— Не думал, что ты такая сука.
— Вы не смотрели выше корсета.
Немного помолчав, Йеннер все же активировала виртуальный экран своего компьютера и открыла последний из визуальных проектов. В воздухе возник план станции. Красным Йеннер отметила ключевые точки и стратегические для защиты узлы. Она начала набрасывать схему, еще когда только приехала на станцию, обновила ее год назад, но потом забросила проект. На него у станции не было средств.
— Для начала потребуется минимум десять дроидов, четыре расщепляющие установки для главных отсеков, силовые блокираторы на шлюзовые двери и наружные следящие датчики военного образца, — сказала она, когда молчание затянулось. — Можете сделать?
Вернер молчал долго. Рассматривал схему и решал, как реагировать.
— Сколько у нас времени? — спросил он, наконец.
— Не знаю. Я надеюсь, что мы оба просто параноики, и никакого нападения не случится. Но в худшем случае — нужно уложиться в год. Это, разумеется, не полноценная система защиты, но ее хватит, чтобы персонал смог эвакуироваться.
Вернер скопировал схему себе и отключил визуальный экран.
— Почему вы не пришли ко мне раньше? — он снова перешел на «вы», и это почему-то показалось важным. Как будто какая-то деталь, которая едва не сломалась навсегда, со щелчком встала на место.
Йеннер пожала плечами:
— Потому что я не лучше предыдущего наблюдателя. Я тоже думаю, что мы рано начинаем вооружаться. Сейчас новых маршрутов еще не существует. Станция в безопасности, если не считать сейф-блока, который вы под завязку забили оружием.
Вернер недовольно поморщился:
— Все оружие стабильно. Можете не бояться, что взорвется.
Он отлично разбирался в механизмах. И намного хуже в людях.
— Проблема не в оборудовании, а в персонале. О том, что вы собираете оружие, на станции много кто знает. Не удивлюсь, если секрет сохранили только от меня. Если наружу просочится слух, что у нас полный сейф-блок ваших игрушек, сюда и без новых маршрутов слетятся любители отобрать чужое.
Йеннер удивляло, что Долорес об этом не подумала, когда разрешила Вернеру собирать оружие. И что она ни о чем не сказала службе безопасности.
Судя по выражению лица Вернера, он никогда не смотрел на ситуацию под таким углом:
— Херня какая-то.
— Вернер, оружейные заводы не случайно охраняются лучше, чем межгалактические банки. Мало собрать пушку, ее нужно еще и сохранить.
Вернер неуверенно сцепил и расцепил пальцы:
— Люди здесь умеют хранить секреты. Вы же ни о чем не знали.
— У Тома Лейстера на аватаре фото с вашим боевым дроидом.
— Я убью этого мудака.
Все-таки у Вернера было очень выразительное лицо. Но его чувства симбионту нравились еще больше.
— Я не думаю, что оружие станет настоящей проблемой, — Йеннер помолчала, решая для себя, говорить ему или нет, и все же добавила. — Если речь не идет о массированном нападении, если в налете будет участвовать только один экипаж, нам не потребуется новая защита. Я смогу справиться в одиночку.
— А если нет?
— Давайте поторопимся с системой безопасности.
***
После того, как они начали проектировать новую систему безопасности, все стало проще и сложнее одновременно. Проще, потому что Йеннер заставляла себя больше думать о деле, откладывать эмоции и собственные желания. А сложнее, потому что видеться с Вернером ей приходилось довольно часто.
Вдобавок ко всему он ей снился — проклятый симбионт понемногу сводил свою носительницу с ума.
Ей снилось, как она подходит к Вернеру сзади. Как надавливает ладонью на шею, заставляя нагнуться, как с нажимом проводит плетью между ягодиц.
Ей снилось, что она его трахает — на ремонтном столе, или в собственной кровати, или на полу.
Ей снились красные полосы от плетей поперек его спины, на плечах, на заднице.
Ей снилось, как Вернер извивается, не в состоянии отстраниться. Снилось, что ему больно и сладко, и так хорошо, что он не помнит собственного имени.
