— Он шутит! — не выдержал Монах и повис на плече у друга. — Нао не такой скряга, как Сибуя, поэтому привыкай!
Да что он заладил… — стиснула зубы Май. — Не хочу я привыкать, меня скряга-Нару вполне устраивает, вот улыбнулся бы мне и проблем бы не было!
— Да вы двое, как сиамские близнецы! — встряла Аяко. — Давайте уже разлепляйтесь, кому-то ещё сегодня обряд очищения проводить.
— Да какой обряд сегодня?! — привольно расселся Хосё, расставив свои ноги. — Мы уже выпили, да и отдохнуть надо…
— Правильно, так бездельники и оправдываются… — саркастично ухмыльнулась она.
— Точно, — даже согласился Хосё. — Ты же сама можешь провести очистительный обряд, вот и проявишь своё трудолюбие, правда, от твоих обрядов толку ровно столько же сколько от Май в пении, — намекнул он на её голос сегодня.
— Совсем забыл, — опомнился Наоки и достал из синей юкаты запечатанный шпатель для языка.
— А вы давно друг друга знаете? — спросила Май, чтобы заглушить перепалку служителей разных храмов, как почувствовала на языке плоскую деревянную палку.
— Май, открой рот пошире, я посмотрю на твоё горло, — тут же сказал Наоки, и Танияма застыла.
Аяко сидела за столиком рядом с Мари, рядом с ней развалился Хосё, которого она сейчас чуть не душила, обвиняя в пьянстве, а Наоки замкнул их дружную линейку. Май оказалась между двух главных шутников, и сама того не желая предметом, над которым сейчас трудился тот самый временный хозяин рёкана.
Хорошо хоть ужин ещё не начался, — подумала она, открыв рот. — Нару точно не иностранец, манеры у него сдержанные и глаза… — вспомнила она тёмно-синие глаза начальника, не замечая, что слишком пристально смотрит на своего врача.
— Что ж, — улыбнулся он, уловив её взгляд и краску на лице, — гиперемия преимущественно задней глоточной стенки, пятна пока не пошли, лимфоузлы не воспалены, — ощупал он шею, на что Май побледнела, — думаю, это катаральный тип фарингита. Он сопровождается покраснением слизистой оболочки и легко поддаётся лечению, — выдал мужчина и немного отодвинулся от Май. Она по-прежнему не могла пошевелиться, сложно сказать, когда в последний раз она была у врача, тем более молодого, хорошо хоть они сидели, а то его рост пугал ещё больше прямоты. Почти метр девяносто — сказала бы она, но глаза от всего контраста разбегались, а сейчас она думала, что её диагноз чуть ли не смертелен, пока тот не сказал, что он легко поддаётся лечению.
— Нао, ты бы хоть иногда от своих книг отрывался, — рассмеялся Хосё, понимая, о чём могла подумать Май. — Не обращай на него внимания, этот парень лучший на курсе, а когда мы познакомились, он такое учудил… Мы раздавали автографы после выступления, и одной девушке вдруг стало плохо. Она упала, начались судороги, глаза закатились, и пошла пена изо рта. Все так напугались, а этот растолкал всех этих идиотов, подложил ей под голову свой пиджак и перевернул набок. Девушку перестало трясти минуты через две, но паники это вызвало столько, что до сих пор страшно. Потом мы ей дали воды и вызвали скорую помощь, но самое смешное, что после того, как её увезли, этот герой сам в обморок шмякнулся!
— Ничего удивительного, — развёл руками Наоки. — Я приступ эпилепсии только на страницах книг видел, чего ты хотел от студента первого курса…
— Да чего там, — продолжил смеяться Монах. — Короче мы его притащи в нашу гримёрку, а там он уже и пришёл в себя.
— Вот так и познакомились, — поддержал беседу Нао.
— Да, — кивнул Хосё, решая выпить саке, — но ты наверно уже и не помнишь какой бред нёс, когда очнулся.
— Почему же, — среагировал тот, — я сказал, что у девушки случился генерализированный судорожный припадок, причиной которого мог стать абсцесс мозга, опухоль головного мозга, менингит, энцефалит, воспалительные гранулемы, сосудистые расстройства или причина в черепно-мозговой травме.
— Вот-вот! Он прочитал нам целую лекцию об эпилепсии, — весело сказал Хосё.
