Но это не так. Далеко не так. Сознание того, что спит весь город, весь мир и
даже вся Вселенная, а ты один не в силах подарить организму желанный
отдых, делает человека глубоко несчастным. Мое отношение к ночи было с
детства необычным. Темнота часто производила на меня угнетающее
действие, когда я оказывался в темноте, меня переполнял панический, ни с
чем не сравнимый страх. До восьми лет, выключая в спальне свет, я бежал к
кровати и с головой укрывался покрывалом, надеясь, что это спасет меня от
ужасных чудовищ, которые, как я был уверен, заселяют темноту в моей
спальне и ночью, стянув покрывало своими мерзкими, длинными, скользкими руками, так и норовят утащить меня в свое царство. Царство
ужаса, холода и беспросветной темноты. Но иногда даже покрывало не
спасало от бесконечных тревожных мыслей, которые не давали мне уснуть, заставляя вздрагивать от каждого шороха и ожидать самого худшего, в ужасе
выглядывая из-под покрывала и всматриваясь в темное пространство
комнаты. Тогда я ставил перед кроватью включенную лампу и, чувствуя себя
в относительной безопасности, наконец-то засыпал. Веря, что ангелы, обитающие в священном световом нимбе, который излучала настольная
лампа, не отдадут меня зловещим чудовищам. А с каким упоением я любил
встречать предрассветные солнечные лучи, которые знаменовали поражение
и безоговорочную капитуляцию ночи! На рассвете мне даже чудились
мерзкие крики чудовищ, не желавших отступать, но день побеждал.
Побеждал, как вчера, позавчера, месяц назад, год, десятилетие, столетие, тысячелетие, как побеждал на протяжении всего того времени, что
существует в бескрайних просторах Вселенной планета под названием Земля.
Побеждал, освещая мифическую Атлантиду, цивилизацию греков и римлян и
сейчас освещая развитие или упадок, как знать, современной цивилизации.
Крики чудовищ сменялись чудесным, пробуждающим к жизни пением птиц.
А ночью, когда алеющий диск солнца медленно исчезал за горизонтом, раздавались победоносные крики чудовищ, заполнявших собой все вокруг. И
так было всегда, а точнее, до восьми лет. С этого возраста я забыл про
чудовищ и сопутствующих моей удаче ангелов. Забыл, а может, повзрослев, просто перестал верить. Как перестали верить все те, кто верил когда-то. В
последующие годы ночь была связана с мыслями, одна за другой
посещавшими мою голову. «В чем смысл моей жизни, правильно ли я живу, соответствующий ли я совершил поступок?» – все те мысли, которые
прятались днем в глубинах моего подсознания, терпеливо ожидая
наступления ночи, чтобы нахлынуть всей тяжестью. Но такого, как сейчас, не
6
было никогда. Я окунулся в бездну с головой. Мы живем, чтобы жрать, и
жрем, чтобы жить. Незамысловатая формула нашей жизни. Когда у тебя
бессонница, ты теряешь ощущение времени. Ты будто бы живешь в каком-то
другом измерении. День сменяет другой, а затем наступает следующий, но
ты этого не замечаешь. Ты уже не знаешь, когда спишь, а когда бодрствуешь.
Ты не можешь отличить явь от сна. Все сливается воедино, расплывается. Ты
словно выжатый овощ. События прошедшего дня сменяют друг друга, как на
огромном слайде, быстро, не останавливаясь, да и были ли эти события?
Может, это был плод моего воображения? Может, я уснул за рабочим
столом? Где я? Кто я? Я падаю в пропасть, отчаянно пытаясь цепляться за
выступы, но все тщетно, я все ниже и ниже. Есть ли здесь дно или это
нескончаемое падение? Мы живем, чтобы жрать, и жрем, чтобы жить.
Неужели все то, что я делал раньше, неужели вся та жизнь не имела смысла?
Все было напрасно. Все было лживо. Все было подло и, самое главное, бессмысленно. Мы живем, чтобы жрать, и жрем, чтобы жить. Покойный
коллега был прав. Черт возьми, он был прав. Когда у тебя бессонница, ты
теряешь ориентиры, заставлявшие, как прежде, гармонично
функционировать твой организм. Ты не можешь отличить иллюзию от
реальности. Темные круги под опухшими глазами, легкая небритость
превращаются в норму. Видя в зеркале отражение своего уставшего лица, ты, тяжело вздохнув, пытаешься вспомнить, когда в последний раз спал крепким, долгим, полноценным сном, когда твоя голова была легкой и свежей, а не
налитой свинцовой тяжестью, как сейчас, когда ты видел в зеркале карие
проницательные глаза, а не эти, с мутноватыми кругами, когда же это было.
День назад, два или, может, три. Сморщив лоб, ты предпринимаешь
отчаянную попытку сосредоточиться, но все безуспешно. Мысли
рассыпаются на мельчайшие осколки, так и не собравшись в единое целое.
Коллеги по работе непонимающе глядят на тебя. «Отчего в нем произошла
столь разительная перемена?» – каждый спрашивает себя. Но не находит
ответа.
