Стулья не пустовали — их занимали безжизненные тела, совсем свежие, не разложившиеся. Зал был переполнен трупами, одетыми в вечерние платья и дорогие костюмы, трупами с элегантными галстуками и манжетами, трупами с толстыми кошельками и кредитными картами, которыми уже никто и никогда не воспользуется.
Думаете, жуткое зрелище? Нет, не сказал бы. Меня не впечатлило. Ведь я заранее знал, что так будет. Апокалипсис, устроенный мною. Тихий, аккуратный апокалипсис, без паники, стихийных бедствий и столкновения планет. Люди просто закрыли глаза, чтобы в очередной раз моргнуть, и уже не смогли открыть их вновь.
Я кажусь монстром? Это не так. Я не монстр, просто не человек. Не один из тех, чьи трупы медленно гниют повсюду. Представьте, что в мире вдруг вымерли все муравьи, и ваши чувства по этому поводу, тогда, возможно, поймете.
А моя прошлая жизнь в человеческом теле вдруг показалась до абсурдности мелочной и нелепой. Из-за чего я страдал? Из-за ссоры с такими же букашками?
Теперь, сотворив апокалипсис, я ощутил свободу. Не только от тела, но и от общества, за долгие годы накопившего тонны грязи, глупости, злости и предрассудков. Я освободил от этих паразитов весь мир, который наконец-то вздохнет полной грудью.
Мир быстро залечит раны: заводы и фабрики, на протяжении столетий безжалостно отравлявшие воздух, утонут в причудливом сплетении вечнозеленых лиан, а руины станут прибежищем для певчих птиц и мелких зверьков, которые, возможно, достойны этого больше, чем их «разумные» предшественники. Газеты и журналы, где написано столько гадостей и вранья, размокнут под первым дождем, который смоет всю ненависть, алчность и злобу, все плохое, что оставили после себя люди. И мир вновь обретет первозданную чистоту. А трупы… от них совсем ничего не останется. Все правильно, все по плану: туда им и дорога.
А я, оставшись в одиночестве, смогу делать все. Смогу заглянуть во все слои мироздания, начиная от атома и кончая черными дырами, смогу разгадать его тайны, понять, как он устроен, чтобы потом иметь возможность его изменить. Занятие на ближайший миллион лет у меня определенно имелось.
Но это все будет потом, когда я освоюсь, забуду прошлое и привыкну к своей новой сущности. А пока я просто летал, разглядывая планеты и восхищаясь их красотой. Вот густая, непроходимая (для человека, но не для демона) тайга, вот занесенная золотистым песком пустыня, вот солнце встает за горными кручами, но… что это?
***
Я вздрогнул и открыл глаза. Еще пару секунд перед взором стояли заснеженные вершины, но затем картина сменилась другой, менее живописной и вдохновляющей.
Однотонный металлический потолок заставил меня спуститься с небес на землю. Я осторожно пошевелил затекшей рукой, которую тут же пронзила боль — никак вывих или, того хуже, перелом. Да, я снова был в своем теле — хрупком, ненадежном, ленивом куске мяса, с судьбой которого по нелепейшему стечению обстоятельств связана моя собственная судьба.
Как все-таки хорошо было в сновидении. Никаких тревог, проблем, никакой боли… один лишь покой. На какой-то миг мне даже захотелось вернуться в сладкие грезы, но я передумал и остался в реальности — созерцать потолок, терпеть ноющую боль в конечностях и пытаться прийти в себя.
Все тело мелко дрожало, на лице выступил пот, сердце колотилось как после забега, а дышал я поверхностно и прерывисто, и потому прозвучавший сбоку вопрос «Что, кошмары мучают?» меня практически не удивил. Удивило другое — сам голос был до боли знаком.
«Ричард?!» — чуть было не сорвалось с губ, когда я, сев в кровати, увидел стоящего рядом подростка — такого же серьезного и взъерошенного, каким я привык его видеть. К счастью, я вовремя сдержал возглас, и парень представился сам:
— Ричард, — небрежно бросил он, протянув ладонь для рукопожатия.
Я усмехнулся — его пафосные замашки всегда меня забавляли. Как же ему хотелось казаться «крутым», равнодушным, взрослым… чтобы никто не увидел, как хрупка и изранена его чистая, детская душа. Но в этот раз усмешка была пропитана горечью — я вспомнил, что раньше он вел себя со мной естественно и открыто. А сейчас вновь взялся играть. Потому что я стал для него чужим.
