И вот теперь старик храпел в своей спальне, а Мартин, легко преодолев расстояние до невысокого окна, во все глаза смотрел на очень изменившуюся, как ему показалось Кристабель.
- Ты…
- Я в ожидании, - прикрыла она глаза, пряча улыбку.
“В ожидании” - так она сказала. Не в тягости - в ожидании. И вот это оказалось уязвимым местом, думал Мартин, все равно что плохо заклепанная брешь в нагруднике.
- Никак, скачет кто-то, - услышал Мартин и прищурился. Из-за холма вывернул всадник. И очень скоро Мартин и остальные узнали в нем Пепито Лопеса, который пропал после прошлой стычки с Борджиа.
- Сеньор Бланко! - заверещал было Пепито, спешиваясь. И тут же перешел на полушепот. - Сбежал я! Держали нас с Гонсалво в самом пекле. Думали Гонсалво послать к его сиятельству графу с предложением сдаваться, ну и меня с ним заодно держали.
Уж конечно, такого охламона как Пепито, Чезаре Борджиа никогда бы не послал, подумал Мартин.
- А герцог-то меня сразу заприметил, еще в Олите, - продолжал тараторить Пепито. - Как глянет… Господи помилуй, я будто голый перед ним. Самая что ни на есть мерзость. Перепугался я, не приведи Господь - глаза у него как уголья, так и горят, вот не вру. Как есть сам сатана! И смотрит на меня. Испугался я, что он меня нечистым манером использует…
- А коня где достал? - прошипел потерявший терпение Мартин.
- Дак стоял оседланный, еле привязанный. Я вижу, что герцог советоваться стал с остальными, на меня смотреть бросил. Задом-задом да и ходу! В седле-то я крепок.
- О чем же он советовался? - буркнул Мартин. Про товарища парень даже не помянул, подумал он.
- Да что часть-то, небольшой отряд, пошел к Азуэло, севером. Чтоб замок, значит, занять…
Азуэло!
Граф вытребовал у Арнольфини всех его людей, даже Стефано Арнольфини принужден был вступить в войско графа, и защищать замок некому. Некому! Женщины, старик капеллан да человек пять слуг, которые с удовольствием поживятся хозяйским добром.
- Обойти его сиятельство… с севера… Чтобы прямиком на Вьяну, - сквозь зубы пробормотал Мартин, почти не думая ни о графе, ни о Вьяне. Собравшиеся сержанты молчали.
- Его сиятельство велел тут быть, - сказал, наконец, один из сержантов. Пепито он, судя по всему, не поверил. - Сигнала ждать.
- Ты остаешься за старшего, - кивнул ему Мартин. Слова сержанта его немного отрезвили. - Я беру первый десяток и скачу к Азуэло. С этого, - он махнул на побледневшего Пепито, - глаз не спускать. И с дороги.
Что рассказать тебе, терпеливый мой слушатель, о том, как Мартин летел меж холмов, как нахлестывал коня, спеша к замку Азуэло. О нет, никакого пылкого влюбленного не было и в помине - так волк летит навстречу другому волку, посягнувшему на его стаю.
Скоро смеркалось. Если замок атакуют - он увидит огни, увидит еще издали. Он молился - Господу Иисусу, Богородице и всем святым, которых мог припомнить, чтобы не увидеть огней.
Но у замка действительно полыхали не менее трех костров. Отослав одного из солдат к графу, Мартин пришпорил коня и выхватил меч… И остановился шагах в ста от замка - не найдя и следа врагов. Вот замок, темная махина, на которую спускался вечер. Костры. Всего лишь три больших костра - и никого возле них. Горели большие пирамиды сухих оливковых ветвей и хвороста, сложенные и подожженные, несомненно, умелой рукой. Его одурачили. Одурачили! Мартин расхохотался - несмотря ни на что, он чувствовал такое облегчение, будто его собирались казнить, уже подвели к виселице, поставили под петлю, и вдруг пришел приказ о помиловании.
Наверное, он подскакал бы к самим воротам, затарабанил бы в них. Замок никто не штурмовал, отчетливо понял он. И не собирался штурмовать. Негодяй Пепито…
И только сейчас Мартин увидел, что был один. Десяток кавалеристов, которых он взял с собой, бесследно исчезли. Они не последовали за ним, когда Мартин увидел костры. Они сочли за благо отступить. И Мартин расхохотался еще громче.
