А сегодня вдруг снизошло озарение. Наверное, раньше у меня просто не было возможности разобраться в своих мыслях, желаниях и чувствах, потому что мешали настырные, надоедливые сослуживцы.
Подумав о сослуживцах, я подумал и о том, что все злобные шуточки, которыми мы вечно обмениваемся — это ни что иное, как наша естественная потребность к творчеству, выраженная в такой вот своеобразной форме. Подкалывая друг друга, мы разом убиваем двух зайцев — и развлекаемся, и самоутверждаемся.
Да, самоутверждение здесь тоже играло далеко не последнюю роль. Не имея возможности проявить свои способности в работе, показав блестящие результаты и тем самым выделившись из коллектива, мы стремимся навредить друг другу, унизить всех остальных. У кого лучше получится, тот и круче.
Все проблемы нашего коллектива вытекают, по сути, из-за неправильной организации работы. Если бы она подразумевала под собой наличие конкуренции и соперничества, а также требовала к себе творческого, неординарного подхода, у нас не было бы такого острого стремления делать друг другу гадости.
На этом месте я остановился и… опять поразился собственным мыслям. Ведь я, простой клерк из шестого отряда «С», только что занимался глубоким психологическим анализом взаимоотношений, складывавшихся в нашем коллективе, и даже пытался предложить модель, с помощью которой проблемы можно решить. А с чего я вообще взял, что у нас в коллективе какие-то проблемы? Ведь столько лет я жил в этой враждебной, напряженной среде, и считал это абсолютно нормальным, считал, что по-другому и быть не может, а сейчас хочу это изменить.
«Почему?» — мысленно спросил я у себя. И дал себе же мысленный ответ: «Потому что мне это не нравится».
«Но ведь раньше меня всё это вполне устраивало», — возразил я себе. — «Что же изменилось сейчас?»
Найти ответа на этот вопрос я не смог, и потому решил отшутиться: «Должно быть, когда на меня упал Крис, я сильно головой приложился, вот и приходят на ум какие-то бредовые мысли».
Наверное, это немного странно — отшучиваться перед самим собой, но что я ещё мог поделать?
После короткого обеденного перерыва наш офис, подумать только, почтила своим визитом сама Ника. Встретиться с одним из Лидеров дважды за день — это уже перебор. Такого со мной, насколько я помню, ещё никогда не случалось. Лично я предпочел бы видеться с Никой как можно реже, потому что прекрасно понимал, что встречи с начальством не сулят ничего хорошего. Остальные клерки тоже понимали это и потому, увидев Нику, вжались в кресла, ссутулили плечи и мелко-мелко задрожали. Но в этот раз, к счастью, всё обошлось. Оказалось, что самая опасная женщина галактики заглянула к нам в офис только для того, чтобы сообщить мне и Крису, что на протяжении второй половины рабочего дня мы будем красить какое-то служебное помещение. Мы, конечно же, тут же поспешили покинуть офис и принялись разыскивать это самое помещение.
То, что нам, клеркам, специализирующимся на бухгалтерии, документах и прочих бумагах, поручили такую нетипичную для нас работу, меня совсем не удивило. Ведь мы работали на Арии — ещё недостроенной космической станции, и потому нас, сотрудников среднего звена, часто задействовали в различного рода ремонтных и строительных работах, в связи с выраженным дефицитом грубой рабочей силы. Но для приличия я всё-таки возмутился (разумеется, когда мы отошли от офиса на безопасное расстояние, и Ника не могла нас услышать):
— Я, между прочим, в маляры не нанимался! С какой радости нас погнали красить стены? Я не для этого экономический факультет заканчивал! Неужели они не могли поручить это задание тупоголовым необразованным рабочим?
— Значит, не могли, — вздохнул Крис, который тоже был явно не в восторге от предстоящего нам занятия. — Тупоголовых рабочих на Арии недобор, сам знаешь. А с рабами вообще катастрофа. Эти уроды Агенты освободили всех, кого только можно, а у нас из-за этого обязанностей прибавилось! Уж лучше бы рабы всё делали, как раньше.
— Согласен, — не знаю почему, но я испытал некое удовлетворение оттого, что есть вещи, по которым у нас с Крисом нет разногласий: постоянно ругаться через какое-то время надоедает.