— Локи.
Это слово я выдавливал, словно что-то неимоверно острое и холодное — будто шпагу проглотил, а теперь достаю, но не медленно и осторожно, а единым резким рывком.
— Так это ты дворец на Заре разрушил? — спросил Рич и, не дожидаясь ответа, вынес вердикт: — Что ж, не хило.
— Так мы на Церере?
Что-что, а обсуждать последние происшествия, тем более с Ричардом, мне не хотелось.
— На ней самой. Тебя и твоего напарника доставили сюда подчиненные Ники. Обоих в бессознательном состоянии. Странно, что они вообще полетели вас спасать. Обычно они таких благородных миссий не затевают.
— Как Рэй? Пришел в чувство?
— Понятия не имею, — Рич безразлично дернул плечом. — С ним Ника разбирается. А меня попросила тут подежурить.
— Класс!
Я почувствовал, что готов разбить Нике нос за подобные эксперименты. Сводить меня и Ричарда после того, как ребенку изменили сознание… Она что, не понимает, чем это может быть чревато? Ну разумеется, ей интересно, что из этого выйдет, а на нас, на наши чувства как всегда наплевать.
Я уже смирился с тем, что потерял Ричарда. Я отпустил его навсегда. И что же? Не прошло и пары дней, как он снова передо мной. Такой знакомый, родной, и в то же время уже совершенно чужой. И если вы думаете, что подобная встреча приятна, вы заблуждаетесь. Одно радует — сам Рич ничего не помнит, и этот разговор не причинит ему боли.
— Ага, вот и я о том же, — неожиданно поддержал меня парень. — Можно подумать, у меня своих дел нет! Два чертежа незакончены, четыре устройства в ремонте, и надо дочитать, наконец, справочник по современной технологической номенклатуре, а я чем занимаюсь? Торчу с каким-то инвалидом, словно сиделка-приживальщица!
— Эй, за инвалида ответить можно.
— Не бери в голову, — поморщился Рич, отмахнувшись.
— Это на твоем диалекте: «Прости меня, был не прав»?
— Ага, — согласился парень и тут же, встрепенувшись, спросил. — А чего это ты взялся меня воспитывать?
— Воспитывать? — Эта фраза запала в душу. Неужели я до сих пор вижу в нем своего ребенка и говорю с ним, как с сыном? — Я… Ладно, не бери в голову. То есть, извини, конечно.
— А знаешь, это прикольно.
— Что именно?
— Болтать с незнакомцем так, словно… сто лет друг друга знаем. На Церере ведь вообще поговорить не с кем.
— Как ты сюда попал?
Вопрос сам слетел с языка: мне очень хотелось понять, как теперь Ричард видит свою судьбу.
— У меня была тяжелая болезнь, и Ника сделала операцию, спасшую мне жизнь. Однако не обошлось без осложнений. Теперь у меня почти полная амнезия.
— Серьезно?
Я знал, что в таких ситуациях положено ужасаться.
— Ага. Я ничего о себе не помню. Кроме одного.
— Кроме чего?
Я скрывал, как мог, волнение, но не уверен, что мне удалось.
— У меня был отец, — сообщил Рич, устремив отрешенный взгляд в пустоту. — Он привез меня сюда и… улетел. Просто улетел, бросив здесь одного.
И вновь мне пришлось использовать чуть ли не весь свой актерский потенциал.
— Как такое возможно?
— Есть люди, по природе своей жестокие. — Рич говорил небрежно и даже лениво, но я чувствовал, что внутри он напрягся. — Они алчные и корыстные, их волнуют лишь деньги. Я на Церере на таких насмотрелся. Думаю, мой отец был таким же.
— Ну, ты не можешь знать наверняка.
Опять опасная фраза слетела сама собой.
— А разве другой человек поступил бы так со своим ребенком?! Разве человек, у которого есть душа, смог бы бросить сына посреди всего этого? Ты знаешь, я не помню, как он выглядел, но воображение рисует низенького, пузатого бизнесмена с залысинами, который только и знает, что следить за курсами акций. Он трусливый, вороватый и, в общем-то, жалкий по натуре. А я… Наверное, я вообще никогда ему был не нужен и, скорее всего, был рожден от контакта с какой-нибудь шлюхой. Я был для него обузой, и он только и ждал повода от меня избавиться! И знаешь, что я думаю, Локи?
