- Нет, но и улучшений никаких. Порой мне кажется она вообще лишена души. Стоит посмотреть в эти стеклянные глаза…
- Отец, душа – это не только эмоции, отраженные на лице человека. Бедняжка перенесла сложную потерю. Ей требуется время, чтобы прийти в себя. Все, что мы можем сейчас для нее сделать - это показывать заботу и любовь к ней. Возможно, в какой-то момент она это поймет и выйдет из своей скорлупы.
Месье Мартин нахмурился.
- Об этом тебе в университете поведали? – его голос выражал крайнее недовольство. Знание – незаменимая вещь, однако заученные цитаты могут привести к потере собственного «я», оставить на его месте лишь призрак всех этих заумных ученых и специалистов «всего мира».
- Да, отец. Я недавно интересовался у профессора Мартина о текущем состоянии Лоры. Признаться, после разговора, мое сердце ощутило немыслимое облегчение. Он сказал, что это лишь внешнее проявление, там, где расположен мозг Лоры, все в порядке. Таким образом, она старается отгородиться от эмоций, которые возможно могли бы быть еще более губительны нежели ее сегодняшнее состояние, - молодой человек лишь успел взглянуть на переменившееся выражение лица Жерарда, как почувствовал, что его крепко обнимают и целуют, а женский голос нашептывает всякие сладкие слова.
- Мальчик мой, как замечательно, что ты приехал! Как же я соскучилась по моему малышу!
Франц улыбнулся: матушка вела себя привычно нежно и заботливо. Не было нужды отрицать, что такое отношение Францу нравилось и более того, какая-то часть его духа стремилась в гости к родителям, дабы наполниться этим трепетным чувством. Жизнь наедине с самим собой (а без семьи Франц себя так и ощущал) приедалась. Он искренне не понимал, как эти многочисленные сироты справлялись без отеческой и материнской любви. Как они засыпали, глядя в заляпанное каплями дождя, окно? Где проводили праздники, откуда брались ощущения безграничного, необъяснимого счастья? Нет, семья – это та частица света, которая способная сопровождать тебя до конца дней, дарить в трудную минуту надежду и прощать те заблудшие души, которые в самой первой своей ипостаси кажутся немыслимо раздражающими и злыми.
Молодой человек с удовольствием оглядел радостное лицо своей матери: морщинки вокруг глаз стали едва заметнее, прекрасные изумрудные глаза блестели от наполнявших их слез. Мадам Марисса де Мартин в молодости своей была неописуемой красоткой. Половина Франции мечтало жениться на ней, продолжить потомство в соответствии закона красоты и очаровательности. Однако Марисса привыкла следовать зову сердца, чем разочаровала как глубоко верующих родителей, так и многочисленных поклонников. Она приняла предложение Жерарда – бедного, ничем не примечательного (разумеется, кроме «сияющей, освещающей все вокруг улыбки и нежного голоса) студента. Родители отказывались подчиняться воли дочери, однако спустя несколько дней скандала и сердечных мук дочери, они смирились, ибо дочь они сравнивали с неоценимыми богатствами и чуть ли не поклонялись ей. Благодаря бабушке и дедушке Франц смог поступить в университет, дед поговорил с профессором Ривзом, отчего его сразу же зачислили и не стали задавать те ужасные вопросы, коими заваливали остальных. Францу было стыдно признаться, но из всех членов семьи наиболее близок по духу ему был дед. Пусть и чересчур набожный, от науки отказаться месье Жуан так и не смог. «Все, что на земле происходит, не может продолжаться без ведома Божьего», - оправдывался он. Мысль Божия, а значит и наука Божия. Что ж, такое заключение невозможно было опровергнуть. Конечно, можно было утверждать, что наука – дьявольская сфера деятельности, однако и то, и это имело право на существование.
- Маман, ты все такая же прекрасная! – улыбнулся Франц, обнимая женщину.
- Брось, мой мальчик! Я – увядший цветок в некогда цветущем саду… - грустно возразила матушка. – А вот ты у меня красавец! Сейчас же велю слугам подать что-нибудь к столу. Ах, если бы мы только знали, что ты надумаешь порадовать нас сегодня своим визитом! – воскликнула Марисса, уже выбегая из гостиной. – Жоржета! Жоржета!
