– Как сутки?! – вскрикнула она, вскочив с места.
– Два полных оборота часовой стрелки, – закрыв дверцу и отставив кочергу к стене сказал он. – В твоем случае, даже немного больше.
– Так, так! И что, что делать? – затараторила она, панически переводя взгляд из угла в угол.
– Можно перекусить для начала, – указывая на стол, предложил путеец.
На столе стояли пара стаканов в подстаканниках, явно позаимствованных в поезде, баранки и хлеб с маслом на блюдце с широкой зеленой каймой. Путеец, старательно кряхтя, снял кипящий чайник с печки, предварительно положив на ручку узкое вафельное полотенце. Ловко разлив чай по стаканам, указал ладонью на стул, приглашая девушку присесть, а сам меж тем занял место напротив. Девушка, потирая глаза ладонями, бросила скомкавшийся плед на софу и устроилась на стуле. Съев баранку, вновь заметила кошачью морду за порогом. Кот отодвинул носом угол занавески и наблюдал за происходящим почему-то не желая входить в комнату.
– А он, что ужинать не будет? – поинтересовалась она, жуя бутерброд.
– Нет, Аркадий Гаврилович не ест. По крайней мере я его не кормлю.
– Аркадий Гаврилович?! – воскликнула она, чуть было не подавившись.
– Да, не больше и не меньше.
– А что же он ест? – порядком повеселев поинтересовалась девушка.
– Наверняка гости подкармливают?
– Выглядит сыто. Видимо гостей много? – жуя бутерброд предположила девушка.
– Хватает, – с задумчивым выдохом подтвердил он.
– Долго он у тебя? – удивленно и вместе с тем радостно спросила девушка.
Кот уставился на путейца как будто тоже интересуясь.
– Без малого девять лет.
– Интересно, – уставившись в одну точку пробормотала она. – Скажи, а я много вчера наболтала?
– Много это, наверное, не совсем точно? Скорее, ты разболтала вообще все, что могла, – поднимаясь с места поправил ее путеец.
Девушка расстроенно вздохнула, прекратив жевать и, чуть ссутулившись, отвернулась к окну.
– Никак не научусь…
– По пьяному делу еще не такое разбалтывают. Тем более, если помнишь, я сам тебя вынудил.
– Нет. Не помню. Стало быть, ты знаешь, что меня ищут? – прямо уставившись на путейца, присевшего на корточки около печи, строго спросила она.
– Только с твоих слов. Но не волнуйся, меня это не беспокоит. Я вообще за то, чтобы прошлое оставалось в прошлом.
– И я… – несмело и тихо сказала девушка.
Путеец, приоткрыв дверцу печи, принялся ровнять угли. Освободив место, забросил в топку большое полено, положил на притопочный лист старую рукавицу, служащую прихваткой, и глубоко выдохнул. Достал из-за пазухи трубку и, набив ее табаком, уже выходя из комнаты, сказал:
– Прошлое нужно знать, но жить там необязательно.
Допивая чай, девушка продолжала разглядывать невозмутимого кота, также рассматривающего ее в ответ. Вдруг послышался стук в окно. Прильнув к стеклу, с трудом разглядела в уже загустевшей темноте призывный взмах путейца. Наконец сообразив, быстро натянула ботинки и, чуть было не наступив второпях на кота, извинилась и выскочила на улицу.
– Сегодня сюда придет человек… – без предисловий сообщил путеец.
– Ты что, меня так прогоняешь? – в одну секунду соорудив злобно-расстроенное выражение на лице, перебила его девушка.
– Нет, – с усмешкой ответил он, – но тебе нужно будет дождаться его ухода на улице, тем более, как я понимаю, тебе сейчас лишние глаза ни к чему, – указывая мундштуком трубки на узкую скамейку, стоящую у стены правее крайнего окна, сказал он, переменив тон на умеренно-будничный: – Мы поговорим, ты пока воздухом подышишь.
Девушка кивнула и шмыгнула обратно в дом, потирая ладонями быстро продрогшие плечи. Путеец докурил и вычистил трубку, уронив сноп алых искр во влажную траву, оглядел плохо освещенные окрестности и тоже пошел в дом.
– Мне сегодня чужой кошмар приснился, – сообщила девушка, усевшись на край софы и подобрав под себя ногу.
– Как это, чужой кошмар?
– Это трудно объяснить. Но по ощущениям так, словно я смотрела то глазами этого человека, то наблюдала за ним со стороны, а иногда выглядывала из-за его плеча, – гораздо менее решительно, чем вчера, говорила она, что, в общем, не удивительно.
