— Вы говорили там, на балконе, что хорошего секретаря найти трудно.
— Приятно, что вы запомнили, — она улыбнулась, — но я не только об этом. Если бы она действительно понимала его светлость, то знала бы, что против главного соперника у нее нет шансов. В этом, кстати, вы с патрицием похожи. У вас одна любовь на двоих.
Увидев озадаченно-возмущенное лицо Ваймса, Шарлотта расхохоталась и поспешила добавить:
— Город. Я говорю про этот город. Не про здания или людей, а про все вместе, про ту сущность, которая называется Анк-Морпорком. Вы знаете, понимаете и принимаете этот город, вы заботитесь о нем каждый со своей стороны. Это разве не любовь? Помню в одном интервью на тему перенаселения и плотности городской застройки, патриций сравнил городскую стену с корсетом, который надо бы расшнуровать. Очень яркий и фривольный образ, не находите?
— Не нахожу, — буркнул Ваймс.
— Извините. Я не хотела вас обидеть, командор. Мне не часто удается поделиться с кем-то своими рассуждениями, боюсь, я увлеклась.
— Вы всегда говорите то, что думаете?
— Стараюсь. А вы разве нет? Все знают — Сэм Ваймс прямой и неизбежный как стрела и на словах, и на деле.
— Не уверен, что тут есть чем гордиться.
— Однако за это вас любят, ценят, боятся и ненавидят. Прямота, честность, принципиальность — именно это делает вас в глазах других людей Сэмюэлем Ваймсом.
— Они просто не знают…
— Нет! — резко прервала его Шарлотта и заговорила тем самым учительским тоном, от которого Сэм вдруг почувствовал себя мальчишкой, которого вызвали к доске, когда он не выучил урок. — Не смейте говорить и думать о себе плохо! Никогда, слышите! Я вам запрещаю, если хотите. Это преступление — думать плохо о себе такому хорошему человеку. И не смотрите на меня так удивленно. Уверена, что я не первая, кто вам об этом говорит. Вы — хороший человек. И если не верите мне, то подумайте вот о чем: такая женщина как леди Сибилла Овнец никогда не вышла бы замуж за плохого или никчемного мужчину.
Ваймс резко остановился. Сама не ведая того, Шарлотта попала в точку, нашла самое уязвимое место в сэмовых рассуждениях. Именно мысль, почему Сибилла выбрала его, Ваймса, постоянно зудела и скреблась где-то на подкорке, нагоняя тоску и тревогу. Постоянные сомнения в себе были верным спутником Сэма Ваймса долгие годы. А эта женщина, она была уверена, она абсолютно не сомневалась в том, что сказала, безоговорочно в это верила. И Ваймс понял, почему его, человека действительно прямого и безапелляционного, так смутила ее прямота. Все дело было в искренности. Шарлотта Лисенер не просто говорила, что думает, она в это верила, она это чувствовала, она этого не стеснялась. Поэтому находиться рядом с ней, порой было неловко. Слишком сильна была в людях привычка прятаться за масками и отгораживаться видимостью.
— Кажется, у вас дар — видеть в людях хорошее, — наконец произнес он.
— Я бы не назвала это даром. Эту привычку я воспитывала в себе довольно долго. Вы видели много жестокости, предательства и грязи. Я — тоже. Со временем это ожесточает. Не знаю, как справляетесь с этим вы, а я приучила себя замечать в людях не только плохое, но и хорошее. Это сложно, но только так я могу держаться на плаву.
Голос ее был тихим и немного дрожал. Она никогда ни с кем об этом не говорила, но чувствовала, что здесь и сейчас подходящее время и подходящая компания. Ваймс чувствовал то же самое, поэтому не стал задавать вопросов. Он просто сказал «Спасибо». Остаток пути до зоомагазина они прошли молча.
Уже возле двери командор взглянул на новенькую вывеску и красиво оформленную витрину.
— Вижу, дела идут в гору.
— О да, в последнее время нет отбоя от покупателей. Думаю, люди таким странным образом надеются заполучить расположение сильных мира сего. Должны же у любовницы патриция быть хоть какие-то привилегии.
Она звонко рассмеялась при виде выпучившего глаза Ваймса.
— Это шутка, командор. Я же не древняя вампирша, чье имя занимает 5 страниц в каком-нибудь старинном фолианте. Но если серьезно, вы же в курсе, какие слухи ходят последние несколько месяцев. Я из-за этого чуть с жизнью не попрощалась, если помните.
