– Ну, – сделал неловкую паузу Паркер, – он был достаточно колоритным и запоминающимся. Я узнал много чего нового, впечатлений масса! – Мэй потрепала его по волосам и поправила очки, – А как ты провела время?
Она отделалась странным нервным смешком и махнула рукой. Это значило только одно: к ней снова подбивал клинья очередной ухажёр. Но между счастливым будущим с мужчиной и племянником она всегда выбирала второе и даже не задумывалась. Может, были вещи, которые они с Питером и не обсуждали, но эта семейная полуматеринская близость всегда возбуждала в них обоих странное щемящее чувство нежности, сладкую платоническую любовь, странную полуопеку-полузаботу. Не каждый ребёнок мог получить такую отдачу от матери. Но Мэй ложила себя на алтарь светлого будущего несчастного потерянного подростка, который кроме неё больше ничего не имел. Они были друг у друга тем, что называют смыслом жизни. И мальчишка мечтал отплатить тем же, что получал сейчас: сделать так, чтобы тётя в будущем не нуждалась ни в чём. Если Питер надеялся остаться с тётей навсегда, то Мэй знала, что рано или поздно птичка покинет родное гнёздышко.
– Идём, ты опоздаешь. Я уже сделала тебе обед с собой. Овощной перекус. Я сделаю всё, чтобы на своём дебюте ты блистал. Постараюсь выбить выходной в субботу, чтобы собственными глазами узреть, какой фурор ты произведёшь среди других. – Женщина чмокнула его в лоб, – иди и собирай рюкзак.
Питер закивал, пряча блеск своих глаз под длинными рыжеватыми ресницами. Ранец для балета у него собран всегда заранее, даже если поднять подростка тёмной ночью, для танцев и практики он всегда будет полностью экипирован. Подняться и схватить сумку не занимает много времени. Парень скидывает джемпер, набрасывает на плечи толстовку. Неуютно по тёмным улицам добираться домой без капюшона на лице. Однажды наступив на эти грабли, вновь бояться того, что кто-то трахнет тебя за поворотом, Паркер не имел ни малейшего желания. Впрочем, это было три года назад, и тётя уже успела подарить ему три шокера и один складной нож. Физическая сила, выносливость и гибкость позволяли переживать остальные менее опасные невзгоды. Это было более, чем хорошо, при таком-то раскладе.
Питер запрыгнул на переднее сидение машины, и первые минут пять они ехали в тишине. Магнитола сломалась ещё четыре среды назад, так что музыки давненько не было слышно в салоне. Впрочем, старые песни часто сопровождали нравоучения от тётушки, которая была щедра на них в любой миг жизни.
– За тобой заехать вечером, или ты сам доберёшься? – тётя Мэй всё своё зрительное внимание уделяла дороге, но то, что её взгляд не был направлен на племянника, ещё не означало, что она совершенно не думает о нём. Более половины мыслей этой героической женщины всегда крутились вокруг малыша Питера, который не мог определить того, хорошо это или плохо.
Иногда опека переходила здоровые границы. Подросток испытывал странные противоречивые чувства отягощения его всем этим. Он испытывал злость по этому поводу нередко, но она проходила быстро: Питер – всё, что есть у Мэй. И её забота – пусть и не всегда нормальная – проявление любви во всей красе. Она обоснована, и у Паркера нет аргументов против неё. Иногда приходится мириться с тем, что нам не по душе. Всё проходит – пройдёт и это.
– Я сам доеду, ты не волнуйся только, если я снова вернусь поздно. Ради всего святого, не звони в участки! И в морги тоже! Я буду дома к одиннадцати, но рассчитывай на погрешность. Могу застрять в пробке или просто минут пять у поворота ловить ворон. Ну, ты и сама знаешь, – машина останавливается у ворот танцевальной студии, – не скучай без меня.
Парень подарил ей солнечную улыбку и захлопнул дверцу. Он слышал, как Мэй проводила его взглядом до самого входа и завела мотор только тогда, когда силуэт племянника исчез за дверью.
Питер радушно ответил на приветствие консьержа, прошёл к шкафчикам, и уже собрался разуться, как ощутил на коже странный прожигающий взгляд. Он обернулся и встретился со своей сухонькой высокой учительницей-хореографом. Её волосы привычно были убраны в высокий пучок, скрытый за тонкой капроновой сеткой (это она носила лишь для того, чтобы не отвлекаться на испортившуюся прическу), а лицо было каким-то заинтересованно-задумчивым.
– Питер, – голос звучал странно сконфуженно, высоко и глухо. На секунду парень даже подумал о том, что от волнения или испуга у него попросту заложило уши. – Нам придётся перестроить танец. Теперь ты будешь центром. Предыдущий мальчик был травмирован, и принять участие в выступлении он не сможет. Сказал, что даже в балет вряд ли вернётся в этом году.
– Что произошло, мэм? – ошарашенно спросил Паркер и так и застыл с наполовину развязанными шнурками кеда между пальцев.
