?! Этого не может быть!..
Он не знал, сколько времени просидел так; постепенно его бессвязные восклицания сложились в молитву.
- Господи! – шептал Харт. – Мой Повелитель! Что же мне делать? Какую жертву принести? Я готов сам умереть, лишь бы ты жил!
***
В бездонные воды Мира Внизу все глубже и глубже погружается нечто, давно утратившее даже самое отдаленное сходство с человеком – бесформенный сгусток, темнее самой тьмы.
Там, Внизу, нет дна – и времени тоже нет; и погружение это длится вечно.
Но вот происходит нечто необычное. В толщу темной воды каплями расплавленного золота падают слова, способные проницать миры – редкие и драгоценные слова чистосердечной молитвы. И бесформенная черная сущность – та, что в нашем мире, за неимением лучших имен, звалась «чудовищем» - замедляет свой полет и обращается им навстречу.
Опаленное огнем и сброшенное Вниз, чудовище лишилось почти всего. Разума у него и прежде не было; а теперь нет и той власти, которую давали ему сожранные души. От былого своего могущества оно сохранило лишь способность путешествовать между мирами – и голод, неутолимый голод.
Но там, наверху, кто-то взывает к нему…
[Нет, не к нему… к тому смертному, что растворился в нем… но не все ли равно?..]
…обещает отдать свою жизнь. Обещает жертву. Что за сладкое слово! Как давно чудовище не вкушало добровольных жертв!
Эта будущая жертва молода и сильна; фэа ее, даже омраченное скорбью, горит и переливается ярким багрянцем – и зовет назад, и этому зову невозможно противостоять.
Собрав остатки сил, чудовище раскидывает щупальца, замедляет свое падение, тонет все медленнее, медленнее, наконец останавливается… и, словно вывернувшись наизнанку одним неуловимым движением, пускается в обратный путь. Вверх, к поверхности темной воды.
Но вместе с ним пробуждаешься и ты.
***
Давит.
Тесно. Еще теснее. Колыбель становится тюрьмой.
Плотный, вязкий мрак охватывает со всех сторон. Ни шевельнуться, ни вздохнуть.
Нарастает паника. Ты бьешься в вязкой слизи, словно муха в паутине. Беззвучно кричишь. Мрак сжимается, пытаясь тебя раздавить – или вытолкнуть.
Впереди – вверху – вспыхивает свет.
Отчаянный рывок – и ты вспарываешь свою тюрьму и выплескиваешься наружу, растекаешься мутной пленкой по глади темной воды.
Снова здесь!
Это повторялось уже сотню раз: смерть и возрождение. Вновь и вновь смертные пытаются тебя убить – и зря тратят силы. День, год, сто или пятьсот лет пролетают для тебя, как один миг – и ты всегда возвращаешься.
Но на этот раз что-то изменилось.
Голод – тот необоримый голод, что прежде, подавляя все иные мысли и чувства, властно гнал тебя на поиски новой добычи – теперь молчит. Черный шлейф «чудовища», твой вечный спутник и господин, больше не толкает тебя в спину, требуя немедленно вернуться к охоте. Обессиленный, словно выпотрошенный, в бурых пятнах ожогов, свернулся он у твоих ног и скулит побитым псом, умоляя хотя бы посмотреть вверх.
Ты поднимаешь взор к бесцветным небесам.
Там, наверху, несколько воинов с суровыми лицами скорбно застыли над телом, лишенным души: отсюда, из безвременья, живые кажутся неподвижными, как и мертвый.
Вид этого тела, очерченного остывающим багровым следом утраченного фэа, порождает в тебе неожиданное и неприятное чувство: что-то вроде… укола в сердце – можно было бы сказать, будь у тебя сердце.
Ах да… тот человек. Твоя последняя добыча – и первый за долгие столетия серьезный противник. «Бог»-самозванец, что бросил тебе вызов, всерьез надеясь тебя одолеть. Ну и где он теперь?
А где ты?
И – если уж на то пошло – кто ты?
Безымянный черный зверь дергает тебя и настойчиво тянет вверх. Хочет… вселиться в это тело? Что за глупость! Это же чужое тело. Мужское. Тебе оно не подойдет.