— И вы шутите по этому поводу?
— А что мне еще делать? Злиться? Был бы от этого толк. Оправдываться? Так я только масла в огонь подолью. А так я регулярно получаю порцию веселья, когда узнаю подробности своей собственной личной жизни, неизвестные мне самой. И бизнесу это пошло на пользу.
— То есть вы ничего не собираетесь с этим делать?
— Вряд ли после сегодняшнего представления я смогу что-нибудь с этим сделать. Это всего лишь слухи, командор. Фантазии других людей обо мне и моей жизни — не моя проблема.
— До тех пор, пока они не пытаются вас убить.
— Суть жизни в том, что рано или поздно она заканчивается смертью. Уж вам-то это точно известно. Спокойной ночи, командор Ваймс.
Несколько часов спустя в Продолговатом кабинете патриций Ветинари задумчиво смотрел на лежащие перед ним бумаги — свежие доклады из той самой канцелярии. Некоторые фразы в них были подчеркнуты, а на полях виднелись пометки, написанные ровным аккуратным почерком. Патриций постучал карандашом по столу и пробормотал несколько слов, в которых случайных слушатель, если бы он тут был, смог разобрать «независимость» и «самое ценное». В этот момент в приоткрывшуюся дверь почти неслышно просочился Стукпостук.
— Лорд Брамвелл желает встретиться с вами, милорд, — сказал он, перелистывая страницы своего блокнота в готовности внести коррективы в расписание лорда Ветинари.
— Завтра в полдень. И отмени встречу с главой Гильдии Контрабандистов. Вряд ли разговор с лордом Брамвеллом будет коротким.
— Он намерен просить о помиловании для леди Брамвелл? — уточнил секретарь.
— Маловероятно. Скорее он хочет показать, что не имеет к случившемуся никакого отношения.
— Разумно, — заметил секретарь.
— Цинично, — отозвался патриций. — Но такова природа большинства людей: личные привязанности утрачивают свою значимость при возникновении опасности для жизни или здоровья, а в более запущенных случаях хватает угрозы благосостоянию. Однако эти люди вполне способны принести пользу городу.
— Кажется, лорд Брамвелл избежал обвинений в связи с делом о крупной контрабанде, — понимающе кивнул Стукпостук.
— И это не в лучшую сторону повлияло на поток контрабанды из Агатовой Империи.
— Я подготовлю все необходимые документы к утру.
Лорд Ветинари кивнул и отвернулся к окну, из которого открывался вид на ночной Анк-Морпорк. Впрочем, скорее это был вид на частокол беспрерывно мерцающих и мигающих клик-башен, оккупировавших крыши не только городских служб и гильдий, но так же крыши домов всех маломальски значимых семей Анк-Морпорка. Если улицы, загруженные телегами и повозками с продуктами, сырьем, топливом и прочими необходимыми для жизни вещами, представляли собой кровеносную систему города, то семафорные башни были системой нервной. По ней, как по цепи нейронов, передавалась ценная, малоценная и бесценная информация, стекалась во дворец и, проходя несколько фильтров, попадала на стол патриция, который считал информированность залогом эффективного правления. Однако за последнее время мир значительно ускорился: свободная печать сделала информацию общедоступной, а семафорные башни позволяли передавать ее в кратчайшие сроки. Объемы информации выросли и для того, чтобы оставаться хорошо информированным, теперь требовалось затрачивать больше усилий. А еще эти железные дороги, которые, конечно позволяют перемещаться быстрее и с большим комфортом. Однако и твои противники тоже могут воспользоваться этим преимуществом, а значит время на принятие многих важных решений сильно сократилось. Чем больше возникает возможностей, тем сложнее становится жизнь. Конечно, лорд Ветинари и в таком стремительно меняющемся мире чувствовал себя в своей стихии. В конце концов, люди не менялись — любые нововведения они воспринимали в штыки, но потом быстро привыкали и забывали времена «до»: до семафоров, до железной дороги, до газет. Они везде искали выгоду, в большинстве своем старались хитрить и руководствовались только своими насущными интересами. И все же, чтобы держать руку на пульсе, приходилось затрачивать больше усилий, больше времени, больше ресурсов, которые можно было бы с пользой потратить на другие важные дела. Поэтому патрицию были нужны люди, способные угнаться за событиями (а иногда и подстегнуть их), например, Мойст фон Липвиг. И ему всегда были нужны люди, которые понимали бы его (в том числе без слов), например, Руфус Стукпостук.