— А чем, по-твоему, должен заниматься студент медицинского в Токио? — шутливо спросил он у друга, приступая к ужину.
С такой внешностью, наверно, девушек клеить! — скептически подумала Май, глядя на свой стол. — Снова идеальный до всего педант, интересно, он тоже самовлюблённый, как и Нару, — сравнивала она не со зла. — Хотя этот не кажется напыщенным… — сравнила она в последний раз и решила приступить к ужин, раз молитву уже произнесли. Только она рассмотрела несколько видов сашими из чёрного окуня и форели, как из-под стола вылезла чёрно-белая кошка и нагло развалилась на подогнутых ногах Май.
— Эм, привет… — погладила она короткошёрстное кошачье существо за ухом, переводя непонятливый взгляд на хозяина и хозяйку.
— Май, что-то случилось? — как почувствовал Наоки и тут же засмеялся. — Прости, пожалуйста, мы не контролируем передвижение этого существа, — сказал он смеючись. Блондин хотел забрать кошку, но та зашипела и едва не вцепилась когтями в ноги Май. — Мари, забери кошку, — попросил он, лишь покачав головой. — Кокоро так и не привыкла ко мне…
— Да всё хорошо, — почувствовала Май неловкость. Хозяйку вынуждали подниматься со своего места из-за такой мелочи. — Она мне не мешает… — добродушно улыбнулась Танияма.
— Тогда будь с ней аккуратнее, — вздохнул Наоки, прежде чем дать совет. — Она старенькая, лет пятнадцать уже живёт в нашем доме… Обидчивая зараза, вот на меня до сих пор обижается, — сказал он в шутку.
— Она бы не обижалась, если бы приезжал чаще, — заговорила Мари. Она долго молчала, по всей видимости, прежние вопросы её волновали куда меньше.
— Мари, ты же знаешь, почему я не мог приехать… — виновато сказал он.
— Это из-за вашей ссоры с хозяйкой? — спросила Май, стараясь участвовать в беседе. — И как она сейчас?.. — опустила она глаза, ощутив какую-то холодность со стороны Мари.
— Спасибо, у неё травматическая кома II степени, — ответил Нао, — думаю, что врачи поставят её на ноги, она шустрая дама, должна справиться… А о ссоре тебе ведь Хосё рассказал, — посмотрел он на друга с печальной улыбкой, задержав перед этим небольшую паузу. — Я не против об этом поговорить, но там рассказывать особо нечего… Май, я заметил, что тебя смутили мои глаза, ну так не смущайся, у меня на курсе многие до сих пор думают, что я линзы ношу. Мой отец канадец, мама вышла за него замуж и какое-то время жила с ним в Торонто, а вскоре после моего рождения, её старшая сестра умерла… И так получилось, что наш отель переходит только к детям, поэтому она уговорила отца и они вернулись в Японию. Мой отец писал книги, к определённому месту привязан не был, но здесь не прижился… Они развелись, когда мне было девять лет.
— Грустная история… — сказала Аяко, хотя в принципе так не считала, скорее это был своего рода сарказм в сторону парня, который решил поплакаться.
— Да не сказал бы, — заговорил он вновь, — многие пары распадаются и тут уж ничего не поделаешь… Но поссорились мы не из-за отца. Нас с Мари всегда готовили к тому, что мы будем управлять отелем и школой. Отель — это мужская работа, а школа — женская, поэтому если вас заинтересует здание на другом конце сада, то это к Мари. Когда я окончил школу, то думал, что пора больше времени уделять рёкану. Я начитался различной литературы и пришёл к хозяйке с предложениями, но она категорически отвергла всё, хотя другие рёканы пользуются всеми этими методами и, причём процветают. У нас нет проблем с постояльцами, но лишняя реклама не помешала бы…
— Только не говори, что собрался оповестить всех, что в нашем отеле живёт Дзасики-боко?! — бросила Мари укоризненную фразу в его адрес. — Я согласна с хозяйкой — это плохая идея! Если ты хочешь обидеть нашего хранителя и доставить нам лишних проблем, то поступай, как знаешь!
— Вот то же самое мне сказала хозяйка, — сказал Нао с иронией. — Хотя отель «Рёкуфусо» в Киндаити-онсэне* себя прекрасно раскрутил благодаря Дзасики-боко, не понимаю, почему мы не можем воспользоваться этим.