Йеннер просыпалась, обвитая отростками симбионта, и хотела только заползти куда-нибудь и никогда-никогда не выбираться наружу.
Потом она выгоняла себя из кровати, втискивалась в корсет и шла работать. Обязанностей у нее было не очень много, но их все равно нужно было исполнять.
К Вернеру она приезжала сама. Они спорили до хрипоты, где должны располагаться элементы новой системы безопасности, обсуждали, в какой последовательности их собирать и как монтировать. Он разбирался в оружии лучше нее, Йеннер это признавала. Те модули для системы безопасности, которые он предлагал, были мощнее, но они были иначе устроены, располагались иначе и требовали больше места. Под них приходилось изменять изначальную схему установки, и Йеннер это не нравилось — одни участки оказывались защищены на уровне военных объектов, но другие оставались почти полностью беззащитными.
Работать с Вернером было легко. Находиться рядом — почти невыносимо. Он ничего особенного не делал, просто был собой, и просто был абсолютно уверен, что однажды Йеннер сама разрешит ему заглянуть в корсет и под юбку. Он считал, что ее «нет» это такое отсроченное «да».
Его техника соблазнения была прямиком с виртуальных страниц журнала «Maximum» и в исполнении кого-нибудь еще смотрелась бы абсолютно нелепо. Вернер подходил вплотную, так близко, что Йеннер чувствовала тепло его тела, тянулся за инструментами поверх ее плеча, нависал — при его росте и мышечной массе нависать ему было не сложно, смотрел в глаза и многократно пытался случайно столкнуться с ней руками. Последнее не удалось ему ни разу: Йеннер по праву гордилась своей реакцией.
Ей было за Вернера очень стыдно, но его уловки работали. Она хотела его. Хотела его постоянно: завалить его на ремонтный стол, рвануть застежку комбинезона вниз, провести языком по животу, почувствовать рельеф мышц губами. Хотела его трахать: чувствовать плетьми как тесно, как жарко в его теле, пить его удовольствие и его крики.
Вернер тоже ее хотел, и его эмоции — душные, раскаленные — заставляли симбионт подкидывать картинки: что Йеннер могла бы сделать. Как это могло бы быть.
На самом деле Вернеру не нужны были никакие уловки и советы журнала «Maximum». Ему достаточно было наклониться над ремонтным столом, и у Йеннер закипали мозги. Этот стол снился ей в эротических кошмарах ночь за ночью.
Вернеру, она готова была в этом поклясться, тоже.
Несмотря на это и на постоянную взаимную неудовлетворенность, у них получалось вполне убедительно изображать нормальный рабочий процесс. Они вместе дорабатывали новую систему безопасности, Вернер собирал то, для чего ему не требовались дополнительные детали и дополнительное оборудование. Устанавливал новые модули там, где их уже можно было монтировать. К счастью, он действительно любил свою работу, мог ради нее отложить все, что угодно — в том числе и Йеннер.
Она боялась, что один из них сорвется, но пока они оба держались — месяц, два, три. По большей части держаться помогало общее нежелание ставить под угрозу их совместный проект. Новая система безопасности из трехмерной схемы постепенно превращалась в реальность, и все оставалось по-прежнему.
Синхронизация с симбионтом теперь стандартно держалась на шестидесяти шести, Йеннер не всегда могла контролировать мелкие движения плетей, и это становилось заметно окружающим. Разумеется, ходили слухи про нее и Вернера — на станции с персоналом в пять тысяч человек это было неизбежно.
В общем-то, когда Долорес позвала Йеннер в свой кабинет поговорить, разговор не стал сюрпризом. Но он оставил после себя неприятное послевкусие.
«Проблем не будет», — пообещала Йеннер, отчетливо понимая, что, если ничего не изменится, проблемы будут. Что рано или поздно она все равно сорвется. И дипломатического конфликта, конечно, не случится, и Вернер не сможет потом ее за это посадить, но он все равно станет ее ненавидеть. И ей все равно придется уехать, потому что жить на RG-18 станет невозможно.
Йеннер любила эту станцию и свою размеренную мелочную жизнь, в которой не было больше смертей.