— Скажи, Стукпостук, — внезапно нарушил молчание патриций, — чтобы ты сделал, если бы встретил человека, который отлично тебя понимает, при том, что вы с ним практически не знакомы?
Он повернулся и испытующе посмотрел на своего секретаря, чье лицо сейчас отражало напряженную работу мысли.
— Нанял бы его, — наконец вынес тот свой вердикт.
Шарлотта пришла минута в минуту. Все равно по негласному правилу ей бы пришлось сидеть в приемной под тиканье этих раздражающих часов. Впрочем, сейчас она находилась настолько глубоко в себе, что вряд ли бы обратила на них внимание. Недавняя беседа с командором Ваймсом частями всплывала в ее памяти, вынося на поверхность вопросы, мысли и целые пласты рассуждений. Все это вперемешку с впечатлениями от вчерашнего вечера и эмоциями, которые Шарлотте не удавалось толком определить, варилось внутри нее как в огромном котле. Записка о том, что вечером ее ждет аудиенция в Продолговатом кабинете, только добавила сумбура к внутреннему разброду. Она толком не знала, чего ей ждать от этой встречи, то ли наказания за обувную выходку, то ли награды за все остальное. Хотелось бы конечно награды, но просто отсутствие наказания тоже подошло бы. В любом случае, предстоящего разговора Шарлотта очень ждала и боялась одновременно. После десятиминутного ожидания Стукпостук проводил ее в кабинет.
Лорд Ветинари стоял напротив большого окна с видом на город — строгий силуэт на фоне прямоугольника, подсвеченного лучами заходящего солнца. Было в этом зрелище что-то успокаивающее, правильное, даже торжественное. Шарлотта поймала себя на том, что не в силах произнести ни звука, словно боялась этим разрушить магию момента. А так как патриций так же хранил молчание, она подошла и встала рядом, чтобы обозначить свое присутствие. Из приоткрытого окна доносились слегка приглушенные звуки города: голоса, цокот копыт по брусчатке, скрип колес экипажей и телег, шелест листьев на ветру, крики чаек. Последние отблески заката отражались в глазах Ветинари огненными искрами, освещали его лицо, придавая чертам резкость. Однако именно в этот момент Шарлотта разглядела на этом лице то выражение, которое очень хотела увидеть, хоть и не понимала этого до настоящего момента. А несколько секунд спустя поймала себя на том, что любуется патрицием. И чары рассеялись.
— А, миссис Лисенер, — произнес он, награждая ее вопросительным взглядом в ответ на ее задумчивую улыбку.
— Жестокий тиран и его главная любовь, — тихо произнесла Шарлотта и, усмехнувшись, добавила. — Я про город.
— Боюсь, вы придаете излишний романтизм сугубо практичным вещам.
— Виновна, признаю.
Она ожидала следующей реплики, обозначения цели, с которой ее вызвали во дворец. Однако патриций снова замолчал, глядя в окно. Затянувшаяся пауза раздражала.
— Надеюсь, вы пригласили меня не для того, чтобы я полюбовалась вашим профилем на фоне закатного неба? Зрелище конечно величественное и достойное иконографии, однако, я предпочитаю сразу перейти к сути дела.
— Если бы я вас совсем не знал, то решил бы, что вы хотите меня смутить.
— Возможно, вы действительно совсем меня не знаете.
Шарлотта старалась сохранять невозмутимый вид, хотя внутренний голос в панике вопил: «Что ты делаешь! Ты в своем уме? Ты что, флиртуешь с ним? Возьми себя в руки».
— Возможно, — внезапно согласился Ветинари. — Что ж, значит к делу. Командор Ваймс предоставил исчерпывающий отчет о вчерашних событиях. Экспертиза подтвердила наличие в вине неких веществ, способных влиять на разум и подавлять волю [1]. Так что, несмотря на некоторые… эпизоды, вы оказали неоценимую помощь в расследовании инцидента с драконом и последующих событиях. И я пригласил вас, чтобы узнать, какая награда вас устроит.
____________________________________
[1] На самом деле, подтвердил это капрал Шноббс, тайком глотнувший из бутылки. Тайное стало явным, когда по просьбе товарищей по службе он вернул все деньги, изъятые им из общего фонда, возвратил на место все ценные вещдоки, прикарманенные им за последнюю неделю, а так же раздал все долги.
