Это фиаско, братан. Что еще сказать.
Никогда не говори «никогда», очень верное выражение. Пожалуй, самая главная мудрость на свете. До сего момента Кирилл был полностью уверен, что день, когда он будет искренне рад видеть Ратмира, не наступит в этой реальности никогда. Но… он все же настал. Если бы старикашка (что ж он сгинул-то так невовремя) вернулся и использовал колдовские штучки не на недостойные своих седин пакости, а по прямому назначению, на благо народа то есть, кочевникам Кузькину мать показал, Кирилл, пожалуй, его даже расцеловал бы… скрепя сердце.
Ратмиру и настоящей Любаве прятаться за стенами княжеской крепости не нужно, разумеется, от них монголы давно уже по добру по здорову ноги уносили бы. Но он-то совсем другое дело, увы… волхв из него как царь Иоанн Грозный из управдома Бунши. Очень обидно и несправедливо (и вообще нечестно), что Любава в его теле сохранила свои паранормальные способности, а ему кроме ее очаровательной внешней оболочки милой блондинки не досталось ничего. Заполучить это тело себе он был когда-то (в недобрый час) очень даже не прочь, но про такой вариант реализации желания ни в жизнь не подумал бы. В капище делать ему абсолютно нечего, вся надежда на Любашин амулет.
Признаваться княжеским воинам, что царь-то ненастоящий, смысла не было, разумеется, только хуже станет. Или не поверят, или… право, не стоит фантазировать, и так настроение плохое. Поэтому Кирилл молча позволил усадить себя в седло впереди одного из сопровождающих (так они хоть уважают и лапать побаиваются) и, обреченно вздохнув, прикрыл глаза. Вот бы путь до долбаного капища продлился как можно дольше… желательно целую вечность.
========== Часть 5 ==========
Когда всё зависит только от тебя, а ты совсем ничего поделать не можешь, это, пожалуй, худшая пытка на свете. Особенно если «всё» не какая-нибудь ерунда, а вполне реальные жизни и смерти. Еле сдерживаясь, чтобы не начать бегать туда-сюда между равнодушных дубовых идолов, Кирилл по-прежнему не представлял, что делать. Хваленый амулет висел на шее бесполезной стекляшкой, ни на что не реагируя. Желание в сердцах швырнуть его куда подальше также пришлось с усилием подавить, а удар кулаком по сучковатому сосновому бревну только без толку поцарапал костяшки пальцев, не принеся ни малейшего облегчения. Каких-либо других идей не появлялось и взяться им было неоткуда.
Единственное слабое утешение (если можно так сказать), что кочевники, наверное, всё же не убьют его, даже скорее всего. Красивые девушки, как Любаша, дорогой и ценный товар, время такое, что поделаешь. За тысячу лет ничего не изменилось, всякие…ммм… монголы всегда питали особую слабость к славянским блондинкам. Сбежать от них, увы, вряд ли получится, монголы давно промышляют подобным и явно не дураки. Так и придется стать любимой женой какого-нибудь хана Батыя… или кто там у них сейчас? Ну не особо он может в историю, так получилось, и не хер ли с ним, если суть не меняется?
Роксолана, блин.
Да уж, хоть сколько-нибудь цензурных комментариев на такую перспективу и не дашь. Лучше пусть пристрелят нахер или башку отрубят, чтобы не мучиться.
Сдерживать себя, дабы не демонстрировать панику, приходилось в основном из-за крестьян, нашедших себе убежище в капище, и в весьма изрядном количестве как на грех. По славному дебильному народному обычаю в любой непонятной ситуации на защиту своих деревянных богов надеяться. И дети еще… Увидев босоногого светловолосого (как, впрочем, и все здесь) мальчонку лет пяти, испуганно цепляющегося за руку матери, Кирилл болезненно поморщился. Круглые светло-серые детские глаза, переполненные давно уже готовыми пролиться слезами, как раз с наивной надеждой остановились на нем, заставив испытать физически ощутимую боль, как от ожога.
Ну нет, нет никакого толка от чурбанов ваших деревянных, и от меня тем более. Бегите… глупцы.
Уже не один раз готов был заорать Кирилл, но пока молчал. Некуда им деться, куда ни кинь, везде клин… то есть песец. А вдруг все-таки…Совершенно безумная надежда, что, может быть, кочевники сюда и не придут — забудут, поленятся, будут побеждены доблестной княжеской дружиной, была жестоко разбита, даже не успев зародиться.
