И все повторялось снова. И снова. И снова, пока не вмешался Дамблдор. Он вызвал меня к себе и сказал только одну фразу:
— Как ты думаешь, Северус, что будет с тобой, если я уволю тебя из Хогвартса?
У меня ужасно болела голова. Отрезвляющее зелье перестало действовать час назад, и я ни о чем не мог думать, кроме обезболивающего.
— Да и наплевать! — выкрикнул я пьяным голосом, вскочил на ноги из кресла и горько рассмеялся, — кому какое дело? У меня никого нет, Дамблдор. Кто расстроится, если меня не станет? Никто! Никто, скажу я вам, да, так и есть! А если бы и был, то и при их жизни я никому не был нужен. Моя мать — слабохарактерная дура, которая не в состоянии была защитить своего единственного сына от собственного мужа. А мой отец… Он видел смысл своего существования в том, чтобы бить меня каждый вечер. Я вообще не помню его трезвым!
Дамблдор, такой, каким я его запомнил — уже немолодой, но полный сил, волшебник, с седеющей бородой — выслушал эту безобразную речь, а потом я увидел в его глазах то, что вывело меня из себя окончательно.
— Не смейте жалеть меня! — заорал я так, что зазвенели серебряные приборы на его столе, — слышите? Я не позволю! Не позволю!
— Отчего же, Северус? — тихо спросил он, склонив голову к плечу, — ты еще не знаешь, что такое сочувствие, почему ты уверен, что тебе не понравится?
Я пришел в замешательство, а Дамблдор встал из-за стола, подошел и прижал меня к себе. Оказавшись носом в его мантии, я сначала окаменел, а потом словно прорвало плотину. Слезы хлынули против моего желания, и я, судорожно вцепившись в его воротник побелевшими руками, не мог взять себя в руки добрых полчаса. Потерявшийся девятнадцатилетний парень, которому требовалась помощь — вот кем я был тогда.
— Сейчас ты спустишься к себе, Северус, приведешь себя в порядок, и пойдешь на завтрак. — сказал Дамблдор, выпустив меня из своих крепких отеческих рук, — а потом у тебя сдвоенный урок зелий у когтевранцев и слизеринцев. И ты больше не станешь уходить из замка, слышишь? Иначе я тебя уволю. Я говорю совершенно серьезно.
Воспоминание о Дамблдоре вызвало приступ тупой душевной боли. Можно было сколько угодно рассуждать о его плюсах и минусах, о том, с какой циничностью он играл чужими судьбами, но одного у него было не отнять — великодушия.
— Доброе утро, Северус!
«Мерлин, Парацельс и иже с ними! Только не он… — пронеслось у меня в голове».
— Мистер Конборн.
Я сухо поздоровался и продолжил свой путь. Он догнал меня и подхватил под руку.
— Вы уже готовы к празднику? Я сотворил себе отличную фиолетовую шляпу мушкетера с павлиньим пером, хотите взглянуть?
— Не очень.
— Бросьте дуться, — засмеялся Конборн, слегка дернув меня за локоть, — Минерва придумала какой-то сюрприз на вечер, и как я не уговаривал, она не призналась мне, в чем он состоит. Что ж, в свете последних событий, нам всем не помешает расслабиться и повеселиться, как считаете?
Он щебетал, словно соловей в майское утро. Мне вдруг в голову пришла удручающая мысль, что Поттеру, с его жизнелюбием и неуемным оптимизмом, нужен именно кто-то вот такой. Как Фрэнсис Конборн. Они бы поселились где-нибудь в ужасно романтичном месте, на морском побережье, например. С утра пили бы чай с мятой на летней веранде и болтали о разной ерунде, а по вечерам — купались в закатном солнце и собирали бы ракушки на берегу…
— … Вы слушаете меня, Северус? Что с вами, вы нездоровы? Вы бледны…
— Все в порядке, мистер Конборн, благодарю вас.
Внезапно он останавливается, но лишь на секунду, а потом продолжает тарахтеть:
— Гарри предложил и нам отметить праздник. Всем преподавателям. После того, как студенты отправятся спать. Как вы на это смотрите?
— Кто-то должен патрулировать коридоры ночью, — мрачно отозвался я, — я не против вашего веселья. Отдыхайте.
— И что, вас никоим образом не волнует, что Гарри останется со мной на весь вечер без вашего присутствия?