— Вот за такие идеи ты и поссорился с хозяйкой… — отвела Мари взгляд и настала неловкая тишина.
Они немного странные…— посмотрела Май на всё со стороны. — Оба называют маму хозяйкой, должно быть, уважают, но и их отношение друг к другу очень подозрительное… Мари смотрит на него редко, а когда это делает, то будто обвиняет в чём-то… — подумала Танияма, но не успела ничего спросить или сделать. Она так и гладила кошку, угощая её форелью, когда услышала в коридоре чьи-то шаги.
Мичи раздвинула сёдзи и в комнате показалась самая настоящая гейша. Она была в золотисто-жёлтом кимоно с листьями клёна, с веером в руках и очень тихим выражением лица. На вид ей было около сорока лет. О возрасте сказать было сложно, но в том, что это - не актриса, а самая настоящая гейша сомнений не было.
— Госпожа Окада, — обратилась к ней Мари с тревогой в голосе, — что вы здесь делаете? Вы же должны быть с ученицами?
— Я слышала, что у вас гости, — ровно и ласково заговорила она. — Впервые такое… Вот и решила поприветствовать, — поклонилась она и вскоре маленькими шагами прошла на середину комнаты и распахнула свой веер. Он взмахнул в воздух, покружился и вновь оказался в руке гейши.
— Браво! — захлопал Такигава.
— Я пойду, проверю учениц, — сообщила Мари о своих намерениях.
— Не стоит утруждать себя, — вновь ласково сказала гейша. — На улице уже стемнело, думаю, господин Хаяси справится с этим лучше.
— Видимо, мне пора вас покинуть, — поднялся Нао.
Он занервничал… — отметила Май.
— Доброго всем вечера, — поклонился он, но перед уходом вновь обратился к сестре. — Мари, когда вы закончите, проводи, пожалуйста, Май в мой кабинет, я выдам ей лекарство… — та в ответ смолчала. — Мари, — вновь обратился Нао, но уже серьёзно, — пожалуйста…
На этом он покинул своих гостей, оставив даже ужин.
— И остался я один, — широко улыбнулся Такигава, шутя, что на его душу теперь приходится целых четыре женщины.
— Да кому ты нужен, монах неправильный, — самодовольно сказала Аяко, принимая из рук Мичи саке. — Тебя надо за такие мысли на лысо обрить, вот это будет правильно.
— Какая же ты язва, Матсузаки. Я же сказал, что давно спустился с гор, сейчас я басист, а монах — это моё хобби.
— Да, да, так мы тебе и поверили, а потом утром, такие как ты, оставляют записки со словами, что уходят, так как на них лежит обет безбрачия…
— А что с тобой такое часто бывало? А как же чистота жриц мико?
— Как же ты бесишь! — вновь разозлилась Аяко.
— Извините, — заговорила Май, обращаясь к улыбающейся гейше. Она сидела на татами и молча наблюдала за воющими служителями разных храмов, — а можно задать вам вопрос?
— Разумеется…
— Я всегда думала, что гейши носят очень яркий макияж, — вспоминала Май красочные иллюстрации на открытках и детских книжках, — но вы почти не накрашены…
— Настоящей гейше не нужны краски, она подчёркивает свою естественную красоту, — ответила ей женщина, но Май мало чего поняла.
— Яркий макияж носят лишь девушки-майко, — ответила ей Мари. — Ученицы используют яркую косметику, а со временем учатся подчёркивать то, что дала им природа.
— Поняла, Аяко, — шутливо ткнул ей Хосё, — тебе уже пора завязывать накладывать на себя такой слой штукатурки!
— Нет, ну я тебя ей-богу утоплю в каком-нибудь онсэне… — сказала жрица в горячке, бросая кусочки кальмара на разогретые камни. Их нагревали на газу часа два, а сейчас белое мясо кальмара «варилось» на их нещадном жару.
— Госпожа Шайори Окада очень опытная гейша, — представила она их красивую гостью. — Мы приглашаем её ежегодно из Киото для того, чтобы она делилась своим опытом с нашими ученицами.
— Танцы, музыка, чайные церемонии и умение вести беседу — сладко заговорила гейша. — Девушкам, которые готовятся стать жёнами и хранительницами наших традиций, такие знания необходимы. Я их буду обучать двадцать шесть дней…
— Как всё сложно… — закатил глаза Хосё. — У девушек столько обязанностей, не удивительно, что Нао осматривает их ежедневно.