Вот они, гады… При виде появившихся у склона холма всадников в ушах совершенно определенно как наяву зазвучал похоронный марш.
— Бегите отсюда. — Кирилл очень старался, чтобы в звонком голосе Любаши не слишком явно звучали истерические нотки. — Боги не помогут вам сегодня! Быстрее… и в разные стороны.
Может быть, кому и повезет.
— С той стороны — торопливо показал он на проем в ограде с противоположной от приближающихся кочевников части. Рука почти не дрожала, не сильно, по крайней мере.
Если выйти поговорить с монголами, они наверняка отвлекутся на какое-то время… можно попытаться его потянуть. Если, конечно, не пристрелят издали, особо не разбираясь…Тяжелые с виду луки из потемневшего дерева всадники держали наготове, металлические наконечники стрел красноречиво поблескивали на ярком солнце погожего летнего дня. Хороший день, чтобы умереть.
Б — безнадега.
— Ратмир, ну где ж ты, мудила… сделай что-нибудь, пожалуйста! Помоги им! — Кирилл сам удивился помимо воли произнесенным вслух словам.
— Ничего не получается, дочка? Так и должно быть… долго же ты пыталась обойтись без меня, — в раздавшемся за спиной голосе прозвучало почти искреннее сочувствие. Если бы не холодные руки (Кирилл сразу понял, чьи, тут не ошибешься), по-хозяйски обнявшие его сзади, он совершенно точно упал бы… в глазах потемнело, и желудок резко устремился куда-то вверх, в последний раз ему довелось испытать подобное, неосторожно приобретя билет на американские горки.
Ратмир.
В отличие от Любавы, папаша отреагировал на обращение сразу, будто только этого и ждал.
— А почему… почему так и должно быть? — машинально задал бессмысленный и не способный ничего изменить вопрос Кирилл.
Неужели старикашка все понял?
— Потому что ты не можешь идти против меня… амулет и право отца не дадут тебе.
Дурнота и слабость продолжали накатывать все сильнее… его сейчас стошнит, если Ратмир не перестанет так прижиматься.
Слава Богу, это не то.
Великий колдун все же пока не понял, что он не вполне его дочь на самом деле. Хорошо это или плохо, Кирилл мог только догадываться, точнее уже не мог… Чтобы суметь отстраниться от Ратмира, потребовались все оставшиеся силы. Что он там только что сказал? Неужели…
— Это твоя работа, Ратмир? Кочевники… — попытаться заглянуть Ратмиру в глаза было выше его сил, на ногах бы устоять, — остановите их… папа, или…
— Ты еще так похожа на человека, Любава, — усмехнулся колдун, опять кладя руки ему на талию. — И все-таки передумала, я правильно понял?
— А если нет? — Кирилл попытался сбросить вытягивающие казалось уже последние остатки сил и разума мертвые ладони… Расходящиеся от них по всему телу волны озноба оставляли только одно желание — избавить себя от бессмысленной борьбы с неизбежным и, закрыв глаза, наконец упасть в похожий на смерть обморок… в объятия колдуна.
— Кочевники очень жестокий и примитивный народ, Любава, — осуждающе покачал головой Ратмир, — даже для этого мира. Ты же сама знаешь, какие у них обычаи. Пленников иногда варят заживо в большом котле… там, кажется, был один маленький мальчик, помнишь?
Да как… как такое вообще возможно? Почему все это происходит с ним… за что?
Дойдя до готового окончательно померкнуть сознания, чудовищно невозможные слова Ратмира подтолкнули его к свету.
— Нет… это невозможно… — одними губами обреченно прошептал Кирилл, больше не пытаясь отодвигаться. Что старый волхв не шутит и не пытается обмануть, он понял сразу и совершенно отчетливо.
— Эх, Любаша… фигня твой амулетик. И папаша мудак редкостный, — непонятно зачем то ли подумал, то ли все-таки сказал вслух Кирилл… И уже однажды испытанное ощущение обжигающего прикосновения маленькой ледышки к обнаженной груди заставило, как и в тот раз, слегка подпрыгнуть от неожиданности.