– Так, – с интересом подняв глаза, кивнул, словно подгоняя ее, путеец, уже стянувший сапоги и усевшийся за стол, – а что за человек?
– Похоже… убийца, – пожав плечами и приглушив голос, сказала она, отводя взгляд.
– Да-а? – протяжно и с нескрываемым удивлением выдал путеец. – Расскажи?
– Нет. Это просто дурацкий сон, чего там интересного… – сморщив лоб закачала отрицательно головой.
– Тем более. Глядишь, я и трактовку найду. По крайней мере, раньше получалось.
Девушка еще помедлила, потом, собравшись с мыслями, подобрала под себя вторую ногу и взялась за рассказ.
После небольшого, несколько беспокойного и невнятного вступления, видимо призванного вызвать у слушателя ощущение ее равнодушия и скепсиса к содержанию повествования, с заминками и покашливаниями, наконец, начала.
Снился ей молодой парень, примерно лет двадцати восьми, тридцати. Невысокий, но с обаянием и огоньком, внешне аккуратный и со стержнем, в общем, как говорится, располагающий к себе.
Обрывками пробежало его детство, проведенное в небольшом провинциальном городке. Того быстрей единой бессвязной линией пронеслись отрочество и юность, пока бег отрывистых эпизодов не замедлился на одном действии. Молодой человек приблизился к припаркованному автомобилю, открыл заднюю дверь и ударил тонким длинным ножом сидящего за ней мужчину в строгом костюме. Закрыл дверь, спрятал нож и скрылся в подворотне, так, что прохожие, заполнявшие улицу, кажется, ничего не заметили, продолжая двигаться в прежних направлениях. Парень бросил нож в сливную решетку проходного двора, снял забрызганные кровью перчатки, сунул их в урну около пышечной, через несколько кварталов вошел в туалет столовой, снял с лица медицинскую маску вымыл руки, сменил бледно-зеленую ветровку на длинный пуховик горчичного цвета и, собрав все в пакет, вышел на улицу. Повернул за углом налево, бросил пакет в урну при гастрономе, через пару сотен метров купил в кондитерском магазине торт и букет гербер в цветочном ларьке рядом. Сделал круг по окрестностям, остановил маршрутку и отправился в сторону центра. Сошел за узким мостом. Не спеша, прогулочным шагом и с остановками прошел до отеля с красными зонтами на окнах. Вошел внутрь, отдал цветы и торт служащей на стойке регистрации. Получил от нее карту с названием номера, поднялся на лифте на четвертый этаж. Вошел в открытую дверь и, наткнувшись взглядом на сидевшего в кресле за журнальным столом человека средних лет в сером костюме и бордовой рубашке с цепким и тяжелым взглядом, но пустым и неприметным лицом, протянул вперед небольшой деревянный ящик примерно 20х20х30 см. Мужчина взял его, в ту же секунду нетерпеливо сдвинул тонкую крышку и вынул из него одну из сфер, похожих на маленькие жемчужину, но с легким свечением в центре, отчего весь их цвет освещался мутновато-алым. Он с силой зажал сферу в руке, и она провалилась в кожу ладони, медленно теряя свой цвет в глубине плоти. Спустя мгновение над его плечами мигнул и угас образ змеи, мужик расхохотался, когда парень выскочил прочь из кабинета. На выходе из отеля к нему приблизилась стройная женщина средних лет и, обнюхав воздух вокруг и злобно улыбнувшись, вручила ему конверт с наличными.
Молодой человек вышел за дверь, но вместо светлого осеннего пейзажа набережной перед ним лежало железнодорожное полотно, залитое ночным холодным дождем.
Кроме того, слева от него стоял ребенок, точнее девочка, лет около десяти, которая, держа его за руку, указывала вперед. Ее голову покрывал красный берет, из-под короткого синего пальто торчал край серой юбки в мелких цветах, на ногах блестели темно-красные ботинки с круглыми носами, а в тонких косичках виднелись узкие алые ленточки, завязанные бантами.
Девочка указала вперед еще раз и, сорвавшись с места, побежала по шпалам, понемногу исчезая в темноте, а молодой человек тем временем запрыгал на месте, хлопая себя по груди и животу ладонями, так, словно за пазуху попал раскаленный уголь. Резко расстегнул куртку и одним махом разорвал на себе спортивную кофту и футболку, после чего, трясясь, уставился на собственный торс. Его кожа приняла вид полупрозрачного серовато-розового материала, под которым виднелись исправно функционирующие органы: сердце сокращалось; желудок переваривал пищу; легкие часто раздувались и уменьшались, впитывая кислород; но кроме них в свободных местах лежала темная многократно изломанная тонкая трубка с расположенными по всей ее длине, горящими алым сферами, точно такими же, какие парень только что передал мужику с седоватой головой и мертвыми глазами.