— Порой занятия выматывают, но это полезно для тела и их силы духа, — сказал госпожа Окада и подлила Монаху саке.
— Вот это я понимаю отдых… — расслабился Хосё, а Май заметила не совсем довольный взгляд Мари. Почему-то ей казалось, что её не устраивает именно она, впрочем, сейчас ей хватало и своих проблем, поэтому она вернулась к старой ласковой кошке и своему доварившемуся ужину, который уже успел немного перевариться в кастрюльке на крохотной печке.
VI
После ужина Мари позвала Май за собой и они оставили подвыпивших Матсузаки и Такигаву на милость госпожи Окады.
В коридорах рёкана было почти темно. Несмотря на щедрость к гостям, хозяева экономили на электричестве, всё же освещать такую махину каждую ночь — удовольствие очень дорогое, да и сколько же приходилось платить профессиональной гейше за двадцать шесть дней безотказной работы, если стоимость одного вечера в компании гейши составляла больше 100 000 йен. Многие вещи оставались загадкой, конечно, будь тут Нару, то вывел бы хозяев на чистую воду, но… Но тут была только Май.
Я должна как-то с ней заговорить… — думала Танияма, глядя в спину Мари. Под ногами приятно подминались ковровые дорожки, а с улицы доносились голоса нетронутой человеком природы: пели сверчки, где-то квакали лягушки, а со склонов гор продолжал спускаться туман, он подбирался беззвучно, но деревья и трава в саду как-то беспокойно подпевали ветру — это всего лишь капельки росы делали ветер звонче, но у человека, который привык жить в городе и знает о существовании потустороннего мира не понаслышке эти звуки вызывали приступы лёгкого невроза.
Так, и что ей сказать?.. — продолжала Май сверлить ровную спину Мари, как та сама заговорила, правда, это было не то, чего ждала Танияма сейчас.
— Мы пришли, — остановилась Мари, — подождёшь брата в кабинете, — раздвинула она сёдзи и зажгла настольную лампу.
Обстановка в кабинете отличалась… Здесь уже не было татами, стоял крепкий письменный стол, два стула, кушетка, а рядом с ней лампа на длинной ножке. Поодаль виднелась белая перегородка, за которой находилось ещё две или даже три койки. Настольная лампа освещала лишь половину кабинета, и Май мало чего смогла разглядеть.
— Мари, — задержала она девушку. Сейчас Танияма смога хорошо рассмотреть её белое лицо, чёткие карие глаза и широкие скулы, особенно Май понравится рот. Маленькие, как кукольные губки будто заговаривали её, и мысли не шли. — Мари… я кажется, чем-то обидела тебя, если это так, то прости. Я задавала за ужином много личных вопросов, не стоило этого делать… Но я всегда такая, — улыбнулась она беззаботно. — Мне хочется понять каждого… Я чувствую боль и тревогу людей, — приложила она руку к груди, — это делает меня счастливой и заставляет страдать… Я рада, что могу разделить с ними их чувства, но тревожусь и веду себя глупо, если не понимаю причин…
— Не думаю, что ты можешь понять меня, — сухо ответила Мари. — Мы из разных миров, поэтому доверься Нао и иди спать, ты здесь для того, чтобы отдыхать, а я для того, чтобы работать… Соблюдай эту дистанцию… Хоть брат и разрешил обращаться ко мне по имени, но мне это не нравится, поэтому старайся не обращать на меня внимания, как и на весь персонал рёкана. Для вас, гостей, мы невидимки — вот тот мост, который разделяет гостя и хозяина, — указала девушка, намекая на то, что она будет относиться почтительно и обходительно, но как строгий родитель, а не как подушка, в которую можно поплакаться и уж тем более, которая будет плакать сама.
Да… кажется, снова провалилась… — разочарованно приоткрыла Май рот, почёсывая себя по затылку, когда сёдзи мягко затворились.
Хозяйка рёкана говорила верные вещи, Май самой нужен был отдых, но, по всей видимости, трудоголизм — это не только диагноз, а ещё жутко заразная вещь. Нару заразил им всех, за исключением разве что Монаха, но у него было особое оружие — смех. Ни одна бацилла Сибуи не могла противостоять такому сильному иммунному средству.