***
Чао, бамбино, сорри…
Привязавшаяся со вчерашнего дня приятная легкая песня продолжала звучать в голове. Если все же доведется задержатся в этом мире или даже остаться навсегда, приверженность стилю ретро в музыке не покинет ее до конца, всегда будет любо. Композиции девяностых и позже откровенно не ее, их только во время еды хорошо включать, если стоит задача вес сбросить. Сразу и голова разболится, и аппетит пропадет, и захочется сбежать, не доев. Может, еще и правда придется, с ее безответной любовью к сладостям из местных супермаркетов. И чипсам с сухариками, что это безобразие, понятно. Покосившись на уже вторую за сегодня «Аленку» с мягкой карамелью (правильный горький шоколад по вкусу ей совершенно не пришелся… гадость… и доедать не стала), Любава после секундной борьбы с самой собой отломила большой кусок и, зажмурившись от удовольствия, целиком засунула в рот.
Зажигательная мелодия замечательно подходила к настроению. Полузакрыв глаза (вид нынешнего отражения всегда сбивал), Любава пританцовывала, сильно покачивая бедрами, что больше походило на восточные танцы, и делая словно подсмотренные у тех же знойных танцовщиц движения руками, благо свидетелей поблизости не было. В этом теле оно конечно… ну такое.
Ощущение, что жизнь налаживается, как-то незаметно и поначалу робко вошло в ее душу и даже начало потихоньку укореняться. Она точно будет скучать по этому гостеприимному миру, когда придется уйти. Он так разнообразен и прост, целостен и противоречив… не идеален, конечно, но удобен и безопасен, по сравнению с предшественниками. В нем можно просто жить, наслаждаясь маленькими радостями… многие современники, в отличие от нее, не чувствуют и не ценят своего счастья, считая само собой разумеющимся. Кое-кто даже неосмотрительно мечтает попробовать другой мир, похожий на тот, откуда пришла она, например, не имея представления, что это на самом деле такое. Да они бы там и дня не прожили… глупые. Романтики им не хватает с острыми ощущениями. И стрелы в задницу от кочевников, что может быть острее?
Любава снисходительно улыбнулась, заглядывая в зеркало, больше не видеть там свое двадцать предыдущих лет родное лицо так пока и не стало привычным.
Жаль, но гости не остаются навсегда, рано или поздно их время под чужим кровом истекает.
Это просто отпуск, отдых от обязанностей, всего того, что постоянно приходится делать помимо желания (поиграть в футбол, ей даже начало уже нравиться, кстати, ни в какое сравнение не идет), ненавистного амулета на груди. Больше его не чувствовать странно и непривычно… и так радостно. Это свобода… понять всю ценность которой способен только тот, у кого ее нет. Впрочем, об этом она, кажется, уже думала, хватит о грустном.
Какое же счастье, что проклятый кулон Ратмира больше не холодит ей грудь, как мерзлый могильный камень, как… как сейчас.
Иногда сияющее лето может кончиться в один миг, краски померкнуть, листья облететь и рассыпаться в прах под ставшим блеклым и холодным солнцем. В кошмарных снах о конце мира, например.
Может, показалось?
Нет… прикосновения обжигающего холода будут преследовать ее всегда, даже в вымышленном христианском Аду, и там достанут.
Что-то… что-то случилось. Ей не убежать от этого. Да она и не хочет.
Звучащая в голове мелодия оборвалась на полуслове, растянутые в глуповато-счастливой улыбке губы сжались, недоеденный шоколад полностью потерял вкус. Вот и все, кажется… кончилась сказка. Амулет звал ее, только на этот раз не выполнять волю Ратмира, а наоборот. Она теперь может бороться с ним… но бороться не значит победить. Ратмир сошел с ума… или просто стал настолько далек от всего человеческого, что его необходимо остановить. Она обязана попробовать и хочет. Хотя Ратмир и ее отец, она уже не чувствует к нему ничего, кроме этого желания… причем, кажется, давно. Что-то до сих пор мешало ей это осознать, чертов амулет, наверное.
Как прийти на зов амулета, Любава поняла сразу, все именно так, как она надеялась. Ратмир зачаровал амулет на нее, ее кровь и душу, и теперь он мог соединить их вместе… в одном мире. Ей не нужно искать портал — где он в этом мире, Любава так и не поняла. Прямо на проезжей дороге, что ли, или просто не имеет постоянного места? Сейчас это совершенно неважно… надо только не сопротивляться, ее душа, следуя зову, перейдет грань и благополучно обретет тело, так она прочла в одной из книг Ратмира, по крайней мере. Без разрешения, он потом ее наказал. Отец всегда умел это делать… и явно любил.