Обратные пятнадцать миль он ехал гораздо медленнее - его рыжий выносливостью не отличался, а отдохнуть не успел. Едва не вслух Мартин честил самыми грязными ругательствами и Пепито, и сбежавших кавалеристов, и весь женский род.
На землю давно успела спуститься ясная лунная ночь, когда он почти шагом въехал на холм, за которым должен был стоять его отряд. И вот тут Мартин замер, едва удерживая яростный вопль. Стоны умирающих, всхлипывания, мольбы и проклятия, сливавшиеся в невнятный негромкий гул, гарь и смрад… Мертво было между холмами. Мертво и смрадно было и дальше. Все было кончено за то время, пока он скакал к замку и почти шагом ехал обратно. Словно нарочно Пепито выманивал его именно тогда, когда Борджиа готовился к атаке.
Ни костров, ни остатков лагеря. Уцелевшие, должно быть, ушли ко Вьяне.
- Те, кто остался, ушли во Вьяну, - услышал Мартин. Словно ответили на его мысли. Лица человека, стоявшего в тени росшей на холме оливы, он не видел, но голос узнал сразу. Гибкий низковатый голос, который мог быть и грубым, и бархатным, почти ласкающим. Только безумец мог дожидаться его здесь; безумец - или вот этот человек. Чезаре Борджиа.
Человек выступил из тени, и лунный свет упал на его одежду, Мартин узнал черненый нагрудник того, кто едва не помешал ему выволочь из боя раненого де Бомона-младшего. Но на сей раз на Эль Валентино не было шлема - и потянувшаяся было к мечу рука Мартина опустилась.
- Я благодарю вас за псов, дон Мартин де Бланко, - начал Борджиа, и Мартин едва не вскрикнул от изумления - как чертов каталан догадался, что записка была именно от него?
Эль Валентино обезоруживающе улыбнулся, сверкнули в темной аккуратно подстриженной бородке белые зубы.
- Я хочу предложить вам должность капитана… Моего капитана. Это для начала, и очень солидное вознаграждение, - сказал он. - Вьяна будет взята - не завтра, так через месяц. Де Бомона обвинят в измене королю Наварры, и ему очень повезет, если его просто обезглавят.
Граф жив и на свободе, подумал Мартин.
- В конце концов, вы живы сегодня, благодаря мне, дон Мартин, - как бы между прочим, заметил герцог и улыбнулся шире. Мартин заскрипел зубами. - Нет, я не перекупал вашего мальчишку, он вполне предан вам. Достаточно было слегка напугать его, - взгляд Эль Валентино сделался вдруг таким мягким и ласкающим, будто Мартин был женщиной, которую герцог вожделел. - Вот так.
Против воли Мартин усмехнулся. И тут же оборвал усмешку - этот план Борджиа с ясностью доказывал, что каталан прекрасно знал о том, что Мартин непременно бросится к Азуэло, пренебрегая приказом и здравым смыслом.
- Вы умны, отважны и осторожны, - словно стараясь успокоить Мартина, продолжал Борджиа. - Я это ценю. После Наварры я намереваюсь вернуться в Италию, чтобы отвоевать свои земли. Видите, я с вами вполне откровенен. Присоединяйтесь. У нас с вами много общего. Что вам этот граф-наемник?
И правда, граф-наемник - Мартин в душе полностью согласился с таким определением для свого патрона. Очень хотелось ответить герцогу согласием. От Борджиа шла та веселая и захватывающая яростная волна, которую Мартин знал. Так пахнет человеческая удача. Но сейчас он не мог…
- Я желал бы ответить согласием, ваша светлость, - хрипло начал он. Луна скрылась за тонкое облако, и лицо Борджиа потемнело. - Но есть некоторые обстоятельства… Не могу, ваша светлость, - почти прошептал он.
- Чезаре, - голос Борджиа чуть дрогнул, и Мартин вдруг понял, что именно такого ответа Эль Валентино от него и ждал. - Зови меня Чезаре.
Он будто сбросил одеяние владетельного сеньора, не потеряв ни горделивой осанки, ни выражения силы во взгляде.
- Чезаре, - послушно повторил Мартин.
- Короли, владетельные сеньоры - как старые разбогатевшие шлюхи, - сказал Чезаре другим тоном. Голос его стал глуше. - Старые кокетки, которым нужны молодые горячие мужчины, чтобы поддерживать в них силу и страсть. Сперва они дают деньги и шепчут о любви. А потом продают тебя.