Он судорожно огляделся и побежал вперед, кажется, стараясь догнать девочку, которая уже скрылась из поля его зрения.
– Значит говоришь бежит? – сказал путеец, глядя в сторону.
– Да. Побежал, – кивнула девушка.
– Хорошо.
Путеец встал с места и, присев перед кроватью на корточки, выволок из-под нее большую сумку с раздутыми стенками и, открыв ее, вытащил чуть слежавшийся старый потертый армейский тулуп большого размера. Встряхнул его и сказал, с улыбкой:
– А ну, примерь-ка!
– Зачем? – засмеялась она.
– На улице нынче холодно и сыро. Так что в самый раз.
Девушка с неохотой встала с софы и, поправив рукава свитера, осмотрела тулуп, подняв его на вытянутых руках. Внутри четко виднелись линии отреза овечьих шкур, а снаружи некогда бежевую замшу покрывал еле заметный темный налет, не считая потертостей и мелких сквозных отверстий от кое-где расползшихся швов. Вместо пуговиц на правой стороне болтались короткие скругленные деревянные бруски, а на плечах торчали нитки, видимо от когда-то пришитых на них погон.
Она накинула тулуп и, опомнившись только теперь, взялась натягивать ботинки, все это время не снимая странную улыбку с лица.
Уже на улице девушка уселась на скамейку, когда путеец, осмотрев ее еще раз, поднял воротник тулупа и застегнул его так, что он стал напоминать торчащую вверх трубу.
– И почему я не бегу от этого бреда? – послышалось из тулупа.
– Может, от того, что от одного ты уже сбежала? – не заставил себя ждать ответ.
В открытую путейцем дверь вышел Аркадий Гаврилович и одним махом запрыгнул на метровый столб, оставшийся от старого забора. Кот выпятил грудь и, навострив уши, уставился в темноту, обернув хвостом лапы.
Где-то вдалеке слышался шум автомобильной дороги, старый тускло светящий фонарь качался на ветру за путями, то проявляя контур бетонного забора, то вновь погружая его во мрак. Из-за угла этой железнодорожной будки городские отсветы, сливаясь воедино, казались ей чем-то далеким и даже не совсем реальным, словно отчетливый сон с осознанием самой себя в нем. Словно стоит только проснуться, и он распадется, оставив лишь четкие очертания объективного этой непролазно серой реальности.
Девушка, заскучав, стала пялиться на небо, где среди неплотно расстеленных туч иногда проблескивали редкие звезды. Вдруг совсем рядом послышалась череда звуков осыпающейся щебенки и сбивчивого топота. Через секунду в усеченном конусе фонарного луча появилась расхлябанная и бубнящая что-то бессвязное мужская фигура в длинной расстегнутой куртке с капюшоном горчичного цвета. Девушка насторожилась и замерла. Мужчина, меж тем увидев свет в окнах, прошел по тропинке и остановился перед столбом, где восседал Аркадий Гаврилович, огляделся и пробормотал:
– Она здесь, она точно сюда… – тут же взявшись нести околесицу, – не бояться, не бояться, молчать, слушать, молчать, слушать, отвечать, отвечать, тук-тук-тук, – двигаясь вперед, укорачивая и без того неширокий шаг уперся в дверь и постучал, дрожа и морщась.
– Открыто, входите, – послышалось из дома.
Гость секунду помедлил, помотал головой, наверное, в надежде собраться с мыслями и, аккуратно приоткрыв дверь, вошел.
На фон желтоватых занавесок, закрывающих окно, налипло две тени, чьи хозяева заняли места за столом. После того как дверь закрылась, звуки разговора, пробирающиеся сквозь стену, скомкались и растеряли отчетливость произносимых слов, оставив различимыми только настроение и степень накала диалога, где вопросы несли тяжелый гнетущий фон, а ответы расхлябанный и болезненно-растерянный характер.
Девушка прильнула к стеклу и уставилась в тесный зазор между оконной рамой и краем занавески. С этого ракурса рассмотрению поддавался только путеец и только со спины. Но и при всем неудобстве и неполноте теперь виделось очевидно, как он изменился с первых же слов практически полностью и, создавая впечатление гораздо более прямого сильного, более отчетливого, словно его стало гораздо больше, чем раньше, можно сказать, он принял образ гиганта, не меняя при этом собственной формы.