- Хорошо, что ты зашел, Франц. У меня к тебе дело, - кашлянул отец, указывая на диван, предлагая сыну сесть.
Франц слегка кинул и принял предложение, удобно устраиваясь на глубоком мягком диване.
- Ты, вероятно, знаешь моего старого друга Гренуара? – отец дождался согласного кивка и продолжил, - так вот о нем и пойдет речь. Старик он одинокий, мышление странное – мечтатель, верно. Не мог бы ты в свободное от прочих дел время посвятить этой персоне? Я не обижусь, если ты откажешь, Франц, - Жерард громко шмыгнул носом и достал белый, накрахмаленный платок с фамильной вышивкой. Насморк у него особенно ожесточался в теплые летние дни.
- Что Вы, отец, это такая малость! Конечно же, я навещу месье Гренуара. Справлюсь об его здоровье, по возможности развлеку рассказами о городской жизни. Вы можете не беспокоиться на этот счет. С этой минуты он будет находиться под моим личным наблюдением, - заверил отца
Франц.
«Наверное, это сопливый маленький старикашка, сидящий около окна и только ожидающий различных скандалов и интриг. Как же мне не помнить его, если все скандалы в доме непременно начинались с прихода месье Гренуара. Матушка лила слезы, отец бил по стулу, слуги старались не попадаться на глаза – Гренуар же всегда играл роль яблока раздора», - зло размышлял Франц, уже лежа в своей комнате, глядя в кажущийся бесконечным, высокий потолок.
Комната в поместье казалась дворцом по сравнению с той клетушкой, где он проводил основное время. Парень бы никогда не посмел привести друзей в свой родной дом, ибо это могло означать лишь его хвастовство, желание покрасоваться перед студентами. Таких не любили, более того, презирали. «Господа» держались ото всех остальных студентов особняком, при этом они не выражали ненависти или издевательств. Однако, такое миролюбивое отношение объяснялось ничем иным как малодушием и малочисленностью «богатеньких». Франц, признаться, находился в неком замешательстве, долгое время не решаясь сделать выбор в пользу какой-либо группировки. Все определил случай. Франц уже с первой недели произвел колоссальное впечатление на всех преподавателей университета и получил «привилегированное» задание от профессора физики Годрика. Засидевшись в библиотеке, парень не заметил, как на город спустились сумерки. Естественно, он не мог дойти до своей маленькой комнатки на Бурлейне*** без непредвиденных обстоятельств. Хулиганов и карманников развелось намеренно, каждый будто только и ждал ночи, чтобы выпрыгнуть из-за угла и наброситься на свою добычу. Несколько парней скрутили Франца, один из которых больно ударил по колену. Не в силах устоять, студент кубарем свалился вниз с подачи остальных парней. В этот самый миг противный смех главаря банды прервался, а легкий, едва уловимый для слуха хруст мог свидетельствовать лишь об одном – рука главаря сломана. Парни не стали испытывать судьбу и бросились наутек, будто завидели кого-то знакомого и страшного. «Какие же вы, богатенькие, неприспособленные. Того и гляди подкараулят где-нибудь в углу и поминай как звали», - усмехнулся сзади стоящий парень. Франц обернулся и едва снова не свалился с ног. На него, хитро прищурившись, взирал хрупкий, светловолосый юноша, по облику не больше 17-18 лет. «- Да, ты я посмотрю, оживший Робин Гуд», - ответил Франц, но тот лишь пожал плечами. «Ничего общего. Робин спасал нищих, отнимал деньги у богатых. Те парни больше похожи на твоего героя».
Так Франц определился с выбором. Оказалось, что они учились на разных факультетах, поэтому он не смог сразу припомнить лица юноши. Маркэль, а именно так звали неустрашимого юношу, познакомил Франца со своими друзьями, трое из которых учились с ним на одном отделении. Мир как будто стал ярче, Франц не понимал, как можно было сомневаться: выбор теперь казался абсурдным. Те маленькие, «золотые» группы лишь внешне оставались невозмутимыми и надменными, на самом деле они держались так лишь из доброты и безразличия остальных студентов.