Он отвернулся и тихо свистнул. Послышалось конское фырканье и звон стремян. Слуга - непонятно, как и где он прятался, - вывел двух коней. Чезаре легко взлетел в седло одного, слуга вскочил на другого.
- Не спи со шлюхами, Мартин, - бросил Чезаре, поворачивая коня.
========== Глава 8, в которой говорится о лозах и гранатах, а затем наступает март ==========
- С ними надо говорить. Лоза как человек, любит умный разговор и ласку. Ну вот так, сейчас тебя подкормим, и ты восхвалишь Господа зеленью своих листьев, и принесешь плоды…
Для Нати самым трудным было не смеяться при виде почтенного дона Иньиго де Мендоса, когда он вот так двигался вдоль рядов начавших пробуждаться лоз, следил за тем, как они с Лисенком разрыхляли почву и подсыпали удобрения - навоз, смешанный с древесными опилками и еще какими-то темно-ржавыми кусочками, которые дон Иньиго добавлял в каждое ведро собственноручно. Научиться делать это оказалось не особенно трудно, хотя к полудню спина у Нати отчаянно болела от наклонов, а руки ныли. Но Лисенок доставал свой рожок - и его музыка словно возвращала им обоим силы.
Старый, толстый как винная бочка, Иньиго де Мендоса любил свои виноградные лозы сильнее, чем иная мать любит своих детей. Нати поняла это сразу же, и когда в первый же день по прибытии в Матамороса хозяин повел их в виноградник, постаралась расхвалить и развосхищаться его лозами так, чтоб задобрить старого кастильца. Этот человек жил ради лоз и ради вина и считал, что в мире нет ничего важнее лоз и вина. Виноград и вино были его богами, которым добрый католик дон Иньиго смиренно поклонялся.
Дни в Матамороса текли так медленно и однообразно, что каждый словно растягивался на целую неделю. И Нати казалось, что со времени их отбытия из Олите прошло по меньшей мере месяца три, тогда как прошло всего полмесяца. Они с Лисенком прижились в Матамороса довольно быстро, и конечно, львиная доля заслуги в том принадлежала Лисенку. Вечерами, когда работы в винограднике были закончены, а сеньор Иньиго усаживался в маленьком зальчике у горящего камина - он любил тепло, и в более холодной Наварре всегда скучал по кастильскому солнцу, - Лисенок и Нати также приходили, преувеличенно робко и подобострастно приветствуя важно кивавшего им хозяина. Старик раскуривал трубку - новшество, которое в Наварре еще не особенно прижилось, но среди кастильских дворян уже получило достаточное хождение, - и начинал ворчать на холодный ветер с гор, который был наслан как раз для того, чтобы погубить его несравненные лозы, привезенные из Бургундии, на дожди, на промозглую зиму. Наворчавшись всласть, он глубоко затягивался, выпускал кольцо дыма и бросал Лисенку: - Ну-ка, малый…
Лисенок понятливо кивал.
- О чем вашей милости угодно послушать сегодня? - спрашивал он. И, часто даже не дождавшись ответа, начинал рассказывать. Рассказывал он чудесно, и Нати вместе со старым Иньиго погружались в диковинный, страшноватый и упоительный мир, где добрым труженикам помогали маленькие домовички, где святой Петр вознаграждал бедняка, а святой Николай оживлял мертвых коней.
Тревога, которая не оставляла Нати днем, утихала, укладывалась как послушный пес. Все будет благополучно, думала она, погружаясь под журчание Лисенкова рассказа в зыбкую полуявь-полудрему. Все будет благополучно.
За две недели до того - Олите, Наварра
…После того, как они с Лисенком устроились в комнатке Хуанито, слуги и оруженосца Чезаре Борджиа, она начала быстро выздоравливать. Жар, вдавивший ее в постель, больше не возвращался, и слабость стала проходить. Лисенок ухаживал за нею как нянька, но его частенько вызывали в королевскую трапезную, где он был чем-то вроде приправы к основному блюду - потешные рассказы и шутки его, видимо, способствовали королевскому пищеварению.
- Шуты живали богачами в старое доброе время, - гордо изрек как-то Лисенок, и показал две золотые монеты, которыми его одарили король и королева. Потом, став серьезным, придвинул низенький табурет и поставил на него одну ногу.