Девушка разинула рот и замерла несмотря на то, что и до этого особенно не шевелилась. Гость тем временем забормотал что-то громче и безысходнее прежнего, путеец ударил по столу кулаком, и собеседник свалился со стула на пол.
Под тяжелый грохот падающего тела под порогом раздался громкий треск, слегка похожий на шипение масла, и через секунду из-под дверей выскользнул ряд сфер, тускло подсвеченных красным.
Они выстроились в змейку и не теряя стабильности расстояния между собой, сомкнулись в восьмерку, продолжая бежать друг за другом внутри фигуры, потом, раскачиваясь, повисли в воздухе. Тут раздалось ужасающее шипение кота, выгнувшего спину со вздыбленной шерстью, словно утыканной иголками. Огоньки двинулись к порогу, но Аркадий Гаврилович, одним прыжком оказавшись у двери, преградил им дорогу. Восьмерка вновь вытянулась в ленту, устремилась в темноту, и кот без промедлений рванул за ней. Из мрака доносился прерывистый вой Аркадия Гавриловича и треск ломающихся кустов, гулкие удары и короткие вспышки алого света. Спустя несколько секунд все стихло, оставив только звуки шуршания сухих листьев под лапами идущего обратно кота.
Девушка сидела оцепенев, словно отключив все функции кроме зрения. Лишь тугой пульс в висках стучал оглушающе сильно. Она только нашла в себе силы повернуть голову к окну, как страх заменило чуть меньшее по силе удивление. Путеец уже отдернул штору и разливал чай по стаканам, смотрел своим обычным взглядом, вернув свой изначальный вид, мужчина меж тем хоть и имел тот же бессильный облик, но теперь хотя бы мог сидеть стабильно ровно на месте, не ерзая и не падая.
Гость долго что-то говорил, а путеец достал блокнот, сделал короткую запись и подал вырванный листок мужчине. Тот взял его и часто согласно закивал. После путеец вынул из-за пазухи узкую красную ленточку и положил в протянутую ладонь мужчины, от чего тот вздрогнул и в панике замотал головой.
Тут путеец громогласно расхохотался, и гость, вскочив, рванул к выходу. Пулей вылетел в дверь и, уже стоя на путях, обернувшись увидел шипящего со столба кота и машущий ему вслед тулуп, на первый взгляд казавшийся абсолютно пустым. Не найдя ничего лучше, нервно помахал им в ответ и, обхватив голову руками, помчался по шпалам громко топоча, когда скрылся в темноте, повторяя взахлеб: «Господи помилуй! Господи помилуй!»
Путеец еще посидел за столом, потянулся и размял шею, потом накинул на плечи телогрейку и, прихватив трубку, вышел на улицу. На скамейке сидела ошалевшая девушка и, уже расстегнув верхние пуговицы тулупа, хлопала глазами. Путеец меж тем впустил в дом Аркадия Гавриловича и уселся рядом, раскуривая трубку.
– О чем говорили? – немного нервно спросила девушка.
– О смерти.
– Судя по виду парень-то к таким разговорам совсем не готов! – кажется стараясь отогнать от себя страх, улыбнулась девушка.
– Это точно, – выдыхая густой дым, кивнул путеец, – видела что-нибудь?
– Видела. Если ты про эту… самоходную гирлянду? – указывая в темноту краем подвернутого рукава уточнила девушка.
– И что, не страшно? – глядя вперед, тихо спросил путеец.
– Страшно? Страшно – это правдоподобные галлюцинации после длительного приема психоактивных веществ, когда центральная нервная система на пару с мозгом выдает такие образы, в которые веришь охотней чем в реальность, при том, что они настолько уродливые, что для них и примеров не найти. А вот это все – скорее странно, чем страшно.
– Да, да… специфический опыт. Я и забыл, – пробурчал путеец и зевнул.
– Кстати, а что это было? – вновь указывая в темноту, спросила она.
– Как считаешь, подойдет ли такое наказание, допустим, для убийцы, как полное содержание детей убитого вплоть до их совершеннолетия? – перебил ее путеец.
Девушка поморщилась и с прохладной задумчивостью подняла бровь.
– Не знаю. Но в подобном хотя бы есть смысл и прямой насущный толк… Слушай, все хочу сказать… в общем этот парень… он из моего сна, – потупив взгляд, сообщила девушка, – это точно он. И теперь вот не знаю сплю я или спятила.