«Чужое… но если есть чужое, значит, где-то должно быть и мое?»
Странные мысли. Странные вопросы. Странный шум…
[…шепот?..
…плач?..]
…доносящийся откуда-то издали. Здесь, Внизу, ничто не меняется – почему же ты не слышала его прежде? Странно, что от назойливой черной твари можно просто отмахнуться – и она покорно замрет. Впервые невесть за сколько веков у тебя появился выбор: вернуться в мир людей и продолжить свою охоту – или остаться здесь и… и заняться чем-нибудь другим.
Необходимость принять решение ставит тебя в тупик – и ты не трогаешься с места.
Черный зверь дернулся в последний раз и затих, видимо, смирившись с тем, что в ближайшее время ему ничего не светит. Он ли так ослабел – или что-то изменилось в тебе?
Должно быть, эта последняя схватка вывела тебя из равновесия. Ты победила, да – но этот фальшивый «бог» отчаянно сопротивлялся и сумел-таки нанести тебе серьезный удар. И там было еще что-то… что-то…
[…не надо!..]
Не стоит вспоминать. Ничего особенного не произошло. Ты просто устала. Нужно отдохнуть. Подождать, пока мертвое тело твоего врага, странно притягивающее взор, станет прахом и пеплом, пока затянутся раны твоего зверя, и это приключение безвозвратно канет в прошлое. А затем – вперед, на новую охоту.
С этой мыслью ты уходишь внутрь себя, в бархатистую мглу. В бесконечный лабиринт, где восстают и рушатся миры, выстроенные из осколков чужих мыслей, чувств, воспоминаний. Где ты – единственная обитательница и безраздельная владычица.
Почти каждую свободную минуту – когда не охотишься – ты проводишь здесь. Становишься то одной, то другой своей жертвой. Проживаешь за них непрожитые жизни. Вкушаешь их радости и печали, словно драгоценное вино. Охота утоляет голод и доставляет острое наслаждение – игра с пленными душами дарит покой.
Но здесь тебя ждет настоящее потрясение. Темница душ пуста!
Черный бархат твоего уютного мирка облез и болтается обвисшей грязной тряпкой. Сквозь неровные, словно прожженные дыры в его мягких стенах проникает сквозняк. Холодно. Впервые за много веков ты чувствуешь холод. Ветер иных миров лишил тебя своей дружбы: он треплет тебя за волосы, хлещет по щекам, пронизывает насквозь. Что стало с ним – или с тобой?
А твои сокровища, плененные тобою души – исчезли, оставив по себе лишь причудливо переплетенные, медленно меркнущие серебристые следы.
«Обрели покой» - кажется, так это называется у людей. Прекрасно! А о твоем покое кто подумает?
Будь он проклят, этот смертный! Он разрушил твой мир! И, кстати, где его душа?
В порыве ветра вновь доносится шепот – торопливый, жалобный, захлебывающийся; кажется, в нем различимы слова. Но ты не обращаешь на него внимания: в ярости ты переворачиваешь свой мир вверх дном, обшариваешь каждый его уголок в поисках хоть одной, хоть самой завалящей младенческой душонки!
Пусто. Бесцветно и голо. Все потеряно… И в этот миг тебя застает врасплох новая мысль, холодная и насмешливая:
Выходит, все твои богатства – краденые?
Как «краденые»? Что это значит?
Чужие лица, чужие мысли, чужие жизни. Есть ли у тебя хоть что-нибудь свое?
От неожиданности ты даже оборачиваешься, проверяя, не стоит ли кто за спиной. Но там, разумеется, никого нет. Ты одна. Да и кому быть здесь – в твоем тайном убежище, надежно огражденном от реальности?
Безымянный зверь снова дергает тебя за платье, словно говоря: «Ну ладно, а теперь, может, пора и подкрепиться?» Но ты отмахиваешься. Ты взбешена – и сбита с толку, и решительно настроена в этом разобраться.
Что значит «свое»?
