— Что?! Надо мной зубоскалите?!!
Тут же все стихло. Ценат встал и отряхнул явно старые, но аккуратно штопанные, чистенькие дефсидские брюки и уставился сказочными глазищами на принцессу.
— Схватить его! Связать! Я... сама... с ним разделаюсь.
Лаванд не сопротивлялся, когда солдаты Цяаза заломили ему руки за спину и потащили за каретой, в которой в одну секунду пропала Венг Цейлен...
— Знаете, потом этот негодяй говорил мне, что лучше бы я его казнила – горько усмехнулась старуха, мечтательно глядя на внуков. Голос ее вновь задрожал – А мне что? Я ж его любила... Потом он потребовал свободы. И мне пришлось... его отпустить. А потом – эта игра, интриги, голод... Я больше его не видела... Но ничего, внучки, ничего... Мы разделаемся с теми, кто виноват в его смерти, не будь я дочь Магнолия Нарита!
====== Часть 33 ======
Небо тихо падало вниз неожиданно синей чернотой. Наступала темная ночь. Королевство затихло, и только странный туман несся с ледяным ветром со стороны Дефсии. Туман странности будто догонял Нушрока. И он гнал своего коня, переодически оборачиваясь назад, по знакомой пыльной дороге к замку. Поместью Нушроков с въездом в виде птичьей головы.
Неужели он дома?!
Опустили мост. Кажется, министра узнали или ждут. Анидаг, дорогая дочь... о которой в Дефсии ему было даже некогда вспомнить.
Бесконечно прекрасно было вернуться. Ворота за Нушроком закрылись, а пьяный дефсидский туман наткнулся на стену окованного дерева и повернул назад.
Вокруг суетились слуги, едва признавшие хозяина. Кто-то побежал за госпожой...
Анидаг буквально вылетела во двор. Минуту назад только Бар, едва переводя сбившееся дыхание, ворвался в ее покои и понес какую-то околесицу о том, что вернулся-де батюшка госпожи, но не точно, что это он и что вернулся. Нушрока дочь, несомненно, узнала бы из тысячи самозванцев. А робкая надежда, все это время питавшая сердце Анидаг, внезапно будто выросла и зажала его в томительном ожидании.
В народе свято верили, что господин Нушрок погиб. Однако Бар рассказывал, мол, видел неких странных людей, один из которых будто ухитрился непостижимым образом поймать министра, хоть это и было почти что невозможно, затем посадил его на заранее приготовленного коня... И все они скрылись в Туманном Лесу. Вся история, конечно, была полной ерундой, фантазией предателя-кучера, которого Анидаг в тот же день велела выпороть, но...
Анидаг верила: отец жив. Отец не мог умереть.
Она резко остановилась в шаге от Нушрока, изучая изменения его наружности.
И без того поджарый Нушрок заметно похудел, лицо сделалось желтовато-бледным. Волосы отрасли и сыпались даже ниже плеч. Одежда, как и обыкновенно, была темной, но, совершенно определенно, чужестранной. Брюки и блузки в Королевстве не носили.
Но самая поразительная перемена произошла во взгляде. Черные, все же оставшиеся ледяными глаза смотрели на Анидаг устало... В общих чертах Нушрок по-прежнему напоминал птицу – теперь изрядно ощипанную, но не побежденную.
— Неужели... – прошептала девушка, подаваясь вперед – Это вы, отец!
Она сама не понимала, то ли это был вопрос, то ли утверждение.
— Дорогая дочь! Вы и представить себе не можете...
— Мне так вас не хватало, дорогой отец!
— И мне... вас... – Нушрок обнял плачущую Анидаг и задохнулся от осознания собственного счастья. Пусть Нарцизс с кланом его потомков творят что угодно. Его уже это не будет касаться. Что сможет натворить владыка?.. Да этот сумасшедший способен устроить что угодно, от пляски на главной площади под непристойные частушки о Йагупопе до вполне серьезных неприятностей, как государственный переворот!.. Нет, нет! Не нужно! Нушрок больше не станет думать о Нарцизсе.
Анидаг подняла глаза. матерящийсядед А ведь она, кажется, так изменилась! Эта девушка обычно скрывала свои чувства.. Теперь министр будет жить ради нее, ради любимой дочери...
— Отец, где же вы были все это время?