– Все хорошо, – отвечаю я на их настороженные вопросы.
Все происходит в том же порядке, ничего не меняется, бегают, обсуждают одни и те же вопросы, смеются над одними и теми же шутками и
прокручивают в голове одни и те же мысли. К чему ждать, когда
человечество произведет первого робота, обладающего собственным
незапрограммированным сознанием. Каждый день совершаем
запрограммированные действия. Каждый божий день одно и то же. Безумие в
чистой форме. Безумный мир бездушных машин. Вы думаете, эта
постапокалиптическая реальность если даже и наступит, то ждать ее стоит в
далекой перспективе. Спешу развеять вашу надежду. Выгляньте на улицу. А
еще лучше – вглядитесь пристальней в зеркало. Может, это время уже
наступило. Вы предсказываете появление роботов, чей разум будет
настолько грандиозным, что искоренит с земли людей как ненужное
устаревшее звено, не отвечающее законам непрерывной эволюции. Выживает
7
умнейший, выживает сильнейший. Но не нужно бояться роботов, вы сами
превращаетесь в роботов, вы сами десятилетие за десятилетием искореняете
из себя все то, что присуще живому человеку. Общество кричит:
«ПОТРЕБЛЯЙ! ПОТРЕБЛЯЙ! ПОТРЕБЛЯЙ! ЕШЬ! ЕШЬ! ЕШЬ!
ПОКУПАЙ! ПОКУПАЙ! ПОКУПАЙ!» Ты тонешь в куче ненужных вещей, приобретенных только потому, что ты увидел красочную рекламу по
телевизору или заметил точно такую же вещь у знакомого. Твой телефон
новее, у него разнообразнее функции и тоньше дисплей – пожалуй, я тоже
возьму. Ты тонешь и радуешься. Смеешься, тебе нравится тонуть в вещах, которые давно превратили тебя в раба, но тебе кажется, что ты господин, господин вещей, господин мира. Так сколько нужно вещей чтобы
почувствовать себя счастливым?
Почему меня это не волновало раньше? Почему мне раньше удавалось
отодвигать подобные мысли в потаенный уголок моего подсознания? Эти
мысли – словно мощная река, берущая начало в высокогорных ледниках и с
падением набирающая сокрушительную силу. Снося все на своем пути, эта
река мыслей вырвалась из потаенного уголка подсознания и обрушилась всей
тяжестью на неподготовленный к подобным бедствиям мозг. Я не помнил, когда в последний раз спал, не помнил, когда в последний раз ел, все
делалось машинально, на автомате.
2
Через две недели я нашел противоядие от бессонницы. Я начал пить.
Пил в самом дешевом кабаке самого отсталого района нашего города.
Приходил вечером, чтобы ночью отрубиться дома. Кабак для самых
последних пьяниц, которые только существуют на этой планете. Ужасное
убранство всем своим видом говорит, что падать уже больше некуда. ДАМЫ
И ГОСПОДА! ПОЗДРАВЛЯЮ, ВЫ НА САМОМ ДНЕ! Мрачное помещение, освещенное тусклым светом двух раскачивающихся ламп. Деревянные
закоптившиеся стены, скривившаяся металлическая барная стойка, за
которой сидит уже немолодых лет официант. Небольшие столики и стулья
разбросаны по кабаку. Я мог позволить себе ресторан, но мне хотелось
упасть, упасть на самое дно, и если удастся оттолкнуться, то выплыть
другим, новым человеком, человеком с обретенным смыслом жизни. Пошлые
песни, пьяные разговоры, табачный дым, валивший как из трубы набравшего
огромную скорость паровоза. Вот что вкратце представлял собой этот кабак.
Помню, однажды ко мне за столик подсел мужчина лет сорока.
– Пить в одиночестве – это верный признак алкоголика, – звонко
засмеявшись, сказал он. – Позволь, составлю тебе компанию.
О боже, как от него несло спиртным! Невозможно передать словами.
– Эй, официант, бармен, эй, как там тебя?
– Слушаю, – сказал подошедший неспешной ленивой походкой
высокий тучный мужчина.
8
– Слушаю! – Незнакомец вновь звонко засмеялся. – К чему эти
условности, старина, я ведь не первый день тебя знаю. С каких это пор ты
начал разговаривать, как аристократический бармен великосветского
британского паба?
«Боже мой, что он несет?» – подумал я
– Молодой человек угощает, не так ли? – заискивающе улыбаясь, сказал незнакомец.
– Угощаю, – ответил я
– Ну, тогда принеси нам виски. По плащу вижу, что оплатить пару
рюмок виски для тебя не составит труда.
– Не составит, – произнес я
– Ну что встал? Неси. Да и закуску прихвати на свое усмотрение.
Официант поспешно удалился.
– Да уж, – сказал незнакомец. – Странный ты человек.
– Странный? Почему это странный?
– Ну, взгляни на меня: изодранная куртка, перепачканный свитер, штаны, которые самая неприхотливая домохозяйка побрезгует использовать
в качестве половой тряпки, и эти туфли покосившиеся, хоть убей, не помню, сколько их уже ношу. А ты, ты не такой, ты другой. Из той жизни, в которой
нам уже не оказаться. Такие, как ты, к нам не заглядывают.