Крис выдержал небольшую паузу, а затем выдал:
— Знаешь, Том, никогда не думал, что скажу тебе это, но… ты в чём-то прав.
— Какая неожиданность, — криво усмехнулся я. — И в чём же? В том, что ты законченный идиот?
— Я насчет Ники, — Крис решил не реагировать на провокацию с моей стороны, и я, признаться, был этому очень рад. Ведь, как я уже сказал ранее, ругаться мне надоело, а Криса я подколол машинально, не задумываясь.
— Что насчет Ники? — мне было сложно одновременно копаться в себе и поддерживать беседу.
— Да, тяжелый случай, — саркастично протянул Крис. — Боюсь, что вследствие травмы ты станешь умственно отсталым.
— Не боишься, а надеешься, — педантично поправил я, полностью переключаясь на общение. — Однако спешу огорчить, твои надежды безосновательны.
— Так я вот о чём. Ника действительно ведет себя странно, — за несколько лет мы настолько привыкли к взаимному оскорблению, что относились к нему, как к пустой трепотне и, когда было нужно, моментально прекращали словесную перепалку, забывая то, что наговорили друг другу. — Насколько я помню, никогда прежде такого не было, чтобы она появлялась у нас в офисе. А сегодня она пришла, да ещё с бытовым поручением, которое можно было просто вывести на электронный информационный стенд. Сдается мне, что за этим её визитом скрывается нечто большее, чего мы пока не видим.
— Наконец-то до тебя дошло, — презрительно фыркнул я. — Я тебе ещё утром об этом говорил. И у кого из нас развивается умственная отсталость?
— А ты, значит, такой умный? Тогда, может быть, сможешь объяснить поведение Ники? Теперь оно настораживает и меня. Всё это явно не к добру.
В это время мы дошли до рабочего объекта и тут же взялись за дело, не переставая обмениваться колкими язвительными фразочками.
Вторая половина суток прошла также скучно и однообразно, как и первая. Только в конце рабочего дня, когда мы закончили красить стены, и я снял с себя специальную накидку, защищавшую униформу от загрязнений, Крис, улучив удобный момент, незаметно подкрался сзади и мазнул меня по спине кисточкой. Я безо всяких особых чувств взял ведро с оставшейся краской и нахлобучил сослуживцу на голову — волосы и кожу лица рабочая накидка не закрывает.
Проделав эту нехитрую операцию, я поспешил выскочить за дверь. Крис попытался догнать меня, но, так как обзор ему закрывало металлическое ведро, врезался в стену и, не удержав равновесия, упал на пол.
Я, наблюдая из коридора эту эпичную картину, конечно же, рассмеялся, но как-то…неискренне. В действительности, я не испытал ни малейшего удовольствия, глядя на всё это. А засмеялся я потому что… знал, что в этой ситуации я должен именно смеяться.
Размышляя, я шагал в сторону жилых уровней, к нашей с Крисом комнате. Меня одолевали странные, непривычные мне чувства. Как бы мне хотелось разложить их по полочкам, упорядочить, как я проделываю это с документами, и понять, наконец, что же такое со мной творится, но я не мог. Мне казалось, что в моей голове бушует самый настоящий вихрь из различных ощущений, эмоций, мыслей, воспоминаний и образов, а я пытаюсь выловить из него самое важное, основное, что можно продумать и проанализировать.
Так, например, через некоторое время мне удалось установить, что я ощущаю фальшь. Фальшь во всём, что меня окружало, включая меня самого. Да, это звучит странно, но я чувствовал себя фальшивым, ненастоящим. Создавалось впечатление, словно я участник какой-то массовой ролевой игры и веду себя так, как должен вести себя мой персонаж, а не я сам. Ведь, унижая Криса и делая ему гадости, я действовал не по своему истинному желанию, а потому, что так здесь заведено, так здесь принято. Мы, клерки, просто не знаем других отношений, кроме этой вялой, ленивой вражды, и если бы я вздумал вести себя как-то по-другому, меня просто не поняли бы. Грубость, хамство и эгоизм стали неписаными правилами нашего коллектива, и нарушить их было не менее страшно, чем официальный Устав сотрудников «Чёрного Квадрата».
Но почему осознание того, что мне внутренне неприятно жить по этим правилам, пришло так поздно? Почему раньше я спокойно работал и даже не задумывался над этим?