— О... Это долгая, трудная и неприятная история, дочь моя. Я попал в лапы правителя народа, что живет там, за Туманным Лесом... Они называют свою страну Дефсией... Нет, лучше позже, милая. Я устал.
... Когда министр ложился в свою постель в СВОЕЙ комнате, свинцовая тяжесть ночи уже давно заковала рыжие небеса. Невольно вспоминалось, как в такие ночи дефсы жгли костры и выли жуткие песни, а Нарцизс так и вовсе пропадал невесть куда... Где-то он сейчас? Так, не важно! Нарцизс его боле не касается. Сказать, что не волнует, Нушрок бы не решился.
Не удавалось заснуть долго. Как только министр закрывал глаза, в фиолетовой темноте начинали рисоваться яркие картинки. Они прыгали, плавали, менялись... И это очень раздражало.
Лежать с открытыми глазами было не лучше. Тихие аккорды какой-то музыки, печальные вскрики в песне. Дефсидское, дефсидское, дефсидское от начала до окончания! Память Нушрока опять стала оживлять в его сознании обрывки службы Нарцизсу, дефсов, швыряющих в него мороженой картошкой, и снова владыку, которому чертовски весело на это смотреть... Министр уже не делал бесполезных попыток отмахнуться от всего этого, как он думал, прошлого.
Однако безразмерная Дефсия с ее туманом еще ни кого не выпускала просто так, а Нарцизс не способен оставить в покое свою новую любовь!
Едва только Нушрок начал дремать, нечто влетело в открытое окно и дрыпнулось на пол. Метла отлетела в другой конец комнаты. Министр вскочил, полез было за кинжалом, но тут...
— Не бойся, Шуня, это я!
Нушрок узнал Нарцизса... но все же полез за кинжалом.
— Пойдем, полетаем? – владыка махнул тонкой рукой в сторону окна. Разноцветные глаза, как две свечки, пылали в ночи.
Министр собирался уже по привычке согласиться, но сразу же стряхнул с себя эту идею.
— Нет, или non, как вам больше нравится. Я больше не стану с вами связываться.
— А-а, вот ты как в гнездышке своем запел, птичка? – скривился Нарцизс и задумался. Найти то, чем можно бы было долго и эффективно шантажировать Нушрока, оказалось абсолютно не трудно.
Владыка надел свою обворожительную улыбку, подошел к министру вплотную, приобнял его за плечи и тихонечко, ласково прошептал:
— Не полетишь ты, птичка, полетит Анидаг... Ты этого хочешь?
Очнулся Нушрок в... В другом месте. Черную комнату только в некоторых местах разряжали голубые детали. Противоположную стену от кровати, на которой оказался министр, украшал портрет странного человека в богатой дефсидской одежде, поразительно своим лицом напоминавшего кота. Балдахина не было. Зато были кучи книг по всему полу. Нушрок повернул голову влево и тут же об этом пожалел. На него уставилась пара огромных цветных глаз с длинными черными ресницами. Нушрок застонал и отвернулся.
— А жаль! – услышал он чуть хрипловатый со сна голос владыки — Я вот, например, рад тебя видеть...
— Вы меня никогда не оставите в покое?
— Нет, или non, как тебе больше нравится! – рассмеялся Нарцизс – Так ведь ты мне вчера ответил, да? И все же пошел?
— Будто вы сами не знаете, почему я согласился! – вскрикнул в отчаянии Нушрок.
— Не-ет! – владыка приподнялся на локтях и затряс кудрями — Я ничего не знаю и ничего не понимаю! Я сумасшедший. И вообще. Ты лежишь со мной в одной постели, и все еще – Вы! Как тебе – ты?
— Что вы... Что ты там нес вчера про Анидаг? С ней все будет в порядке? – тщетно маскировал беспокойство под презрение министр.
Нарцизс призадумался, мучая любовника.
– А это уже будет целиком от тебя зависеть. А теперь... – владыка навис над Нушроком и потянулся к его губам, но вдруг отпрянул и поинтересовался:
– Ты есть хочешь?
— Если это что-то из вашего дефсидского меню, я предпочту сдохнуть с голоду. – резко ответил министр.
Нарцизс грохнулся на кровать и снова залился смехом.
— Ах, какие слова, дорогой!.. Жареная сова подойдет?
— Ладно – поджал губы Нушрок.
Холодное тело владыки прижалось к любовнику, и неровное дыхание защекотало ухо.