На столе появилась бутылка со светло-коричневой жидкостью, две
рюмки и малосольные огурцы.
– Бутылка без каких-либо опознавательных знаков, – сказал
незнакомец. – Будем надеяться, что там действительно виски.
Он разлил виски по рюмкам. И тут же осушил свою.
– Да, действительно виски, – сказал он, с жадностью облизывая губы.
Я последовал его примеру. И, опустив рюмку на стол, закурил сигарету.
– Огоньку, – откусив кусок огурца, сказал незнакомец и, подавшись
вперед с сигаретой в зубах, замер в ожидании. Придерживая мою руку, он
прикурил от моей зажигалки и, жадно затянувшись, облокотился на спинку
стула. Огонек от сигареты осветил высокие скулы и серые, словно
металлические, глаза. Выдохнув, он закрыл глаза и медленно склонился
вправо. Мне показалось, что я услышал храп.
– Эй, не спи.
Незнакомец встрепенулся.
– Да уж, я и впрямь чуть не вздремнул. Знаешь что?
Он пристально смотрел на меня своими серыми потухшими глазами, наверно, эти глаза раньше были живыми, но не сейчас, сейчас в них
отражается смерть.
– Что?
Незнакомец вновь осушил рюмку.
– Я не всегда был таким.
– Каким «таким»?
9
– Не делай вид, будто не понял. Я не всегда был таким беспробудным
пьяницей. Не всегда. Детство, все пошло именно оттуда. Как стартанешь, так
и попрет, а у меня старт не задался. Я рано лишился родителей. Отец ушел от
нас, когда мне было всего четыре. Я совсем его не помню. Из рассказов
позже, повзрослев, понял, что отец бросил нас с матерью, уйдя к другой
женщине, и через несколько лет умер самой что ни на есть нелепой смертью.
Ничего не подозревая, он проходил мимо строящегося здания. Из-за
халатности рабочих внушительных размеров каменный блок, скатившись по
крыше шестиэтажного дома, устремился вниз. По роковой случайности это
произошло в тот самый момент, когда мой отец проходил мимо. Мгновенная
смерть, он даже не успел ничего понять. Я не жалел своего отца. Он бросил
нас и никогда нашей судьбой не интересовался. Никогда ничем не помогал.
Накричав на мать и переступив порог дома одним морозным февральским
вечером, он скрылся в опустившейся на город белоснежной метели и больше
никогда не возвращался. Мой отец был художником и, как любая творческая
личность, не хотел обременять себя семейными узами. Нельзя признать его
картины гениальными, но и напрочь лишенными таланта назвать их тоже
нельзя. Средние, красочные, в стиле импрессионизма полотна, изображающие в большей степени пейзажи, но порой – менее искусно
выполненные портреты. Приятные, не вызывающие отвращения картины, но
не более того. В них отсутствовала та искра, та частица божественного
начала, наличие которой позволило бы назвать эти картины гениальными и
прославить их творца до скончания веков. Он путешествовал по всему миру, не обремененный житейскими заботами, пока не встретил мою мать. Ему
было сорок, и первый раз в жизни он всерьез задумал жениться. Задумал и
сделал, сделал с той же решительностью, с которой он принимал все решения
в своей жизни. Но время шло, и мой отец понял, что семейная жизнь не его
призвание. Его творческая натура привыкла к созерцанию бескрайних
природных просторов, а ее втиснули в узкий, серый и давящий мир
житейских забот и обязанностей. И однажды он ушел. Ушел так же
решительно, как принял решение о женитьбе, так же решительно, как принял
решение бросить приносящую скромный, но стабильный заработок работу на
фабрике и устремиться в творческое путешествие по всему миру. Когда мне
было шесть, я потерял свою мать. Она заболела тяжелой болезнью и чахла
буквально на глазах. За несколько месяцев из симпатичной темноволосой
женщины она превратилась в морщинистую и бледную, теперь она всегда
лежала на кровати и кашляла, часто харкая кровью в стоявший под кроватью
тазик. Она болела и раньше, но тяжелое расставание с мужем явилось, так
сказать, катализатором, сильно ударив и по без того шаткому здоровью, и
она преждевременно слегла, и всем было понятно, что долго она не протянет.
Приехала ее дальняя родственница по материнской линии, дежурила у ее
кровати. Когда ей стало совсем худо и было видно, что она вот-вот отойдет, по ее просьбе пригласили священника. Высокий мужчина с седой бородой и
в темном одеянии с видом властного человека, он переступил порог нашего
10
дома и зашел в комнату к умирающей. Я сидел в соседней комнате. Из моих
глаз текли горячие слезы. Раньше я не знал, что такое смерть. Я слышал о ней
из рассказов взрослых. Смерть забирала людей на небеса. Она причиняла
живым людям боль, забирая их близких. Она – самое плохое, что есть в
жизни. Холодное, мрачное и темное. Неужели я больше не увижу свою