- Что-то грядет, - он поморщился, поправляя задник башмака и не глядя на Нати. - Что-то мерзкое.
Герцога Валентино они почти не видели - тот с утра проводил учения с пехотинцами, потом, отослав Хуанито, подолгу совещался с военными советниками короля Иоанна. А вот Хуанито стал проявлять к Нати совершенно определенные чувства. Он старался каждый день чем-то порадовать ее, приносил лакомства и, положив их на столик, тотчас же испарялся. Когда Нати, поправившись, танцевала для Борджиа и короля, Хуанито сидел в уголке и следил за ее танцем с выражением такого благоговения, будто она была небесным видением.
Хуанито остался в Олите, когда Чезаре Борджиа с отрядом кавалеристов ранним утром выступил из города и двинулся на запад.
- Я бы так хотел стать солдатом, - с грустью говорил он, стараясь не глядеть в глаза Нати. - А то - что я такое? Надеюсь, его высочество в следующий раз возьмет меня с собой.
Но и после первой победы, и в компанию по отвоеванию у де Бомона графства Лерин Чезаре Борджиа своего слугу не взял.
- Надеюсь, его высочество… - брови Хуанито встали страдальческим домиком. - Господи, хоть бы с его высочеством все было хорошо.
Звучало это так по-детски, что Нати переглянулась с Лисенком, который сидел позади Хуанито и что-то мастерил. Тот улыбнулся и бесшумно выскользнул из комнаты. Хуанито, не заметивший этого, вновь устремил на Нати тоскливый взгляд.
- Полюби меня, Нативидад, - вдруг жалобно попросил он. Нати погладила его по щеке.
- Не могу, - ответила она. - Если ты думаешь, что я готова полюбить тебя только оттого, что ты видел меня голой… - Не говорить же этому мальчику про то, что ее телесная тяга к мужчинам перекрывалась отторжением рассудка, отравлялась чем-то до отвращения разумным и трезвым, как холодная вода, заливающая костер. И так было со всеми… почти со всеми. А к женщинам Нати не тянуло и вовсе.
Хуанито помотал головой.
- Нет, нет, нет, - поспешно заговорил он. - Ничего такого я не хотел. Твое сердце несвободно?
- Совершенно свободно, - заверила Нати. И вздохнула.
Какое-то движение почудилось у дверей. Незнакомый слуга в одежде королевских цветов вошел бесцеремонно, будто к себе домой, и вручил вскочившему Хуанито большое блюдо с гранатами.
- Для твоего господина. От его величества, - хмуро буркнул он.
Снаружи послышались топот копыт и голоса. Ржали кони, смеялись люди, лязгала амуниция.
- Его высочество вернулся!
И Нати поняла, что улыбается и не может удержать этой улыбки.
- Пойдем, пойдем, дорогой друг! - послышался голос Чезаре Борджиа. И он буквально ввалился в комнату вместе с огромным рослым капитаном кавалеристов. Тот был явно смущен и обрадован таким дружеским обращением прославленного герцога Валентино. Нати шмыгнула за занавеску - ей отчего-то стало жутко, будто от нее сейчас могут потребовать чего-то невероятного, что превышало ее силы и возможности, и не исполнить этого будет нельзя.
- Твои кавалеристы показали себя как нельзя лучше, - говорил Борджиа капитану. - Я уже рассказал о том королю и сегодня вечером, когда мы будем пить за победу, я повторю это перед всеми. Хуанито, мыться мне! - бросил он. Нужды в этом не было - Хуанито уже убежал готовить все необходимое.
- А теперь иди отдыхать и передай своим солдатам, что для меня честь идти в бой с такими молодцами, - Борджиа огляделся и заметил блюдо с гранатами. - Как кстати! Угощайся, мой добрый друг, - радушно бросил он и с помощью подбежавшего Хуанито принялся стаскивать грязную, забрызганную темным кирасу.
- Большая честь, ваше высочество, - пробормотал капитан, сграбастывая гранат. Фруктовый ножик в его руках был как детская игрушка. Разрезанный, гранат лопнул, обнажив багряную зернистую мякоть. - Пойду я, с вашего дозволения.
- Отдыхай, храбрый капитан. Вечером увидимся за королевским столом. Ты заслужил эту честь.
Но капитану кавалеристов не суждено было появиться за королевским столом. Вечером у него началась тошнота и нестерпимые желудочные колики.