____________________________________
— О! Тут ничего сложного. Я хочу, чтобы мое имя никак не фигурировало в связи с этим делом. Никаких статей, фотографий и прочего. Конечно, я могла бы сама попросить господина де Словва, но думаю, что к вам он прислушается скорее. И если возможно, я бы не хотела, чтобы мое имя хоть как-то фигурировало в слухах по этой или любой другой теме.
Если патриций и удивился подобной просьбе, то не подал виду.
— Значит, никаких упоминаний в прессе. Что же касается слухов, то вы, кажется, переоцениваете мои возможности.
— В самом деле?
— Уж не думаете ли вы, что я их инициирую?
Шарлотту так и подмывало спросить, пытается ли он ее смутить, но здравый смысл возобладал над безрассудством.
— Нет, я так не думаю. Но я уверена, что вы в состоянии повлиять на то, чтобы они прекратились.
— Я думал, вы не из тех, чьи чувства так легко задеть подобными сплетнями.
— Это так и мои чувства не задеты. Но пострадала моя анонимность, которой я весьма дорожу.
— Хм. Посмотрим, что можно сделать.
— Спасибо.
В кабинете снова повисло молчание. Шарлотта всматривалась в лицо лорда Ветинари, пытаясь понять, окончен ли разговор. Ей казалось, что он хочет сказать еще что-то и словно уговаривает сам себя на это. Устав от ожидания и внутреннего напряжения, она уже собиралась было уйти, когда он, наконец, спросил:
— Зачем вам это? — впервые за все время разговора он смотрел прямо ей в глаза.
— Что именно?
— Участие во всех этих событиях. Зачем?
— Если помните, Шалопай сам прибежал ко мне в магазин.
— А дальше? Дракон тоже сам к вам прилетел?
— Скорее наоборот. Я просто оказалась в нужном месте в нужное время, обладая нужными знаниями. Не могла же я позволить, чтобы вас убили, да еще таким изощренным способом.
— Не могли?
— А я произвожу какое-то другое впечатление? Тогда жаль. Я не из тех, кто остается в стороне, когда можно помочь. Особенно если речь идет о жизни и смерти. И судьбах многих людей. Кроме того, как представительница малого бизнеса, желающая и дальше проживать в этом городе, я крайне заинтересована в стабильности как минимум, и в экономическом развитии как максимум. А значит, я лично заинтересована в том, чтобы вы оставались живым, здоровым и работоспособным.
— Весьма прагматичный подход, — в голосе Ветинари слышалось легкое разочарование и облегчение одновременно. Шарлотта поймала себя на ощущении, что он ищет ответ на какой-то мучивший его вопрос, собирает части головоломки из ее ответов.
— Я бы назвала его здравым.
— Жаль, что немногие способны мыслить как вы. Это бы сильно все упростило.
— Да, это облегчило бы вам работу. Но сделало бы ее менее интересной.
Пристальный взгляд патриция смутил Шарлотту. Она опустила глаза и, поддавшись внезапному порыву, взяла его за руку и погладила кончиками пальцев линии на сухой ладони. Когда она заговорила, голос ее звучал тихо и отстраненно, словно она разговаривала сама с собой.
— Мало кто действительно обращает на это внимание, но мир вокруг нас, как правило, не самое приятное место. Он безразличен, часто жесток и редко бывает справедлив. Зло куда более естественное для него явление, чем добро. И быть хорошим человеком в таком мире очень непростая задача. Нужно обладать огромным мужеством, непреклонной волей и безграничной верой в себя, чтобы видеть зло вокруг, не отворачиваться от него, но и не поддаваться, а стараться стать лучше, сделать мир лучше, стараться поступать правильно. Вы хороший человек. Не в том, банальном, смысле, который обычно вкладывают в это слово. Нет. Когда о ком-то говорят, что он хороший человек, обычно имеют в виду, что он добрый, отзывчивый, сострадательный — а по большому счету удобный. С таким человеком просто, его легко использовать, он не держит обиды. Но есть хорошие люди, которых обыватель никогда не признает таковыми. Потому что эти люди неудобны, потому что они делают не то, что от них хотят и ждут другие. Каждый день вы принимаете решения, часто непопулярные, не потому, что вам это нравится или хочется, а потому что так правильно. Потому что именно эти решения должно принять. Потому что только так все работает как надо.