Этот вопрос и мучил меня больше всего. В глубине души уже зарождался самый настоящий страх: а не повлияла ли травма на мою психику, и не начинаю ли я постепенно сходить с ума? Никогда ещё я не чувствовал себя настолько запутавшимся в себе. Как же мне хотелось попросить у кого-нибудь помощи…
«Попросить помощи?» — бесцеремонно встрял язвительный и скептично настроенный здравый смысл. — «Да, Крис прав: тихо шифером шурша, едет крыша не спеша! Помощи он вздумал просить! Да стоит тебе только лишь заикнуться, что тебе плохо, на тебя тут же все набросятся и в буквальном смысле задушат. Нападают всегда на слабых. Попросить помощи — это верная гибель».
Но почему, почему у нас так происходит? Неужели нельзя это как-то изменить?
«Ты сам подумай, что несешь», — не замедлил с ответом разум. — «Это же основа нашего общества, его крепкий фундамент. Можно из-под строящегося дома убрать фундамент? Разумеется, нет. Так всегда было, есть и будет».
И что делать, пришлось смириться.
Так я и брел, низко опустив голову. Прямо замкнутый круг какой-то: мне плохо, я не понимаю, отчего мне плохо, и от этого становится ещё хуже. Мне сильно чего-то хотелось, но я не мог объяснить себе, чего именно. Я хотел испытать такое чувство, когда на душе становится тепло и спокойно, когда не надо вечно оборачиваться, ожидая удара в спину, когда чувствуешь надежность и умиротворение.
Я точно знал, что никогда ранее не испытывал подобного; возможно, лишь в далеком детстве, о котором у меня вообще не осталось никаких воспоминаний. Что же это такое, как называется, и существует ли оно вообще? Надеюсь, что это… — я почувствовал, что начинаю краснеть, — не доброта. Доброта, фу!
Я даже сморщился от омерзения. Конечно же, я, как и любой сотрудник «Чёрного Квадрата», знал, что такое доброта. Доброта — это утопичное, вымышленное чувство, придуманное слабыми, неконкурентоспособными людьми для оправдания своего отказа от соперничества.
Иными словами, слабый, ни на что не годный человек понимает, что у него не хватит сил и способностей для того, чтобы убрать со своей дороги конкурентов, а чтобы не признавать этого, заявляет всем, что им движет не страх быть поверженным, а так называемая доброта. А значит, если человеку хочется доброты, он безвольная тряпка, о которую можно, и даже нужно вытирать ноги.
«Нет, нет, нет, разумеется, я не хочу доброты, ни в коем случае не хочу!» — твердил я себе, пытаясь успокоиться. — «Как можно, в самом деле, мечтать о чувстве, которого не существует, которое придумали, как отмазку?»
И в этот момент меня словно бы окатило ледяной водой. Я инстинктивно поднял голову и увидел… да, это опять была Ника, уже третий раз за день. Она стояла на белой винтовой лестнице, ведущей на верхний уровень зала, но ладно бы просто стояла, так нет, она ещё и пристально на меня смотрела. Да, никаких сомнений не оставалось, именно на меня, хотя в зале было около сотни таких же сотрудников.
Создавалось впечатление, что из её бездонных, как сама вселенная, глаз, исходили рентгеновские лучи, которые просвечивали меня насквозь. Причем речь шла прежде всего не о моём теле, а о моём внутреннем состоянии, о том, что творилось у меня в душе. Казалось, ещё немного, и она своим взглядом прожжет во мне дырку.
Ни разу в жизни я не испытывал такого ужасного ощущения. Мне хотелось убежать как можно дальше, затаиться в каком-нибудь темном углу, спрятаться от этого ледяного, и в то же время обжигающего взгляда, но я понимал, что не осмелюсь на это. Мои ноги словно бы приросли к полу, я и шагу ступить не мог. Разумеется, это магия Ники — своим взглядом она заставила меня застыть на месте.
«За что она так со мной? Что я ей сделал?» — пронеслась в голове паническая мысль. Я чувствовал, что своим взглядом Ника не только изучает моё сознание, но и вытягивает из меня все силы. Вряд ли они действительно были нужны сильнейшему темному магу галактики — скорее всего, это являлось, своего рода, побочным эффектом, и Нике до этого не было никакого дела. А я прекрасно понимал, что долго так не протяну.
