Под утро пролился дождь, и лес запарил ещё пуще, словно кто в бане на каменку плеснул, — дышать стало нечем.
При этом вдыхать следовало носом, ибо раскрытые рты взмокших пиратов тотчас же забивались москитами.
Кровососов было — тучи, и Сухов быстро склонился к тому, что Москитовый берег назван именно в их честь.
Москиты были везде — они запутывались в волосах, заползали в нос и уши.
Шлепки разносились по сельве, сопровождаемые бранью. Шлёпнешь себя по шее — десяток кровавых трупиков на ладони.
А проклятые чёрные мушки буквальным образом грызли потные тела людей, тихо сатаневших от «близости к природе».
Если кто из пиратов и лелеял мысль о ходьбе, о прогулке по лесу, то он жестоко ошибся — нужно было пробиваться сквозь кусты папоротника, лианы и прочие ботанические прелести.
Сухов, как и все, ритмично работал абордажной саблей, как мачете, прорубаясь сквозь живой занавес из ветвей лиан и воздушных корней. Каждый удар распугивал мохнатых пауков, древесных лягушек и змей.
Прошло время, и стихла брань, даже шлепков по телесам было не слыхать — люди Олонэ тупо торили себе дорогу сквозь «зелёный ад».
За день таким манером удалось пройти не более четырёх миль. К вечеру все, в том числе самые сильные, чувствовали полное изнеможение. Не хотелось даже есть. Иные до того уработались, что держали истомлённые руки на коленях, не отмахиваясь от насекомых, лишь мотали по-коровьи головами.
Тут сидевший напротив Сухова Ташкаль оживился, показывая на дерево, росшее неподалёку:
— Это лукава, испанцы говорить — бамия. Моё племя мажется её соком от укусов мух. Я сейчас…
Индеец подхватил свой тесак и направился к бамии.
Высокий подлесок скрыл его ото всех, и только Драю видно было, как Ташкаль надрубил кору дерева и содрал полоску — засочился красноватый сок.
— Капитан!
Олег со вздохом поднялся и перетащил себя к такой далёкой бамии и неугомонному индейцу.
— Твоя мазаться!
Сухов набрал на пальцы клейкий сок и втёр в шею.
Липко, не слишком приятно, зато укусы взаправду перестали болеть. Даже желание зверски, до крови расчёсывать их пропало.
— Неплохо!
Намазав зельем руки и щиколотки, искусанное лицо, Олег ощутил маленькое облегчение.
— Очень даже неплохо! Спасибо тебе, Ташкаль. Спас!
Апач довольно осклабился и тут же построжел.
— Моя видеть плохих индейцев, — сказал он серьёзным тоном, — они крутиться рядом.
— Неуловимые мстители, — усмехнулся Сухов. Краснокожий покачал головой, поняв капитана по-своему.
— Моя видеть не мескито, — молвил он. — В лесу ходить майя. Мескито — охотники, майя — воины. Ташкаль знать: моя быть пленником у майя и бежать. Майя иметь… отсюда дальше на запад свой последний царство Ковох, оно вокруг озера Петен-Ица.[22]
— Усилим бдительность, — кивнул Олег, — упрочим обороноспособность.
Краснокожий помялся.
— Моя думать… — проговорил он неуверенно.
— Говори, Ташкаль.
— Моя думать, майя объявить войну всем испанцам и… тебе, капитан.
— Мне? — удивился Сухов. — А при чём тут я?
— Моя не знать, капитан, только тот балам, которого ты убить на Тортуге, был из майя. Моя видеть его раньше.
— Вот оно что… Хм. И что плохого я сделал майя?
— Моя не знать…
Олег обшарил глазами чащу, задумчиво потирая небритую щёку.
— Что, — послышался писклявый голос, — воркуете?
Джеронимо Перон стоял в пяти шагах от Сухова и довольно ухмылялся.
— Удивляюсь я тебе, Драй, — хмыкнул он. — Не мог уже для своих утех бледнолицего выбрать? Вон хотя бы Мейсонье! Смазливый вьюнош. А ты — с туземцем!
Олег сделал знак Ташкалю: не вмешивайся.
— Ты что, квадратная задница, ревнуешь? — тонко улыбнулся Сухов.
Перон побагровел, а Олег отвлёкся — и слегка насторожился.
Нет, флибустьер его пугал не особо, но что-то странное происходило в самом лесу. Майя? Да нет…
Мимо, шарясь по траве, пробежали кошмарные сколопендры, за ними торопливо ковыляли пауки и ещё какая-то многоногая нечисть.