Свое тело? Ну да, тела у тебя нет. И отлично. С человеческим телом такая морока! Вечно ему что-то не так: то жарко, то холодно, то темно. Оно слабо и уязвимо, не дает менять облик по своей прихоти, со страшной скоростью стареет и теряет красоту, из него то и дело что-то течет, пахнет…
[А еще тело – это больно. Острая, режущая боль в самой середине, там, где оно всего нежнее и уязвимее. Боль… и беспомощность… и парализующий страх…]
Короче, от тела ты избавилась давным-давно – и этому только рада. А взамен получила могущество. Такую силу, такую власть, о какой никто из смертных не в состоянии даже помыслить…
Власть над кем?
И еще знания… Точно – знания! Ты живешь уже тысячи лет. Тебе ведомы самые древние и темные тайны подлунного мира. Ты прочла больше книг, чем некоторые видели за всю свою жизнь. Даже сама писала книги о том, что встретила и познала в своих странствиях по Трем Мирам… это-то – уж точно твое, этого никто у тебя не отнимет!
Взметнувшись, со скоростью мысли ты переносишься к себе в пещеру, где еще догорает всеми забытый факел. Вот они – бесчисленные полки, уставленные свитками и кодексами… вот эта, в обложке из человеческой кожи, написана твоей рукой – ты помнишь, как скрепляла заклятиями пергаментные страницы, узнаешь свой легкий почерк на корешке…
И – не можешь его прочесть.
Причудливая вязь древнего алфавита тебе непонятна. С трудом припоминаешь ты значение отдельных букв – но смысл целого от тебя ускользает.
Взмахнув своим черным шлейфом – невидимый, неощутимый вихрь – ты сбрасываешь книгу с полки. Она падает, взметнув облачко едкой пыли, и раскрывается на середине. Ровные бисерные строки, какой-то чертеж… да что же это?! Хотя бы – когда ты это писала? О чем? Когда в последний раз перечитывала?
Как такое возможно? Ты же больше всего на свете любишь книги!.. то есть любила…
Ледяной вихрь проносится по пещере; вслед за одной рукописью летят с полок другие. Ты растерянно озираешься вокруг, словно в первый раз видишь свою обитель по-настоящему.
Стены черны от грязи, со сводчатого потолка капает вода. На полу, толстым слоем – помет летучих мышей. Вдоль стен – бесконечные сундуки и ларцы с драгоценными камнями и монетами давно забытых государств; на них навалены в беспорядке гнилые, слежавшиеся тряпки, и снова груды книг, и бесценные магические артефакты – искореженные, в пятнах плесени и ржавчины. Многие из них явно сломаны; о большей части ты даже не помнишь, что это такое и для чего служит – и, даже если снова придешь сюда во плоти, вряд ли сможешь хоть одним из них воспользоваться.
И эта грязная дыра – твой дом?! Эта куча мусора – твоя сокровищница?!
Почему же прежде ты ничего этого не замечала? Когда это началось? Как ты здесь жила? И как могла привести сюда…
[…того человека… кстати, у него было имя…]
…привести сюда посторонних? Какой стыд!.. Но что за глупость! - разве великой волшебнице, стоящей бесконечно выше смертных, может быть перед ними стыдно? И не все ли равно, что подумает о тебе твоя добыча?..
Ты стискиваешь голову бесплотными руками; незримый вихрь вокруг тебя шелестит страницами и вздымает в воздух клубы пыли. Что это, ты сходишь с ума? Или – быть может, после долгих лет безумия рассудок к тебе возвращается?
Порыв ветра сбрасывает наземь факел. Иссохший древний пергамент занимается мгновенно; огонь перекидывается на соседние книги; миг – и вся пещера охвачена пожаром. Но тебя уже здесь нет: отпрянув от огня, ты в страхе отступаешь назад, в свою призрачную цитадель.
Бархатные завесы тьмы истлели и выцвели; серыми лохмотьями бьются они на ветру. Пустота проваливается под твоими шагами; ты ступаешь по воздуху неуверенно, как по тонкому льду. Далекий жалобный плач звучит теперь, не умолкая.
