— Дело верное. Рун легко соберёт людей.
Эрик прицокнул языком.
— Рун… Рун, конечно, людей соберёт. Но ты проследи, чтобы корабли снарядили хорошо. И чтобы Рун не перепутал запад и восток, когда поплывёт. Доверяю это тебе.
В следующую секунду глаза Эрика остановились на Кадане.
Галл, стоявший у Льефа за спиной, поймал его пристальный взгляд. Ему стало неуютно, и он инстинктивным жестом провёл по волосам рукой, но от этого получилось только хуже: в глазах Эрика блеснул неприятный огонёк.
— Я вижу, обручье, что я подарил тебе, ты отдал своему рабу.
Льеф замешкался на секунду, вопрос застал его врасплох.
— Он спас мне жизнь, — нашёлся наконец он, — зимой я провалился под лёд. А он вытащил меня.
— Ты рыбачил вместе с рабом?
— Он собирал рыбу в корзины.
— А зачем твоему треллю волосы как у жены?
— Разве я не вправе иметь раба, который будет радовать мой глаз?
— Ну… хорошо, — нехотя согласился конунг, но Кадан отлично видел, что он не поверил ни слову, — Рун вечером зайдёт к тебе. Он всю зиму о тебе вспоминал.
Льеф кивнул.
— Буду рад увидеться с ним. Я тоже по нему скучал.
Они покинули палату, в которой конунг проводил приём, и едва остались вдвоём, Кадан потянул Льефа за плащ. Тот обернулся и непонимающе посмотрел на него.
— Льеф, пожалуйста, тебе лучше это забрать, — Кадан протянул ему браслет.
— Хочешь сказать, что не принимаешь мой дар? — в голосе Льефа прозвенел непривычный металл.
— Я… — Кадан запнулся, начиная понимать, что попал в ножницы чужой культуры, которую пока не понимал до конца. Как конунга оскорбило то, что Льеф отдал кому-то его дар, так и Льеф явно собирался сейчас оскорбиться на него. — Льеф, я ценю честь, которую ты мне оказал, — медленно, тщательно подбирая слова произнёс Кадан, — но я уважаю твоего вождя. Этот дар и его судьба предназначены тебе.
— А я предназначил их тебе, — Льеф взял Кадана за руку и без особых церемоний защёлкнул у него на запястье браслет. — Может, ты захочешь вернуть и плащ?
Кадан инстинктивно опустил ладонь на пушистую шкуру, которая напоминала ему о Льефе ночью и днём в течение всей этой долгой зимы.
— Нет, — он поник, — но то, как ты относишься ко мне, принесёт тебе много бед.
— Я свободный человек. Мои чувства не касаются никого.
Кадан склонил голову набок и с лёгкой насмешкой посмотрел на Льефа. Он, как и Льеф, вырос при дворе — потому что шатёр его отца тоже был своего рода двором — и его удивляло, что Льеф не понимает таких простых вещей.
— Не свободен никто, — сказал Кадан, — даже твой конунг зависит от нас всех.
— Вот потому он и примет мою волю такой, какая она есть.
Кадан замолк, поняв, что Льефа не переубедить.
Льеф бросил быстрый взгляд по сторонам — никто ли не видит их — и резко прижал Кадана к себе.
— Ты будешь носить лучший мех, — прошептал он, пряча лицо в его волосах, — а осенью я привезу тебе из похода золото, шёлк и рабов. Ты сам будешь как король.
Слова и голос Льефа пробудили в теле Кадана сладкую дрожь, и пах тут же потяжелел, но он закрыл глаза и тихо сказал:
— Мне было бы радостней, если бы ты вовсе не ходил в поход.
Льеф фыркнул и отстранился от него.
— Ты и правда ведёшь себя как жена. Но если и так, ты привыкнешь, что ты — жена воина северных земель.
Кадан спорить не стал.
— Ты умеешь прислуживать за столом? — спросил тем временем Льеф.
— Конечно. Я прислуживал за столом отца.
— Тогда, когда придёт Рун, ты будешь подавать нам вино. Постарайся не разозлить его. Он мой хороший друг.
========== Глава 11. Побратим. ==========
Кадан стоял в покоях, выделенных для Льефа, перед гигантским сундуком высотой по пояс ему, а длиной в его рост, и перебирал принадлежности для стола: весна только началась, потому фруктов и овощей было не сыскать, но на золотом подносе всё же лежало несколько кусочков вяленых абрикосов, привезённых из южных стран. Стояли две чарки, покрытые золотой резьбой и изукрашенные зелёными камнями, названия которых Кадан не знал. Стоял небольшой бочонок с мёдом. Всё это выдали ему на кухне, куда его отправил Льеф, когда Кадан сказал кухаркам, что сыновья конунга хотят пировать.
Главной его обязанностью должно было стать подливать мёд.
Льеф возлежал на кровати, заложив руку за голову, и смотрел на него. Кадан в новой меховой курточке зачаровывал его ещё больше, чем всегда. И если бы не Рун, до прихода которого оставалось совсем чуть-чуть, он уже завалил бы его на кровать и принялся целовать.
Когда дверь открылась, оба посмотрели на дверной проём. Кадан негромко вскрикнул и тут же прикрыл рот рукой.
Он узнал белокурого воина с заплетённой в косы бородой. Словно наяву перед ним встал сверкающий клинок, которым Рун вскрыл спину его брата, и к горлу подступил ком.
Льеф поднялся с кровати. Раскрыл объятья и, улыбаясь, устремился навстречу побратиму.
— Рун!
— Льеф! Брат мой, как долго я не видел тебя!