— Ни как не пойму – за что же это ты так не уважаешь Дефсию? Ведь когда-то тут было одно государство. И с одной, и с другой стороны Туманного Леса жили мы, дефсы... Видишь? – Нарцизс указал на портрет кота – Это мой прапрапрапрапрапра... Проще говоря, прадушка. Жасмин Черный Кот. Ах, да, тебе это ни о чем не говорит. Второе его имя – Ток Первый...
— Первый король Королевства Кривых Зеркал? – удивился Нушрок.
— Ну да. Там с ним долгая история. Королева родила его от своего третьего министра, потом умер владыка, была круговертя, Жасмина усадили на трон, но после нескольких лет правления объявился вроде как родной сын, настоящий принц... Народ у нас сам знаешь, какой. Пинка под зад – и гуляй! А этот прынц, Пион его именовали, чересчур благородный, видишь ли, был. Заявил: пусть-де его великое Жасмин живет, но только в своей столице... Призвали колдуна, он лес-то и огородил. А Жасмин обиделся и стал дефсоненавистником, вроде тебя. Стал все устраивать наоборот, нежели в Дефсии. “Отзеркаливать”. А потом уже вы, птички, придумали стекляшки эти варить... Историю своего рода, в отличие от Йагупопа, я не забыл!..
Явились какие-то странные тени, похожие на призраков. Принесли блюдо с жареной совой и кувшин вина.
— Это были слуги моего милого дедули – пояснил Нарцизс – Их тела тут замурованы, в стене.
— Прелестно! – ухмыльнулся Нушрок.
... С того дня время потекло мучительно медленно, или же его не было вообще. Темнели и светлели небеса на улице в любое мгновение, внутри Солнца не бывает ни закатов, не восходов. Часы отсутствовали. Нарцизс имел Нушрока когда ему угодно и сколько ему угодно. Ели любовники только если испытывали голод. Круговертю, как выразился владыка, усиливало еще и то, что Нарцизс периодически поил министра снотворным. Потом это снотворное нашел Нушрок и стал периодически опаивать им Нарцизса, чтобы банально от него отдохнуть. Ведь фантазия владыки всегда неистощима...
Дефсидский туман просочился сюда и завладел, кажется, сознанием министра. Это и было самое ужасное. Это-то туман и стрял у него перед глазами, когда владыка с хладным спокойствием вытащил из груди кинжал и медленно, с явным удовольствием принялся объяснять Нушроку, что сволочи так просто не умирают и чтобы это узнать можно было просто спросить, а не делать в нем дыры. Нушрок пытался покончить с собой, но Нарцизс ласково шептал:
— Все, что ты сделаешь с собой, я сделаю с твоей Ани, но это будет мучительнее, верь мне...
Нушрок пробовал не даваться, но в огне страсти хрупкое тело Нарцизса было невероятно сильно. Он с легкостью опрокидывал министра и запечатывал его стон хищным поцелуем.
— Зачем я тебе нужен?
— Смотрю на себя со стороны. Ты же полная мне противоположность.
Постепенно терялась надежда на конец, но однажды Нушроку сделалось плохо с сердцем, и муки приостановились. И хотя Нарцизс и ухаживал за ним, как за маленьким ребенком, делал это уже менее навязчиво и изо всех сил старался не волновать любовника.
И так и не рассказал, что было в Темную Ночь.
====== Часть 34 ======
Новый суд над Онесом, кажется, намечался совершенно другой.
Огромный зал с галереями, наполненный зрителями, в большинстве своем дамами, был убран пурпурной материей. Это была чванливая выдумка верховного судьи, Клова Энрета, жаждавшего крови. Он сидел на высоком председательском троне. Ниже сидели присяжные заседатели.
Онес пристально разглядывал их – перепуганных, жалких существ – дающих клятву быть “справедливыми и милостивыми”. Конечно, ни о чем этом речи быть не могло. Присяжные стояли перед выбором между незаслуженной казнью – своей или обвиняемого.
Шонне перевел взгляд на председателя суда – Клова, о жестокости которого шла ужасная слава.
Это был высокий, худой человек лет под пятьдесят, с продолговатым некрасивым лицом. Синева под глазами, прикрытыми усталыми пленками век, подчеркивала хищный блеск взгляда. На серовато-бледном лице выделялись яркие тонкие губы и пятна чахоточного румянца.