Франц с улыбкой вспоминал о прошедших за эти два года событиях. Более всего ему было приятно думать о прекрасной нимфе, легкой и воздушной Софии – дочери лавочника. Они жили этажом ниже, а девушка часто находила повод заглянуть к своему соседу: пусть это была лишь просьба занять соли, муки, других продуктов. Часто Франц сам был инициатором «случайных» встреч. Они не гласно выработали план пересечений: утром, когда Франц неторопливо шагал к университету, София нарочито медленно направлялась в лавку дабы убраться и приготовить все к торговле. Их взгляды пересекались, Франц ловил нежную, легкую улыбку, тихое «здравствуйте». Мгновение, но какое же приятное! Целый день эта секунда могла проливать свет на душу влюбленного студента. Вечером история повторялась. Они могли встретиться на лестнице, если повезет, Франц даже мог коснуться бархатной кожи, приблизиться настолько, что ощущал трепетное дыхание девушки. Все эти игры разжигали огонь в душе студента, дарили незабываемые мгновения. Он даже не мог сказать наверняка, хотел ли он сблизиться с Софией, ведь это могло означать падение идеально созданного им образа. Сама девушка не раз пыталась объясниться с Францем, но тот прерывал ее ненавязчивой шуткой, извинением, просьбой и тому подобное. Идеал в лице жены невозможен, ровно, как и в лике любовницы. Нет людей достойных воображения, все это лишь россказни драматургов, писателей.
Франц прикрыл глаза. Ему показалось, что ветерок треплет волосы, он подался этому приятному ощущению, София склонилась над ним, нашептывая всякие нежности, коснулись лба его нежные прохладные губки, все вокруг было великолепным, сюрреалистическим. Но вдруг неведомая сила подтолкнула Франца, он вздрогнул, когда почувствовал на шее острые когтистые лапы. Нет, это не была его любимая, голос, сладкий и певучий, сменился скрежетом:
- Они придут! Они придут!
Не хватало дыхания, все вокруг пылало огнем…
- Они прииидут! Франц! Франц!
Франц протяжно застонал и… открыл глаза. Вот его огромная комната: над ним склонилась обеспокоенная мать, все еще сонная, одетая в одну лишь ночную рубашку.
- Мальчик мой, тебе приснился страшный сон?
Франц кивнул и тяжело вздохнул.
«Всего лишь сон, непременный и обязательный в силу долгих дум и недавних обстоятельств, связанных с сестрой».
- Ничего страшного, просто сон… - улыбнулся парень, устало прикрывая глаза. Сон, правда, повторялся уже третью ночь…
Старик жил недалеко от центральной улицы, прямо за старой каменной стеной, которая представляла собой некое подобие раритета. Говорят, ее построили задолго до возникновения Франции. Обшарпанные стены, запущенный садик, состоящий лишь из редких деревьев и пожелтевшей, а местами и почерневшей травы – все это принадлежало месье Гренуару. Особняком его дом можно было назвать будучи совершенно слепым или под особенными чарами алкоголя. Ворота оказались не заперты, но Франц совершенно не удивился этому, грабители наверняка обходили это место стороной, даже близко не чувствуя наживу.
Франц осторожно вступил на каменную ступеньку, отмечая, что практически вся стена заросла мхом. На двери висела табличка «Осторожно, умник, подумай трижды, прежде чем оповестить о своем визите. Но, если все же надумал, стукни три раза, если дело может подождать. Два раза, если дело не ждет отлагательств и один…»
«К черту, - подумал Франц, отрываясь от столь «занятного» чтива. – Старик просто свихнулся, это же очевидно».
Он громко постучал, все же отмечая про себя четыре громких стука. Где-то внутри эхом разошелся гром, молодой человек ощутил едва заметное движение под ногами, будто сама земля сотрясалась от пришедшего в оживление дома.
«Досчитаю до десяти, и будь что будет. Отцу передам, что не смог застать этого странного субъекта».
Однако, Франц остановился лишь на «пяти», когда дверь с противным скрежетом начала открываться, а на пороге показался низенький, неказистый пожилой мужчина с взъерошенными седыми волосами и плотно запахнутом темно-коричневом халате. На ногах у Гренуара блестели черные лакированные ботинки, совершенно не домашняя обувь.