«Прочь! Прочь из моей головы!» — мысленно крикнул я, непроизвольно хватаясь за виски, которые тут же дико заболели.
Но вот что странно, ведьма действительно перестала прожигать меня своим колдовским взглядом. Она резко развернулась ко мне спиной и мгновенно растворилась в воздухе.
Несколько минут я простоял, прижавшись к стене и держась рукой за сердце, которое билось, как после быстрого бега. «Я нагрубил Нике. Я нагрубил Нике», — стучало у меня в голове. — «Пусть и мысленно, но все же нагрубил».
Я был твердо уверен в том, что Ника прекрасно расслышала мой невербальный крик, и меня бросало в ужас от этого.
— Что, плоховато? — злорадно осведомился проходящий мимо меня сотрудник. — Чем это ты Нике, интересно, не угодил?
— А она так со всеми будет делать, — неизвестно зачем брякнул я. — Ты следующий на очереди.
— Брешешь, — не очень уверенно отозвался клерк и поспешил своей дорогой.
Я глубоко вздохнул, пытаясь восстановить дыхание, и тоже продолжил свой путь, задавая себе тот же вопрос, что несколько секунд назад задал мне мой недалекий коллега: что я такого сделал, чем заслужил особое внимание одного из Лидеров нашей организации? Что Ника хотела узнать, заглядывая мне в душу? И не может ли это быть как-то связанно с моими странными мыслями и чувствами, преследовавшими меня весь день?
«Да нет, быть такого не может», — отверг собственную идею я. — «Какое дело может быть Нике до того, что творится в голове у самого обыкновенного, ничем не примечательного клерка?» — думая так, я открывал электронным ключом дверь, ведущую в нашу с Крисом комнату.
Невозможно передать, как мне уже надоела эта тесная, просто обставленная комнатушка. Кран с раковиной, две койки, две запирающиеся на ключ тумбочки для хранения личных вещей, один рабочий стол на двоих, два стула. На стене висел плоский экран телевизора. Я хотел машинально включить его, но, уже взяв в руку пульт, неожиданно передумал. Громкие звуки и ненужная мне информация на данный момент не вызвали бы во мне ничего, кроме раздражения и, возможно, очередного приступа головной боли. Сейчас мне хотелось тишины и покоя. Поэтому я, сняв обувь и небрежно отпихнув её в угол, забрался с ногами на свою кровать и стал глядеть в небольшой, единственный в помещении иллюминатор.
Пожалуй, иллюминатор — это единственная деталь в интерьере комнаты, которая не успела мне надоесть. На холодный, бесконечный, таинственный, враждебный, и в то же время манящий к себе космос можно было смотреть вечно. Глядя в эту глубокую пустоту, я непроизвольно отвлекался от низменной реальности с её мелкими, но такими противными и надоедливыми проблемами, и это позволяло мне отдохнуть и расслабиться.
Более того, вид из нашего иллюминатора не ограничивался одним лишь космосом с миллиардами далеких, недосягаемых звезд. Помимо всего этого моему взору открывалась часть нашей космической станции и, что самое интересное, именно та часть, которая на данный момент наиболее активно достраивалась.
И когда нужно было переключить мысли на что-то более близкое, понятное и доступное, я начинал наблюдать за космической стройкой. В основном, конечно, работала техника, но иногда выходили и специалисты в скафандрах, а наблюдать за живыми людьми было ещё интереснее.
Вот и сейчас на металлическом крыле работали три космонавта, надежно закрепившись на поверхности станции при помощи гравитационных ботинок. Вот один из них энергично размахивает руками. Ну конечно, это мне только так кажется, что он беспорядочно машет, на самом деле он подает коллегам определенные сигналы, посредством которых сообщает какую-то информацию. Возможно, я тоже когда-нибудь стану космическим инженером и выучу этот немой язык.
Да, на должности клерка мне осталось отработать ещё около года, для получения необходимого стажа. Потом я сдам тест на уровень интеллекта и, если пройду по конкурсу (а я ни капли не сомневался, что пройду), то смогу получить более квалифицированную и, соответственно, более высокооплачиваемую специальность. Из среднего звена перейду в высшее. Осталось только определиться с направленностью моей будущей деятельности.