Стоп. Что он только что сказал?
Я повернулся в ошеломлении к Фрэнсису и наткнулся на его насмешливый, но вполне серьезный взгляд. Налет легкомыслия, вертлявость и манерность разом испарилась, и я окончательно убедился в том, что Конборн носит маску. Это очень удобно — притворяться недалеким дурачком, чтобы окружающие не воспринимали тебя всерьез, и выкладывали все свои тайны. И ты тоже попался на этот крючок, Северус Снейп. Поздравляю, ты — идиот.
— Простите?
Фрэнсис обошел меня и остановился прямо напротив, сложив руки на груди и прищурившись.
— Давайте на чистоту, Северус. Я уже не первую неделю замечаю ваши взгляды исподтишка в сторону мистера Поттера. Долгие, внимательные… — он сделал паузу и прибавил, улыбнувшись, — вожделеющие. Но, чтобы вы понимали, я не собираюсь его вам уступать.
Некоторое время я мог только стоять и моргать на него в оцепенении. Неужели мои чувства так заметны? Конборн будто прочитал мои мысли.
— Не беспокойтесь, — мягко проговорил он, — мы с вами, видимо, сходны в ориентации, а мистер Поттер, похоже, еще не определился. Он слишком неопытен, чтобы разобраться в сути ваших взглядов. — его губы растянулись в коварной и очень неприятной улыбке, — я кое-что знаю о вас, профессор, кое-что о вашем прошлом, и это вовсе не касается знака на вашей руке. Но я люблю честную игру. И вашу тайну не выдам.
— Вы повредились в рассудке, Конборн, — осведомился я язвительно, наконец, взяв себя в руки, — что вы себе позволяете? Вы возомнили, будто можете разобраться во мне, как в любопытном деле? Так вот, новость специально для вас: если вы посмеете копаться в моем прошлом для достижения личных целей, вы горько об этом пожалеете. Я был правой рукой Темного Лорда и, как можете заметить, он мертв, а я — до сих пор жив.
— Это угроза, Северус? — спокойно уточнил Фрэнсис, не меняясь в лице.
— Предупреждение, — мой голос тих и ядовит как гремучая змея, — и вот вам еще одно: не смейте втягивать в ваши грязные махинации Гарри Поттера. Мальчик достаточно натерпелся в жизни и без вас.
Мои слова его не впечатлили. Конборн лишь приподнял брови и обвел меня взглядом с головы до ног.
— Даже так? — молвил он задумчиво, — что ж, я вас услышал, Северус, мне остается надеяться, что и вы услышали меня.
И он, развернувшись, быстро скрылся из виду в темном коридоре.
***
В Большом зале все было украшено к Хэллоуину. Под потолком плавали исполинские тыквы со свечами внутри и кривыми рожицами, вырезанными ножом. Ученикам в честь праздника было разрешено надеть праздничные мантии и платья. Столы были накрыты черными скатертями с рисунком из паучьих нитей, в углах притаились летучие мыши.
Преподавательский стол тоже был украшен блюдами в виде жутких когтистых лап, кувшинами будто в потеках крови и Фрэнсисом, который восседал в своей фиолетовой шляпе и щекотал нос Хагриду павлиньим пером. Полувеликан добродушно похохатывал и восторгался праздничным видом следователя.
После утреннего разговора Конборн держался как обычно. Словно это не он сверкал на меня глазами и грозился невесть чем. Он застал меня врасплох тем, что догадался о моем увлечении Поттером, но не более. Если Фрэнсис готовится к войне, то делает он это зря. Я не собираюсь воевать за Золотого Мальчика, не стоит портить ему жизнь, что бы я там не чувствовал.
После пышного ужина и поздравительной речи, директор МакГонагалл поднялась со своего места.
— А теперь небольшой сюрприз для наших учеников. — Проговорила она усиленным голосом, и зал оживился. — Мы проведем небольшое состязание в вашем магическом мастерстве.
Она хлопнула в ладоши, и столы мягко разъехались в стороны, а посреди зала появился высокий помост, обитый синим бархатом.
— Только сегодня вы сможете сразиться друг с другом за вознаграждение. Но соревноваться вы будете не в магической дуэли и не с помощью боевых заклинаний, а с помощью магических иллюзий. Наколдуйте нам что-то прекрасное, а я и мистер Хагрид — оценим и выявим победителя.