Пожар, что ли? Да какой мог быть пожар в лесу, сочившемся от влаги?
А вот и пекари прошмыгнул, и мохнатый кинкажу. Вывод мог быть только один.
Олег встретился взглядом с индейцем, и тот, собранный, хоть и побледневший, утвердительно кивнул. Видимо, пришёл к той же мысли.
— Пахнуть, — вымолвил краснокожий.
Сухов втянул в себя воздух — тот наполнился диковинным ароматом мускуса. Это был резкий запах испарений муравьиной кислоты.
Вскоре в затихшей сельве послышался тишайший, но отвратительный шум — словно ветер перебирал сухие листья.
Только Перон ничего не замечал — нетерпеливо поглаживая рукоять палаша, он наслаждался испугом убийцы брата.
Первым желанием Олега было бежать отсюда, отступить как можно скорее, но было и другое хотение — отомстить наглецу Джеронимо, наказать так, чтоб неповадно было даже смотреть в его сторону.
— Они близко! — выдохнул Ташкаль.
— Знаю, — процедил Сухов.
— Ну? — рявкнул Джеронимо и с презрением сплюнул в траву жёлтую струю табачной жвачки. — Струсил?
— Да как тебе сказать… — медленно заговорил Олег, шаря глазами по кустам гибискуса и бегонии. Вот они!
Красно-бурые муравьи-кочевники полезли из зарослей плотным шевелящимся ковром, живым потоком футов в семьдесят поперечником.
Вооружённые кривыми жвалами-мандибулами, они шли, наступали, валили со скоростью человека, бегущего трусцой. Бесстрастно и бесстрашно, гоня перед собой любых хищников, орда насекомых текла слепо и неотвратимо, как вулканическая лава.
Перон, обуреваемый злобным торжеством, чуток промедлил, не упредил угрозу — и тысячи Муравьёв с ходу набросились на него.
Не испытывая ничего, даже ярости, насекомые деловито уничтожали врага, кусая, жаля, поедая поедом, проникая под одежду, во все щёлочки.
Джеронимо заорал, завертелся на месте, стряхивая с себя мурашей, размахивая зачем-то бесполезным палашом, но мелкие бестии брали числом, живой, кусучей волной поглощая пирата.
Мгновение — и того накрыло с головой, погребая вонючее тело под толстым слоем копошащихся насекомых.
Перон сделал пару шагов, подгибая колени, взмахивая руками, и упал. Крики его смолкли, сменившись противным шорохом миллионов хитиновых лапок, и на Олега повеяло удушающими парами муравьиной кислоты, да так, что слёзы брызнули, а горло драло, будто наждаком.
— Бегом отсюда! — заорал Сухов.
Ташкаля уговаривать не пришлось, он и так стоял в позе «На старт… Внимание…»
Вдвоём они одолели поляну и ворвались в становище с криками:
— Спасайтесь! Муравьи идут!
Люди опытные тут же подпрыгнули как ужаленные, похватали оружие да прочие причиндалы морского разбойника и дунули прочь.
Те, кто смутно представлял себе опасность, ворчали, но стоило добраться до них первым муравьям-солдатам, как их движения сразу обрели быстроту.
— Не к морю! — надрывался Олег. — Муравьи идут туда же и нагонят нас! На север! На север!
Обходя по дуге муравьиный прилив, пираты устремились прочь от ползучего ужаса сельвы.
Как бы не час они ожесточённо врубались в заросли, пытаясь уйти как можно дальше, и их усилия оправдались.
А ещё час спустя передовой отряд выбрался на узкую, но хоженую тропу. С обеих сторон над путниками нависала густая листва красного имбиря и генекена, подлеска, каким-то образом выживавшего под мощными кронами капоковых деревьев.
Непередаваемое счастье — просто идти, переступая через корни, накалывая палашом очередную змею и отбрасывая её в сторону.
И никакой рубки!
Бивак разбили на возвышенности, в редкой роще хлопковых деревьев, где ветер с близкого моря сдувал москитов. Избавиться от кровопийц вовсе не удалось, зато они уже не брали, как прежде, неисчислимым количеством.
Когда стемнело, колья были вбиты и гамаки натянуты, навесы в виде шалашей без стен выставлены, а костры разожжены.