Они обменивались заверениями в дружбе, а Кадан всё стоял и стоял, прикрыв рот рукой. Он думал уже не о смерти Конахта, долгой и уродливой, а о том, что ещё прошлой весной Конахт точно так же обнимал его. О том, что ещё прошлым летом никто не позволил бы ему прислуживать северянам за столом. Никто не позволил бы ему молоть муку. Братья встали бы за него стеной, как стояли всегда, заслонили бы от любых угроз — но всего одна ночь изменила всё, и теперь никого из них больше нет. Повезло тем, кто умер сразу. И он, переживший всех, должен был так же отправиться следом за ними в Сид.
— Кадан, да что ты стоишь? — рявкнул Льеф, закончив обниматься с побратимом. Увидев, что галл так и не шевельнулся, он подошёл и встряхнул его за плечо.
Взгляд Руна тоже обратился к Кадану. От внимания сына конунга не укрылось ничто: ни плащ из шкуры волка, который Льеф добыл на охоте вместе с ним, ни золотой браслет, ни куртка из оленьей кожи, ни отделанные беличьим мехом сапоги.
— Та-ак… — протянул он, — стало быть, наваждение не прошло.
Кадан поспешно отвернулся и дрожащими руками принялся разливать мёд.
— Хотя бы ты не лезь в мои дела, — сказал Льеф и, оставив Кадана, уселся на один из сундуков.
— А зачем же ещё нужны друзья? — Рун устроился на таком же сундуке напротив него.
— Защищать мою спину в бою? — предположил Льеф, принимая чарку из рук Кадана. Не удержавшись, он улучил момент и скользнул пальцами по его тонким пальчикам, так что Кадана пробрала дрожь.
— Об этом я и говорю, — Рун тоже взял чарку из рук Кадана, но при этом не преминул окинуть его изучающим взглядом с ног до головы. Он очертил глазами тонкую шею, видневшуюся в вороте безрукавки ключицу, тонкую талию и узкие бёдра. — Он и правда хорош. Не каждая девушка скроена так ладно.
Льеф нахмурился, наблюдая за тем, как задерживается на чарке рука Руна, не давая Кадану её передать.
— Плохого я бы не взял, — мрачно сказал он.
— Но он всего лишь раб.
— Конечно. Было бы странно, если бы он был одним из нас. Кадан, подойди сюда.
Кадан наконец высвободил руку из пальцев Руна и поспешно выполнил приказ. Теперь он стоял у Льефа за спиной, и ему стало немного спокойнее от осознания того, что Льеф защищает его.
— Не ставь его слишком-то высоко. Раб — это раб, а друзья — это друзья.
— Я знаю, Рун. Что с того?
— Мы ведь братья, Льеф. Мы клялись, что у нас всё будет общее с тобой, разве нет?
Льеф напрягся. Со стороны в эти секунды он сам походил на волка, готового прыгнуть на свою жертву, и Рун тоже заметил эту перемену.
— Успокойся, — он рассмеялся, — я тебя проверял. Но ты проверку не прошёл.
— Проверять меня будет твой отец, — процедил Льеф, — а ты либо веришь мне, либо нет. Если ты больше мне не брат — тебе следует сразу об этом сказать. Боги не любят ложь.
— Я — твой брат, — выделяя каждое слово, произнёс Рун, — я никогда не возьму твоего. Но и ты должен вести себя как брат. Впрочем… окончим этот разговор, — уже другим тоном сказал он, — я пришёл говорить с тобой про поход. Ты со мной поплывёшь?
— Конечно, — Льеф откинулся назад, на грудь Кадана, и потянул руку галла на себя, силясь удостовериться, что тот всё ещё принадлежит ему. Уложил на плечо и накрыл его ладонь своей рукой. Кадан тут же стиснул пальцы, уверяя, что он действительно всё ещё здесь. — Конунг приказал мне заняться снаряжением кораблей. Это устроит тебя?
— Он правильно сказал. Дружину я соберу, тебе остаётся только сладить драккар.
— Мы поплывём одним кораблём?
— Смотря сколько наберётся людей. Но я не думаю, что нам может понадобиться больше трёх. Ты же понимаешь — трудно делить одну овцу на всех.
Они продолжили разговор, в который Кадан уже почти не вслушивался, поскольку ничего в нём не понимал. Просто разливал мёд и старался подавать его так, чтобы Рун больше не касался его. Тот, впрочем, кажется, почти забыл про раба.
Наконец Рун ушёл. Кадан собрал чарки и, вернув их на сундук, повернулся к комнате спиной. Он видел, как дрожат его собственные пальцы, и проклинал свою слабость, своё бессилие и свою неспособность сделать хотя бы что-нибудь.
Льеф в одно мгновение возник у него за спиной и накрыл спину Кадана собой. Руки его легли Кадану на плечи, прижимая того к груди.
— Что произошло? — спросил Льеф, опуская лицо Кадану в волосы и вдыхая аромат мёда, который их пропитал.
Кадан сдержал рванувшийся из горла всхлип — в объятьях Льефа было слишком хорошо, слишком тепло, чтобы управлять собой — и твёрдо, насколько мог, произнёс:
— Он убил моего брата.
— Была война.
Кадан рванулся из его рук и выкрикнул, оборачиваясь:
— Война?! На войне не убивают так! Мой брат умирал три дня!
— Кто был твой брат? — спросил Льеф, нахмурившись. Он начинал понимать.
— Конахт, сын вождя.
Льеф молчал. Не смерть Конахта поразила его.
— Ты — сын вождя? — спросил он. — Почему ты не сказал?
— Какая… Какая разница теперь! — Кадан всё-таки закрыл глаза руками и расплакался. — Нет больше вождя. Ничего нет. Больше некому петь. Только кровь затопила небеса.