Ратмир никогда не жалел меня… и вообще никто. Только наверное… да, подобное было с ней первый и единственный раз.
И в итоге все закончилось точь-в-точь согласно пословице «Не делай добра — не получишь зла», к сожалению. Но она не хотела делать никакого зла и не собиралась… все само как-то получилось. Хотя почему же закончилось? Еще нет, она сейчас все исправит.
========== Часть 6 ==========
Комментарий к Часть 6
К главе очень подходит вот это. Даже слушала, когда писала))
https://music.yandex.ru/album/3599393/track/361414?from=serp
Родной мир встретил Любаву совершенно свободным от вездесущего запаха бензина, нагретым летним солнцем воздухом. Пожалуй, единственное, в чем ее мир лучше. Здесь были только запахи цветов, засыхающей травы, речной свежести и иногда хвои. Правда, сейчас еще и гари, резко и неприятно нарушающей гармонию.
Гари? Что же здесь происходит?
Материализовавшись буквально из воздуха (она даже не почувствовала ничего, что обычно бывает при переходах и трансформации), Любава все же не удержалась от беглого осмотра самой себя, насколько оно возможно без зеркала, конечно. Да, она по-прежнему в облике Кирилла и всё более чем материально. Живая и смертная… к сожалению.
Что осталось в том мире и как в него вернуться сейчас — не важно. Потом увидит… если увидит. Да и не нужно ей возвращаться.
Жаль… она на секунду всё же успела понадеяться, что окажется в своем настоящем теле и недоразумение закончится… для Кирилла, по крайней мере. Но как и следовало ожидать — не так всё просто.
Кочевники… Ратмир призвал их. Жгут… и убивают. И всё ради того, чтобы принудить ее. Он сумасшедший!
Любава физически ощутила неудержимо поднимающуюся внутри волну плотной горячей злости, от которой опять засветились синим глаза. Здесь у нее есть силы, и много. Правда, у Ратмира всё равно намного больше, его вообще невозможно убить, как говорят. Или всё же можно, но как, она не знала. Ратмир, естественно, предпочитал не сообщать эту маленькую деталь никому, в том числе и ей. С ним придется встретиться потом, и, возможно, закат этого дня станет для нее последним… даже скорее всего. Но это позднее, сначала она разберется с кочевниками, с ними проблем не будет.
Ратмир, насколько она его знает, не станет вмешиваться. Отцу плевать на людей, так всегда было и будет. Из-за гибели недавних союзников даже бровью не поведет, просто потом найдет новых, если потребуются. Он спокойно подождет в надежде, что бой вымотает ее. Интересно, Ратмир правда так и не понял, с чем имеет дело? Или всё знает и оно ему только на руку?
Менять облик на собачий всегда было легко, и, несмотря на неизбежно сопутствующую трансформации боль, приятно. Давненько уже не доводилось… пора вспомнить. Мир, отраженный в собачьих глазах, виделся как родной, чуть ли не более родной, чем человеческий. Наверное, душа собаки больше всего соответствует ее собственной. Это ее самая сильная сторона, пожалуй, единственное, что она могла лучше Ратмира. Волки и собаки безошибочно чувствовали человеческую старшую сестру издалека, понимали с полуслова, или с полувзгляда.
Простите, братья и сестры. Кто-то из вас погибнет сегодня.
Невольно взвизгнув от боли (при трансформации кости словно ломались и срастались заново), большая серая собака, та самая, что случайно прыгнула в проход между сосен, громко завыла, вытянув острую морду к полуденному солнцу. Обычно ее собратья обращали свои песни к луне, но это была не просто песня, а призыв, короткий вой прозвучал требовательно и нетерпеливо, как приказ. Из-за кромки леса почти сразу послышался чуть приглушенный расстоянием ответ, и уже через пару минут на опушку друг за другом начали выскакивать серые тени. Лесные хищники, зло скаля зубы и вздыбив шерсть, образовали некое подобие строя, как кочевники перед набегом на ничего не подозревающую мирную деревню.