Правда, пировать особо не выходило — зажарили пекари, смахивавшую на маленькую мохнатую свинку, и пару обезьян. Закусили подгнившими фруктами. Скудная трапеза, но хоть такая…
— А что с Пероном? — поинтересовался невозмутимый Олонэ, развалившись меж двух сильно выступавших корней, как в кресле.
Сухов пожал плечами, глодая кость.
— А что бывает с человеком, которого кусают сто тысяч здоровенных муравьёв? — ответил он вопросом, по сути, риторическим. — Или триста тыщ…
— По мне, так хватило бы и полсотни, — проворчал Франсуа, потирая места укусов.
Пламя костров разогнало мрак на вершине пологого холма, где пираты стали лагерем, и тьма над сельвой сгустилась ещё больше. Кроме витающих светлячков да первых звёзд — ни огонька.
Но если глазам не удавалось ничего увидеть, то слуху работёнка нашлась — тишины в джунглях отродясь не знали, тем более ночью.
Кричали обезьяны, вспугнутые змеями, трещали ветки, слышался топот. Гулкие удары, производимые золотогрудым дятлом, завершились пронзительным воплем большехвостого гракла — полное впечатление, что кого-то мутузили-мутузили, да и добили наконец.
А потом из леса донёсся гулкий, рокочущий звук, словно там кашлял человек, только громче и гортаннее.
— А это ещё кто? — прислушался Голова.
— Ягуар, — спокойно объяснил Ицкуат и добавил: — Голодный.
— Ну тогда я гулять не пойду, — решил буканьер и завалился в гамак. — Спать буду!
Вскоре, выставив охранение, заснул весь лагерь, три сотни лбов, грязных, потных, жадных до золота и не жалевших чужой крови.
Сухов усмехнулся и закрыл глаза. Голодный ягуар, бродивший вокруг, милый котик по сравнению с ними…
…Разбудила Олега тишина. Храп и стоны, кашель и бранливый шёпот не в счёт.
Утихли «позывные» ягуара, смолкли птицы.
Хорошо, если пернатые притомились и решили отдохнуть, а вдруг спугнул кто?
Полив на ладонь из фляги, Сухов омыл лицо и малость взбодрился. Покинув гамак, к которому так и не привык, он приблизился к костру и пихнул в плечо шатавшегося в полудрёме пирата:
— Ступай в мой гамак, я за тебя посижу.
Обрадованный флибустьер даже спасибо не сказал, сил не было, и живо занял Олегово место.
Не глядя на потрескивавший костёр, Олег внимательно осмотрелся. Часовых было немного, да и половина из них бессовестно дрыхла.
Сухов покачал головой — никакой дисциплины. Подходи и режь.
Не-ет, с таким стратегом, как Олонэ, благосостояние трудящихся вырастет не скоро. Бросать надо это дело.
И не дожидаться, пока кто-то покинет отряд, а сделать это первым. Такое поведение не понравится Олонцу? Его проблемы!
Олега отвлекла какая-то возня.
Мигом откатившись от костра в тень, он разглядел несколько смутных фигур. Послышался сдавленный стон, тихо звякнула сталь.
Сухов ухватил охапку более-менее сухого хвороста и швырнул её в огонь.
Света сразу прибавилось, позволяя разглядеть согбенные силуэты индейцев с перьями в волосах.
Не раздумывая, Олег выхватил «Флинтлок» и нажал на спуск.
Грохот выстрела произвёл волшебное действие — туземцы исчезли. Упав наземь, они быстро, как ящерицы, уползли в ночь, канув в лес.
Толстяк Люка, привстав на колено, выстрелил им вдогонку из мушкета, но завалил ли кого, вопрос.
А вот пираты не затеяли ровно никакой суматохи. Они не вскакивали, не метались в панике, но и грамотной погони тоже организовывать не спешили.
Просыпались, ругались, пряча среди брани вопрос: кто стрелял?
Некоторые даже садились, свешивая ноги с гамаков, а Франсуа Олонэ воздвигся во весь рост, громогласно вопрошая:
— Какого чёрта стреляли?
— Отбили атаку индейцев, капитан, — насмешливо ответил Сухов.
Тут к нему приблизился Ташкаль, вздохнул с облегчением и поманил за собой.
Олег, подхватив факел, двинулся, куда звали.
Индеец подвёл Сухова к его же спальному месту, куда давеча завалился дежурный. Он и сейчас занимал его место, только в гамаке покачивалось мёртвое тело — сразу пять шпаг вонзились в тело несчастного, решившего вздремнуть.