И в конце концов, речь шла не только о ее предпочтениях. Ставить под угрозу новую систему безопасности теперь, когда та была почти закончена, было глупо и непрофессионально.
Нужно было поговорить с Вернером, увеличить дистанцию, пока Йеннер еще могла это сделать.
Она это понимала, и все равно откладывала разговор. Приходила в техблок, смотрела, как Вернер работает, делала кофе ему и себе. И опять теряла проценты синхронизации.
Шестьдесят четыре.
Шестьдесят два и пять.
Пятьдесят девять.
Симбионт рвался из-под контроля, и Йеннер знала: еще девять процентов синхрона вниз, и он начнет рваться из тела. Сорок девять и девять — смертельный уровень несовместимости.
Йеннер мучилась бессонницей, проигрывала варианты разговора в голове, и молчала.
Оказывается, она успела многое о Вернере узнать: о том, что он пил только синтетический кофе, который по вкусу и консистенции больше напоминал топливный стабилизатор, что легче переносил жару, чем холод. Что мог заснуть прямо в ремонтном блоке, за работой. Что лучился самодовольством всегда, когда заканчивал сборку очередного модуля. Что мог часами рассматривать каталоги с запчастями.
Она успела узнать, как он злится. Как радуется.
Мелочи, которые, казалось бы, ничего не значили, но которые не хотелось терять.
Они заставляли ее откладывать разговор раз за разом. Желание побыть рядом еще немного. Хотя бы еще один день.
И еще один.
И еще.
А потом, когда Йеннер действительно попыталась поговорить, все пошло наперекосяк.
***
В день, когда она все-таки решилась поговорить, Йеннер надела свое любимое платье. Это было жалко и совершенно убого, тем более что разговор не имел никакого отношения к романтике. Не предполагалось ни расставания навсегда, ни любовной драмы.
Тогда Йеннер пришла в техблок и впервые до конца почувствовала, насколько глупо и неуместно смотрелась среди механизмов.
Вернер стоял к ней спиной, копался в виртуальном экране диагноста, перетаскивая трехмерные схемы из угла в угол, и был полностью в своей стихии.
— Я тут нашел кое-что интересное из дуговых пушек. Придется докупить немного запчастей, но можно оформить, как запрос на пополнение ремонтного списка. Хотите посмотреть?
Первые месяцы Вернер постоянно порывался перейти на «ты». Йеннер всякий раз его одергивала, потому что не могла позволить фамильярности ни себе, ни ему — слишком хорошо понимала, что тогда сдерживаться станет еще сложнее. А потом он просто привык.
Видимо, она слишком затянула с ответом, или же он что-то почувствовал, потому что Вернер повернулся, посмотрел в глаза, и Йеннер захотелось закрыться — от его эмоций, от того, что он чувствовал.
От того, что симбионт жадно впитывал и хотел еще.
— Отличное платье. Я его, кажется, еще не видел, — это прозвучало глухо. Потом Вернер прокашлялся и сказал уже совершенно нормально. — Какой-то праздник, а мне не сказали?
— Мне нужно с вами поговорить. О работе.
Вернер смотрел на нее несколько секунд, словно оценивая, а потом отвернулся и пошел к ремонтному столу:
— Ну, давайте поговорим.
Наверное, у него сработала интуиция. Или же он просто слишком многое узнал о Йеннер за эти месяцы, но он не ждал от разговора ничего хорошего.
Она села в кресло возле стола. Вернер подтащил к себе стул, оседлал его, сложив руки на спинке.
Поза была спокойной, небрежной.
Закрытой.
Йеннер помолчала, подбирая слова, хотя уже десятки раз прокручивала разговор в голове.
— Это касается новой системы безопасности.
— Я так похож на идиота? Нет, это не касается системы безопасности, — Вернер фыркнул. — В таком платье о системе безопасности не говорят.
— Я больше не смогу контактировать с вами лично. Дальнейшую работу нам придется вести через мой терминал в офисе безопасности. Главная схема уже готова, осталось только доработать отдельные отсеки. Думаю, у вас не будет с этим проблем.