— Что?
Предположения Ричарда были так далеки от реальности, что я и не знал, как реагировать. Хотя, правда все же была страшней его мыслей.
— Эта моя амнезия — никой не побочный эффект! Подозреваю, мой папаша сам попросил Нику устроить такую «случайность», чтобы я все позабыл и не смог в дальнейшем его найти.
— А ты хотел бы? — Я пристально поглядел на Ричарда, пытаясь совладать с эмоциями. — После того, как он с тобой поступил, ты хотел бы его найти?
— Да, хотел бы. — Кисти мальчика сжались в кулаки, а в глазах зажглись огоньки ярости. — Хотя бы для того, чтобы высказать все, что я думаю, а затем как следует вмазать. Он поступил бессовестно, бросив меня здесь, в полном неведенье, и я ненавижу его за это! Я не понимаю, что здесь делаю, и могу только гадать, как что будет дальше. Я словно оказался за бортом жизни. Меня выбросили, потому что я никому не нужен, и всем плевать, что со мной будет! Я не знаю, как жить. Ради кого жить? Ради чего? И какой вообще смысл? — Взгляд Ричарда метался, и я вновь видел своего ребенка, который нуждается в любви и заботе. — Я запутался, Локи, — признался он, разведя руками и усмехнувшись почти виновато. — Одно знаю точно: во всем виноват этот долбанный ублюдок.
— Послушай, я понимаю твои чувства. Понимаю, как никто, поверь. Мне ли не знать, каково это — быть брошенным. Чувствовать, что ты один во вселенной, и всем на тебя плевать. Я прошел через это, и прошел не раз. Я, если на то пошло, и сейчас так живу. И потому я тебя понимаю. И все же… ты сам говоришь: у тебя амнезия, и ты только строишь догадки. А если предположить, что все было не так? Допустим, твой отец, он… он, безусловно, не идеал, но все же не настолько плохой, каким ты его рисуешь.
— Если бросил меня, значит, настолько!
— А что, если у него была веская причина? Что-то важное? И… ему тоже было больно расставаться с тобой, но он пошел на это, потому что другого выхода не было?
— Я не понимаю, что значит «другого выхода не было». Выбор есть всегда. И что это может быть за причина, способная оправдать предательство?
— Ну, может… он таким образом спасал тебе жизнь? Вдруг он был каким-нибудь борцом за справедливость, ну знаешь, как в фильмах, и враги решили отомстить ему, уничтожив всех его близких? И оставляя тебя здесь в беспамятстве, твой отец пытался отвести от тебя это проклятие?
— Ты уже фантастику сочиняешь, — не поверил Ричард. — Сам же говоришь, крутые герои только в фильмах бывают. Мой отец явно не из таких. Возможно, я кажусь ребенком, но знаешь, я перерос веру в красивые сказки. Зачем ты вообще взялся моего отца защищать?!
— Просто решил, тебе будет легче думать, что отец тебя любит, вот и… сочинил историю под это.
— Неправдоподобно у тебя получилось. — Ричард тихо вздохнул. — Но все равно спасибо. Надо же, так странно. — Он вновь попробовал рассмеяться. — Родной отец бросает в дыре, а незнакомец вдруг… проявляет сочувствие. И все-таки, признай, мой папаша — та еще скотина.
— Да. Наверно ты прав.
Я почувствовал, что глаза начало щипать.
Ричард взглянул на меня с удивлением: наверно, не ожидал, что я проникнусь его историей. А мне мучительно хотелось сказать ему правду. Возможно, мне даже хотелось получить от Ричарда по лицу, чтоб ощутить себя наказанным. Ведь и он прав: нельзя так бросать людей. Но что делать, если иначе не получается?
«Все правильно, Локи, — убеждал я себя, чувствуя, что от напряжения уже начинают болеть виски. — Все идет так, как и должно. Так, как ты задумывал. Посуди сам: Ричард тебя ненавидит, и это отлично — теперь он стал недоступен для Огненных, а значит, за его жизнь можно не волноваться. Пусть ненавидит, лишь бы с ним было все хорошо. Что ж поделаешь, если в свете последних событий привязанность ко мне так губительна?»
И все-таки боль было не унять. Мой приемный ребенок уже третий раз страдает по моей вине. Да какой я к демонам отец после этого?! Правильно Рич говорит — последняя скотина.