Разумеется, никакого приветствия Франц не дождался, колючий взгляд не выражал никакой любезности.
- Здравствуйте, месье Гренуар. Я Франц, сын Жерарда де Мартина, вашего друга. Он беспокоился о Вашем здравии, а потому отправил меня справиться о самочувствии. Передаю его искренние извинения, он не смог сам нанести Вам визит, понимаете, домашние хлопоты… Моя сестра… Лора…
Старикашка внезапно зло усмехнулся и прервал речь студента кашлем.
- Свихнулась, бедняжка после такой романтической поездки?
Франц оторопел. Он не помнил, чтобы отец рассказывал своему другу о трагедии. Да, они вообще старались по возможности все держать в тайне дабы Лора, когда придет в себя (а это обязательно случится), чувствовала, что в обстановке общества все события, произошедшие с ней ранее не имели какого-либо, даже малейшего, отпечатка.
- Откуда Вы знаете? – поинтересовался он строго.
Старик напоминал шаловливого ребенка. Он всплеснул руками и снова засмеялся.
- А не все ли равно? Ты пришел сюда, чтобы развлекать меня, так будь добр: перестань быть скучным и заносчивым мальчишкой, - он отошел в сторону, тем самым приглашая незадачливого гостя войти.
Внутри все оказалось менее ужасным. Просторная комната, освещенная несколькими лампами, синее кресло, стены, выкрашенные в тот же цвет. Нетрудно было сделать вывод, что старик предпочитал именно этот холодный, успокаивающий оттенок.
«Одиночество, - грустно подумал Франц, - это то, что боятся все люди. Столкнуться с ним в конце своего пути – самое страшное, что может быть всем человеческом существовании. Безысходность».
Он устыдился своих предубеждений относительно этого бедного старика и заставил себя улыбнуться.
- Хорошо, месье Гренуар. Может, заварить нам по чашечке чая? Где у Вас кухня или столовая? – студент прошел вглубь комнаты, пытаясь найти там еще одну дверцу.
- Ух ты, какой шустрый паренек вырос! Не у всех такие блага, парень. Все, что ты видишь – это мое владение. Эта комната, старая мебель, плесень в углу, мышки в норке – это все мое. Мне достаточно, - подал плечами старик, усаживаясь в старое засаленное кресло. – Лавочник приносит мне каждое утро свежеиспеченные булочки, мадам Берфье такая милая, что позволяет обедать у нее, а ужин… ужин мне не нужен. Наедаться на ночь вредно для здоровья, мне так один знакомый доктор говорил.
Франц согласно закивал в ответ. Чай делать совершенно не хотелось, а тем более, распивать вместе с чокнутым стариком. Он даже не представлял, какие темы могут его заинтересовать.
- Не волнуйся, долго я тебя не задержу. Мне нужно тебе кое-что передать. Не спрашивай, от кого – все равно сам в свое время поймешь. Пока лишнее знание лишь усугубит ситуацию. Подойди к той полке, - Гренуар ленивым движением руки указал на низенькую полку, висящую прямо над сломанным каминном. – Возьми книгу.
Франц сделал, как ему велели. Книга была покрыта толстым слоем пыли, обложка имитировала золотое покрытие. Узор был весьма странным, при ближайшем рассмотрении напомнил крест.
- Что это? – недоуменно поднял брови Франц.
- То, зачем ты сюда пришел. То, что ты держишь в руках, не имеет цену. Будь она сотворена из чистейшего золота и вся покрыта бриллиантами или просто из обыкновенного картона – бесценна. Любой бы положил жизнь за нее. Она – твоя, - старик скрестил руки на груди. Он не улыбался, выражение его лица было нечитаемым.
Франц чуть ли не расхохотался. Старик точно сумасшедший, раз верит в такую ерунду.
- Что это за книга? Там есть какая-то ценная информация? – приличие никто не отменял.
- Книга Жизни, парень. Да-да, та самая, что описывается в Библии. Книга, в которой записаны имена праведников, - не похоже было, что старик шутит. Похоже, дело обстояло куда хуже.
Франц нахмурился.