Он чуть отклонился назад, оглядел ее с ног до головы с почти скучающим интересом и заметил:
— А я так и знал, что услышу какую-нибудь херню.
— Я не могу больше работать с вами как раньше. Извините за неудобства.
Слова — спокойные и безличные казались ей чужими и совершенно неестественными.
Наверное, она просто слишком часто прокручивала их в голове. Они затерлись, потеряли смысл.
Когда она представляла себе этот разговор, Вернер всегда спрашивал ее — почему.
Но в реальности он только встал, отодвинул стул — очень аккуратно, спокойным плавным движением, подошел ближе и сказал, четко выговаривая каждый звук:
— Нахер. Это. Дерьмо.
Его злость была холодной, зрелой, спокойной.
Она впивалась в Йеннер сотнями маленьких иголок.
— Я не смогу больше с вами видеться, Вернер. Просто не смогу. Я сорвусь, и это будет по-настоящему уродливо.
— Сейчас сорвусь я, — он присел на корточки возле ее кресла, положил руки на подлокотники, чтобы Йеннер точно не смогла встать и уйти. — И это будет намного хуже.
Он злился. Разумеется, злился.
Думал, что это такая игра.
Но он был слишком близко — можно было протянуть руку и дотронуться.
Всего один раз — отпустить себя.
— Уберите руки.
— Нет. Ты уже поговорила. Теперь моя очередь, так что слушай: ты меня хочешь. Ты хотела меня с самого начала, я не слепой. Я тебе нравлюсь, тебе со мной классно, и ты знаешь, что это взаимно. Я понятия не имею, что творится у тебя в голове, но твое время вышло.
Плети рвались из-под контроля и точно знали, что им нужно — секс, насилие, боль, чужая беспомощность.
— Уберите. Руки.
— Убери сама, — он потянулся вверх, обманчиво бережно прижался губами к груди, над линией корсета. — Знала бы ты, как меня заебали твои заморочки.
Воздух вокруг казался заряженным, густым и плотным. И Йеннер точно знала: достаточно одной единственной искры, чтобы все вспыхнуло.
Это «заебали» прозвучало как выстрел.
Йеннер закрыла глаза, и позволила симбионту ударить.
Это было так приятно, так легко. Упоительно — отбросить Вернера назад, перехватить его плетью и швырнуть на стол. Как игрушку.
Смаковать чужой шок от удара, первое осознание боли, укол страха — мимолетный, но такой сладкий скачок адреналина — и злость.
Смаковать осознание собственной силы, собственной власти.
Оказывается, ей этого не хватало. Оказывается, она, как и симбионт, все время жила впроголодь.
Возбуждение кипело внутри, искало выход.
Плети дернули Вернера назад, ткнули лицом в столешницу. Стянули руки за спиной, крепко, до боли, заставили выгнуться.
— Пусти! — он был в ярости, рвался, пытаясь освободиться, и еще не понимал, что это бесполезно.
В тот момент это казалось ей красивым — напряженная выгнутая фигура, сильное тело, стиснутые губы. Абсолютная беспомощность.
Йеннер подошла ближе, запустила пальцы в его волосы, прикрыла глаза от удовольствия — кончики покалывали ладонь.
Было так здорово чувствовать Вернера плетьми, как держать в руках птицу. Симбионту человеческое тело казалось хрупким, уязвимым. Так хотелось почувствовать изнутри — как в нем жарко.
— Это же взаимно.
Слова пришли откуда-то изнутри.
Именно тогда Вернер и начал: вырываться всерьез и ненавидеть всерьез.
Йеннер дернула юбку вниз — тяжелая ткань поддавалась с трудом, пришлось помочь себе плетью.
Какая-то часть сознания еще наблюдала за всем со стороны. Мимоходом отмечала все происходящее. Еще была способна… жалеть.
О всех мелочах, которые ломались в тот самый момент — о привязанности, о доверии.
— Сука! — Вернер взвыл, когда симбионт дернул его ноги в стороны. Металлический наконечник плети распорол комбинезон от ворота до промежности, оставил на спине длинную царапину.
Йеннер провела по ней пальцами, собирая выступившую кровь, попробовала на вкус.