А сейчас Рич стоял рядом и смотрел на меня. Смотрел внимательно, выжидающе. Наверное, я казался ему странным. Бледный, измученный, говорю непонятные вещи, да еще и дворец на Заре разрушил. Таких не каждый день встретишь, даже если живешь на Церере.
Быть может, моя «странность» и подтолкнула его к общению? Быть может, он подсознательно ощущал, насколько мы с ним похожи? Насколько одиноки и отрезаны от нормальной жизни?
А еще он чувствовал, что я не до конца искренен и таю загадку. Он хотел её разгадать. Потому и смотрел, пытаясь заглянуть в душу.
От этого взгляда мне было не по себе. А раньше я думал, после Ники меня ничто не испугает. Но сейчас сидел, как парализованный.
Мне хотелось, чтобы Ричард что-нибудь сказал. Что угодно, любой пустяк — я бы нашел способ непринужденно поддержать разговор. Но Ричард молчал, а заговорить первым я не мог — язык не слушался. Я даже не мог поднять глаз, потому что боялся, что в них отразится правда, и Рич обо всем догадается.
Даже не знаю, чем бы все кончилось, если бы посреди помещения, как всегда мгновенно и абсолютно бесшумно, не появилась Ника.
— Ричард, покинь помещение, — бросила она парню, даже не посмотрев в его сторону. — И позови сюда Рэя. Скажи, это срочно.
Ричард кивнул и быстрым шагом направился к выходу. Помещение было просторным, и потому я успел проводить ребенка глазами. Я не видел лица Ричарда, но чувствовал его напряжение. Чувствовал его едва заметную дрожь, его затаенный страх, его главную мысль: «уйти как можно быстрее, скрыться из поля зрения ведьмы!» Наверное, я впервые в жизни так тонко чувствовал и понимал чужие эмоции. Потому, что знал, каково это — находиться во власти кого-то невероятно сильного и невероятно бездушного. Того, кто убьет тебя щелчком пальцев, если ты ему чем-то не угодишь.
Ричард жил в вечном страхе — сомневаться не приходилось. И каково ему — каждую секунду тревожиться за свою жизнь, и в то же время не понимать смысла этой тревоги?
Я живо представил себе вереницу его спутанных мыслей: «Я боюсь, что меня убьют. Почему? Что от этого изменится, если моя жизнь лишена целей и смысла? Мне страшно жить, потому что я не знаю, зачем это делаю, и что будет дальше, но умирать… еще страшнее».
И так изо дня в день. Рич постоянно находился в состоянии нервного напряжения, которое медленно, но верно вытягивало из него все хорошее и светлое — все, что дали ему в свое время родители и, в последствии, я сам.
Мне хотелось это остановить. Хотелось подойти к нему и сказать, что он не одинок. Хотелось прижать к себе, объяснить, что ему нечего бояться, и что я никому не позволю причинить ему вред, и Ника — не исключение. Хотелось рассказать обо всем, включая апокалипсис, а в конце солгать, что я верю в счастливый финал.
Но я не мог себе этого позволить. Ведь помочь Ричарду — означает вновь подвергнуть его опасности. И потому я был вынужден с отрешенным спокойствием глядеть ему вслед. Я и так наговорил лишнего. Теперь оставалось надеяться, что моя нечаянная поддержка не задержится в детской душе надолго и не повлечет за собой… привязанности.
«Ты монстр», — мысленно сообщил я Нике, когда механические двери, выпустив Ричарда, снова сомкнулись.
«Знаю».
«Не могла придумать что-нибудь, чтобы он не страдал? Нормальную историю, без предательства и боли? Хотя бы наподобие того, что было у нас с Тором, когда нам изменили сознание? Я не поверю, что у тебя не хватило мозгов! Ты просто не захотела думать и поступила гениально — стерла парню воспоминания, даже не заменив суррогатом, и объявила, что у него амнезия. Проще не придумать!»
«Именно. А как известно, чем проще механизм, тем он надежнее. Проект с суррогатом оказался провальным, в этом Фригга была права. Люди на подсознательном уровне все равно ощущают фальшивку, ощущают, что воспоминания не настоящие. Вспомни свои ощущения. Ты с первого же дня начал подозревать обман. Скажи, нам нужно подобное с Ричардом? Нужно, чтобы он пытался вывести всех на чистую воду?»