И еще – хоть это и совершенно невозможно, ты ясно ощущаешь на себе чужой взгляд. Тяжелый, недобрый. Пожалуй, злорадный.
- Все хорошо, - повторяешь ты себе, осторожно выходя на середину своего мира и создавая себе временную опору. Что-то вроде обломка скалы, висящего в пустоте: странной формы, неопределенного цвета и не слишком устойчивый – но, по крайней мере, к нему можно прислониться. – Разумеется, я знаю, кто я! Сейчас успокоюсь, припомню, и все будет хорошо. Все будет как раньше.
Но успокоиться не выходит. Мысли скачут, тебе трудно сосредоточиться. Подступает паника. Черный зверь скулит у ног, уговаривая отвлечься и забыться единственным известным ему способом. Может быть, он и есть ты? За долгие годы ты так с ним срослась, так привыкла ему подчиняться, что уже не представляешь вас по отдельности; но сейчас при взгляде на него тебя охватывает отвращение. Нет, ты – определенно не он!
- Пойдем по порядку, - говоришь ты громко, слегка дрожащим голосом. – Мое имя – Келемринда… верно? Верно. Так меня зовут – и всегда звали… кажется.
Имя – это действительно «твое»: произнеся его вслух, ты чувствуешь себя намного увереннее.
- Да… теперь помню, - продолжаешь ты уже спокойнее; взгляд твой устремлен вдаль, голос звучит мечтательно. – «Келемринда» значит «благословленная». Там, откуда я родом, и у мужчин, и у женщин были всё такие долгие, протяжные, полные значения имена. И весь язык у нас был такой же – торжественный и звучный, как звенящая медь. Теперь, должно быть, его уже никто, кроме меня, не знает…
Но тут ты умолкаешь и надолго задумываешься. А ты-то его знаешь? На каком языке говоришь сейчас? Непонятно – все кружится, ветер выдувает мысли из головы, не дает сообразить… Читать и писать ты разучилась; что помешало бы тебе забыть и свой родной язык?
Так и не найдя ответа на этот вопрос, ты продолжаешь – осторожно, словно на ощупь в кромешной тьме:
- Я жила в большом белокаменном городе на берегу озера. – «Скала» за твоей спиной плавится в такт речи, превращается в миниатюрную крепостную стену с башенками; очертания ее смутны и нестойки. – Но озеро давно обмелело и высохло, а от города не осталось даже развалин. Я родилась… давно. Очень давно. Тридцать веков назад. Или сорок? Неважно, вспомню потом. Мне шестнадцать лет…
Тут ты снова останавливаешься. Здесь явно что-то не сходится.
- Нет, мне действительно шестнадцать лет. Просто… уже очень долго шестнадцать. Я из древнего королевского рода. Мои родители… мой отец…
[…Не надо!!..]
- …н-неважно. В общем, родители у меня тоже были. Да, я была человеком! И что с того? Это давно в прошлом. С детских лет я тяготилась участью простой смертной и мечтала о чем-то большем – и вот, однажды заветная мечта моя сбылась. Я обрела могущество, оставила пути земные, чтобы идти путем богов, и…
…забилась в вонючую нору и стала пугалом для крестьянских детей. Ты точно об этом мечтала?
Ты резко оборачиваешься. За спиной у тебя в распахнутые ворота призрачного древнего города бесшумно входит призрачный караван. Сверху, снизу, слева и справа – тьма, и ничего, кроме тьмы. И никого.
Что происходит? Это же не твои мысли! Ты никогда так о себе не думала!
И все же… ведь это правда.
«Великая волшебница», «могущество», «бесконечно выше смертных» - что за пустые, бессмысленные фразы! Вроде тех «звучных слов», любимых людьми, над которыми ты совсем недавно потешалась. Только еще хуже. Где оно, твое могущество? В чем?
- Нет! Я хотела только… хотела…
Стены города перед тобой дрожат, словно мираж в пустыне. К горлу подкатывает тошнота. Новый страх охватывает тебя: страх, что ты безумствуешь, что в ослеплении не замечаешь чего-то огромного и важного, самого важного – того, что, быть может, стоит прямо здесь, перед тобой…