Среди учеников поднялся такой восторженный шум, что я чуть не оглох.
Магические иллюзии — одно из самых простых заклинаний. Оно изучается на первом курсе. Это проецирование картины из своего воображения в изображение в воздухе. То есть дело тут не в магическом мастерстве, не в опыте, не в возрасте, а в богатстве воображения волшебника, и в конкурсе мог участвовать ученик любого курса.
— Призами, за которые вы сегодня сразитесь, станут ваши преподаватели, а именно — трехчасовой индивидуальный урок!
Девушки с шестого курса завизжали так, что я поморщился. Конечно, самым ценным лотом был Поттер, кто бы сомневался! Кто в своем уме захочет трехчасовой индивидуальный урок со мной?
Но, к моему удивлению, за меня разыгралась нешуточная борьба среди слизеринских старшекурсников. Салли Бишеп и Оливер Рэдби пятнадцать минут выдавали то фейерверки, то гигантские разноцветные цветы, то странного вида серебристый дождь из чего-то похожего на облако. Жюри было решено отдать первенство Оливеру. Я был польщен и сдержано улыбнулся.
Потом несколько девочек — второкурсниц сразились за Флитвика. Дальше произошла вялая и весьма торопливая борьба за внимание Трелони. Профессор Стебль сидела красная как цветок мака, пока её студенты чуть не разругались друг с другом у кого цветущая мандрагора вышла красочнее. И наконец, дело дошло до Поттера.
Как только директор назвала его фамилию, поднялось столько рук, что я подумал: мы не выйдем из зала до утра! НО внезапно раздался голос Конборна:
— Разрешите и мне побороться за внимание профессора Поттера.
Студенты сразу притихли. Никто не хотел выходить против взрослого волшебника. Все мялись и недовольно ворчали.
— Поскольку мы не можем найти вам противника, — извиняющимся тоном начала Минерва, но я вдруг поднялся со своего места и услышал свой голос будто со стороны:
— Я буду вашим противником, мистер Конборн.
Среди студентов пронесся изумленный шепоток, предвкушающий интересное действо. Минерва растерянно взглянула сначала на меня, потом на ухмыляющегося Фрэнсиса, и пожала плечами.
— Что ж, ладно. Приступайте. Кто будет первым?
Я сделал преувеличенно галантный жест, предоставляя возможность Фрэнсису выступать первым. Он отвесил мне клоунский поклон. В сторону Поттера я не смотрел. Боялся увидеть досаду на его лице. Я бы не ввязался в это идиотское действо, если бы не утренний разговор. Черт побери, да, я — собака на сене! Сам Поттера не ем, а другим и подавно не дам!
Конборн вышел на середину помоста. Его длинная роскошная светло-сиреневая мантия плыла за ним следом, поддерживаемая заклинанием левитации. Выглядел он впечатляюще.
Его палочка вспорхнула в руке, и по залу разлилось яркое радужное сияние. Тысячи, миллионы световых линий сливались и разъединялись, образовывая различные образы. Вот сказочная чудо-птица воспарила в небеса, и тут же её очертания плавно поменяли в необыкновенной красоты розу с нежными лепестками. Роза поднялась под самый потолок, расточая теплое сияние, заставляя задохнуться от восторга, а потом рассыпалась миллионом серебристых звезд, и пространство вокруг потемнело. И вот уже вокруг распростерлось полотно звездного неба. Иллюзия была объемной, занимало все пространство вокруг, мы все будто находились внутри неё, и звезды, планеты, кометы плавали совсем рядом. Это было прекрасно, слов нет.
Когда иллюзия рассеялась, зал сотрясли аплодисменты и восторженные крики. Конборн самодовольно ухмылялся и кланялся, а потом легко спрыгнул с помоста, предлагая подняться на него мне.
Стоило мне ступить на возвышенность, все сразу притихли. Я поднял свою палочку, и вокруг меня по залу распростерся летний цветущий луг. Маргаритки застенчиво выглядывали из нежной весенней травы, синее небо без единого облачка поднималось над бескрайним зеленым полем. А потом вдалеке появилась одинокая маленькая фигурка девочки в светлом летнем платье. Она приблизилась, весело кружась, отчего ветер наполнял её широкую юбку, и то и дело нагибалась для того чтобы сорвать цветок. На голове у неё был венок из полевых цветов, она улыбалась, и её длинные рыжие волосы полоскались за ней на ветру. Зазвучал далекий детский смех, как давнее затерявшееся эхо, и девочка взглянула на меня зелеными глазами, такими же, как у её будущего сына.