Три измазанных клинка валялись на земле, куда сквозь плетёный гамак сочилась кровь, а два изделия толедских оружейников так и покачивались, торча из ран.
«Вовремя я, — подумал Олег, — а то бы сейчас с меня капало…»
Сопя, Олонец наклонил руку Сухова, державшую факел, и рассмотрел лицо жертвы, искажённое болью и страхом.
— Ксавье? — хмыкнул «генерал пиратов». — Эк тебя угораздило… Ладно, с утра похороним!
На пятый день пути флибустьеры вышли к Пуэрто-Кавальос, зачуханному городишке, приткнувшемуся к пристани между сельвой и морем.
Зато у хлипких причалов покачивалось трое мелких судёнышек, вроде торговых навиетто, и один флейт побольше, нёсший на борту две дюжины железных и бронзовых пушек.
Пираты будто обезумели. Мигом захватив корабли, они принялись грабить и жечь немногие постройки. Сожгли и склад с кожами аллигаторов — видимо, страсть к разрушению пересилила даже обычную алчность.
Нахватав пленников, их стали пытать, вызнавая, как пройти к городу Сан-Педро.
Франсуа Олонэ и сам приложил руку к истязаниям, пока не утолил жажду крови.
Оставив командовать подошедшими кораблями Моисея Воклена, «генерал пиратов» повёл флибустьеров на штурм Сан-Педро.
А Сухов подумал, что с него довольно. Спору нет, долг губернатору Тортуги вернуть надобно, это вопрос чести, но бестолково таскаться по лесам, рассчитывая, что где-то среди дебрей их ждут испанцы с сундуками, полными золота?
Извините, капитан Олонэ, это не наш путь.
— Бастиан! — крикнул Олег, поднимаясь на борт «Ундины». — Что нам досталось из добычи?
— М-мешки с индиго, к-капитан! Немного в-ванили, к-какао… А, я ещё десяток т-тюков крокодильих кож с-спас! Не то б с-сгорели. А я мыслю, ч-чего зазря т-товар жечь? В хозяйстве п-пригодится…
— Правильно мыслишь. Эй, люди! Поднимаем якоря!
— Мы уходим, капитан? — спросил с надеждою Айюр.
— Уходим! У Олонэ ни ума, ни удачи. Это самое… Сам сгинет, ладно, а ежели нас за собою потащит… Нам это надо?
— Не-ет! — заревела команда, изрядно оживляясь — таскание по лесам с живодёрами Олонца обрыдло всем.
— Отдать швартовы!
Наблюдая со шканцев за беготнёй матросов, Олег чувствовал две радости сразу — облегчения, освобождения от неприятных, тяготящих обязанностей и предвкушения пути.
Во всяком случае, приоритеты сменились.
Нынче ему не столько злато-серебро требуется, сколько адресок одной сеньоры…
И тут они с Морганом сходятся. Так почему бы и не объединить усилия?..
На палубу «Медузы» вышел Моисей Воклен. Заметив, что галиот отплывает, он прокричал:
— Куда вы, капитан Драй?
— За удачей, Воклен, в Порт-Ройал!
Моисей задумчиво поскрёб в бороде, переглянулся с Пикардийцем. Тот, поболтав керамическую бутылку с ромом, допил её содержимое, утёр рот рукавом и молча кивнул. Пора, мол, и нам сваливать.
И никто из капитанов не приметил индейской пироги, мелкосидящей посудины, что покинула неприметную лагунку и скользила с волны на волну, догоняя галиот…
Глава седьмая,
в которой Олег идёт в гости
Олег с наслаждением вдыхал «подсоленный», йодистый ветер с моря, будто отгонявший недавние воспоминания о парилке сельвы, о комарье и прочих удовольствиях тропиков.
А простор-то какой! Никакие стволы не застят горизонта, никакие кроны, где наперебой орут обезьяны с попугаями, не скрывают небо. Лепота!
Конечно, теперь, когда впереди не маячит спина Олонэ, надо обо всём самому кумекать, ну да ему не впервой. Знамо дело, на том стоим.
Скудная добыча позволит продержаться недолго, не даст с голоду помереть, а там, глядишь, и подвернётся чего. Вся надёжа на Генри Моргана…
Эта восходящая звезда пиратства женился недавно, взяв в жёны дальнюю родственницу по имени Элизабет, дом выстроил в Порт-Ройале, нынче поместье высматривает в долинах Ямайки.