Верховный судья, как было известно всему двору, страдал от болезни, ведущей его к могиле наиболее кратким образом. И также было известно, что, не смотря на близкий конец, а может, и благодаря этому, Энрет вел распутный образ жизни.
— Шонне Онес!
Клерк принялся монотонно читать многословное обвинение, затем – какую-то муть про Йагупопа семьдесят седьмого, которую Онес благополучно прослушал, а в заключение ему предлагалось ответить: виновен он или не виновен?
— Мне-то откуда это знать? – огрызнулся генерал.
Тут Клов вскочил, несколько секунд молчал, с трудом дыша, а затем ринулся в атаку:
— Виновен или не виновен?! Отвечайте теми словами, которыми вас спрашивают!
— Ладно, ладно, не ори... те. – скривился Онес – Допустим, виновен. Но я же ни чего не помню! Откуда мне знать – вдруг вы там что-нибудь приплели?!
Судья упал в кресло и несколько секунд сидел, хватая ртом воздух. Лицо его посерело в тон волосам.
— Как... ты... смеешь, мятежник?!!
— Ну, уж по крайней мере СВОЕЙ повелительнице я не изменял – ухмыльнулся Шонне.
— А кому ты служишь? – тонким, вкрадчивым голосом поинтересовался Клов.
Онес выпрямился, выпятил грудь; глаза его сверкнули из-под нахмуренных бровей.
— Я – главный генерал Черной гвардии ее наичернейшего величества королевы, самой темной королевы из всех королев!
— А-ах, так ты чужестранец? – тонкие губы исчезли в некрасивой улыбке, больше напоминающей оскал.
— Да. Но, из какой бы страны я ни был, я требую свидетелей!
— Вот они – Энрет кивнул вправо.
Взгляд ярко-желтых глаз Онеса перенесся туда. Белые и перепуганные, там стояли Аксал и Тьсолаж. Шонне передернуло от отвращения.
—... Подтверждаете ли вы, королевская кухарка Аксал, что обвиняемый Онес Шонне в нетрезвом виде перерезал двадцать семь человек, а в конечном итоге еще и двоих стражников, пытавшихся его остановить? А потом, после глупой перепалки с господином главнейшим церемониймейстером, задушил его?
На бледном лице судьи не осталось ни каких следов возбуждения, его сменила тихая меланхолия. Он говорил мягким, почти нежным голосом.
Зрители зашуршали, послышались даже крики, однако клерк тут же успокоил их обещанием смертной казни. Женщина съежилась под взглядами множества глаз; ответа было не избежать.
— Да... Я... Подтверждаю!
— А вы? Простите, не знаю вашего имени.
— Тьсолаж. – зазвенел голос принца, отражающий эхо от каменных стен — Меня зовут Флоренси Тьсолаж, сын Нарцизса Йикилева.
Покрасневший, с судорожно дергающимися губами, Клов неподвижно застыл в своем кресле. Все, кто знал верховного судью, решили, что это затишье перед бурей, и уже готовились к взрыву.
Но никакого взрыва не последовало. Выйдя из состояния оцепенения, Энрет спросил хриплым больным голосом:
— Так твой отец – Нарцизс Йикилев Чьоловс?
— Да – мальчик удивленно уставился на судью.
— И он еще любит петь эту... Как там ее... Май-йя-хи, май-йя-ху?
– Май-йя-хо, май-йя-ха-ха. Да, это любимая песня моего отца.
Клов оправился. Теперь глаза его сияли лихорадочным блеском какой-то отвратительной радости, острые влажные зубы вновь выплыли из-под верхней губы.
– А где сейчас твой отец, Флоренси?
— Я не знаю! – честно признался Тьсолаж – Он пропал с утра, и мы шли его искать, но увидели Онеса... И нас схватили ваши гвардейцы и привели сюда.
Клов слушал мальчика очень внимательно, чуть наклонившись даже вперед и шепча что-то себе под нос. Когда Флоренси закончил, судья с минуту подумал и вынес решение:
— Думаю, вина Шонне Онеса ясна всем и так. Повесить его завтра в полдень. А со свидетелями нам еще предстоит разговор...
Наряды в галерее уже было зашуршали – публика начала расходиться, но тут произошло неожиданное. Онес внезапно засмеялся, и смех этот странно и жутко прозвучал в огромном зале. Это правосудие было сплошным издевательством! Да и сам судья – только продажный инструмент, эгоистичная тварь... Но на Клова смех генерала подействовал.