Такой я её запомнил навсегда — мою Лили…
Фигура девочки медленно выцвела и исчезла совсем, цветы из венка, подхваченные ветром, медленно опустились на землю. Иллюзия погасла.
Стояла абсолютная тишина. Студенты смотрели на меня, некоторые с улыбками, некоторые с явным непониманием, но все они выглядели притихшими и тронутыми. Я обернулся.
Глаза Поттера были широко открыты, на лице отражалась сложная смесь эмоций. От изумления до жалости. Он сидел, словно громом пораженный. Минерва МакГонагал и все профессора, которые помнили Лили, конечно, узнали её. Хагрид громко высмаркивался в платок размером со скатерть и вытирал покрасневшие глаза.
Я спустился с помоста. Фрэнсис Конборн явно не мог взять в толк чему все так растрогались, и уже подозревал, что проиграл. Через несколько минут Минерва подтвердила это.
========== Глава 5 ==========
Педсоветы у Минервы в кабинете всегда были скучными, долгими и, по большей мере, бесполезными. Обсуждались одни и те же вопросы. Кто лучший ученик, кто — худший, группа риска — те, кто не дотягивает до уровня тролля и остаются на второй год. Новые требования министерства магии к форме обучающихся, (будто дел у них больше нет, кроме как утверждать положение о том, что традиционный черный цвет мантий меняется теперь на темно-синий). Препирания Флитвика и Стебль о том, кто должен руководить школьным хором, и нужен ли он вообще.
Отчитавшись за последний месяц о растраченных школьных ингредиентах и о планируемой смете на новые, я опустился в свое любимое кресло, подальше от основного состава преподавателей. Взор мой обратился на Поттера, вполголоса переговаривающегося с Фрэнсисом.
Конборн лоснился, улыбался заискивающе и кивал. Поттер же увлеченно что-то ему рассказывал и явно не замечал ни кокетливых взмахов ресниц, ни легкого румянца на гладко выбритых щеках молодого следователя.
После того, как я выиграл сражение на Хэллоуине, я почти не видел Поттера. Накопилось слишком много работы. Вышли почти все зелья в больничном крыле, и я часы напролет проводил у себя в подземельях в компании котлов, черпаков и выпотрошенных флоббер-червей.
Только вчера, выбравшись в библиотеку за очередным рецептом зелья, я встретил там Поттера. Хотя, «встретил» — это совсем не то слово.
Время перевалило за полночь, поэтому я удивился, когда увидел тусклый свет от свечей в читальном зале. Обойдя высокий стеллаж, я остановился и негромко усмехнулся.
Поттер спал, уронив голову на свиток пергамента. Его волосы разметались по белым страницам книг, которые лежали по всему столу в беспорядке. Я неслышно приблизился. Гусиное перо выпало из руки, оставив синий росчерк на пальцах, и под его кончиком виднелись несколько капель засохших чернил. Одной щекой герой магической Британии упирался в свиток, отчего его пухлые бледно-розовые губы приоткрылись. Очки лежали рядом. Ресницы отбрасывали длинные тени на его щеки. Он выглядел таким юным, нежным и беззащитным. Уютным, домашним, добрым, любимым…
Тронувшая мои уста улыбка медленно исчезла. Я стоял и не мог оторвать от Поттера взор. Словно кто-то наложил на меня оцепенение. Отвести взгляд в сторону было выше моих сил. Прекрасно понимая, что мне нужно убраться из библиотеки как можно быстрее, я сделал еще один медленный шаг вперед и опустился перед спящим Поттером на корточки. Волна ослепляющей нежности поднялась в моей душе, сметая все доводы разума, наполняя меня жизненной силой и такой мощной любовью, что впору было потерять сознание. Я резко вдохнул теплый воздух, пахнущий книжной пылью, чернилами и пергаментными листами, и задержал дыхание, чтобы унять сердцебиение.
«Мерлин, что же это? Откуда это во мне? Неужели я еще способен на такие чувства!»