Женщина покачала головой, пробормотал что-то сконфуженно настолько, что едва ли удавалось разобрать хотя бы отдельные звуки. Питер недоверчиво сощурил глаза и вновь вернул своё внимание шнуркам. Он с шуршанием вытащил пуанты из ранца, несколько минут только крутил в руках, пристально разглядывая. Они уже износились от частой практики. Подросток очень надеялся, что они не развалятся до субботы. А после дебюта, если повезёт, он бы мог получить спонсора в виде какого-нибудь благотворителя, увлекающегося балетом, или завоевать награду, которая окупила расходы на танцы хотя бы временно. Тётя Мэй не была мешком с деньгами, который бы обеспечил беззаботную жизнь всей своей семье.
Питер быстро переоделся и скрылся в танцевальном зале. Там его встретили восемь недружелюбно настроенных парней, которые танцевали вместе с ним. И это очень сильно нервировало. Только идиот бы не понял: за место в центре надо было сражаться. Чтобы быть успешным, нужно перегрызть глотки всем своим соперникам.
***
Напуганный возможностью потерять ведущую роль, Паркер провёл все четыре дня в паранойе. Он не только постоянно оглядывался, но ещё и тренировался в любую свободную минуту. Его пуанты развалились аккурат в пятницу вечером, как только парень снял их. Для выступления были подготовлены отдельные, цвета такого почти карминового. И, учитывая чудовищно любовь Питера к красному (а ещё синему, который в его костюме тоже имелся), тот был доволен, как слон. Тётушка так и не смогла получить выходной на субботу, но точно могла отвезти племянника на выступление. Она была вечером в таких расстроенных чувствах, что даже забыла об ужине.
В день Х утром Питера застал врасплох мандраж. Так что напоенный успокоительным, он совершенно не думал о том, что кто-то мог напакостить ему. На входе парень столкнулся с Пеппер Поттс, которая тут же задала ему несколько вопросов. Где-то позади неё плёлся Тони, на которого мальчишка не обратил совершенно никакого внимания. Старк же испытывал смесь удивления и уважения: сегодняшняя звезда прессы была настолько спокойна, что выглядела скорее почётным гостем, чем тем самым танцором. И тени улыбки не мелькнуло на лице Паркера за всё то время, что мужчина видел его. Это было непривычно и так по-своему волнующе, что Тони сам испытывал весь тот мандраж, что сейчас совершенно не беспокоил подростка.
Питер уверенно прошёл за кулисы, и вот тогда-то его и настигла паника. Перед сценой одного из известнейших Нью-Йоркских театров собиралась целая толпа из хотя бы мало-мальски известных личностей. Но ни одной мыслей не просвистело в юношеской голове по поводу Старка. Это было в некотором роде хорошо. Иначе Паркера бы просто свалил с ног страх облажаться. Он достал из ранца костюм и пуанты, переоделся, но обуваться сразу не стал, оставив свои туфельки на предназначенном ему стуле. Ведь в запачканных вещах он произведёт впечатление не самое для своей карьеры благоприятное. Он не грязнуля и обращается с вещами аккуратно настолько, насколько это вообще можно. Телефоны и ранцы не считаются.
Гримёр почти ничего не делает с лицом Питера. На нём как-то слабо отражается начало пубертатного периода: ни прыщей, ни покраснений. Конечно, россыпь мелких веснушек всегда будет на его коже, но это пигментация всему виной. Да и сегодня они как раз подойдут под его красный костюм, делая его более живым. У гримёра немного работы именно с этим мальчишкой в числе других: лишь подчеркнуть глаза и губы, чтобы его лицо с дальних кресел не выглядело одним молочно-бежевым пятном с блестящими бусинками глаз.
Действие успокоительного заканчивается, и Паркера снова охватывает нервная дрожь. Только слепой бы не заметил его дёргающегося глаза и побледневшей шеи с лицом. Резкий контраст его кожи с одеждой создавал невообразимый вид: мальчишка выглядел маленькой нимфой среди тех, кто должен был танцевать рядом с ним. Хореограф пожала плечами и пожелала удачи, оставаясь лаконично сдержанной, хотя ей тоже было непросто. Всё лицо её выражало бедность ситуации: никто не хотел, чтобы центром стал Питер. И его отвлечённость играла им на руку.
– Ну, выходим, выходим, – похлопывает их по спине преподаватель, – Паркер, поспеши!
Парень пожимает плечами и быстро затягивает ленты пуант, делает несколько шагов и кривит лицо. Ноги колет, они начинают зудеть, будто опускает ступни в кастрюли с кипящим маслом. Но разве можно вот так просто отказаться от того, к чему шёл годами? Питер, проглатывая слёзы, выходит на сцену. Его лицо становится белее чистого листа бумаги, бегают глаза, подрагивают плечи. На него устремлены восемь взглядов, полные ненависти, желчи, зависти и победного презрения.
Питер едва может встать в стойку и не поморщиться, и Старк с первого ряда видит это отлично. Это же замечает и Пеппер, лицо которой тут же принимает тяжёлое и разочарованное выражение.
– Он не вытянет, Тони, – качает головой она, – пуанты изнутри натёрли стекловатой. Он был очень опрометчив, раз получил ведущую роль и не поберёг свои вещи, – мисс Поттс действительно грустно от этого.
Паркер от них на расстоянии вытянутой руки. Отсюда видно, как у него трясутся коленки, как бьётся жилка на виске и пот скатывается по изящному изгибу шеи. Мальчишка делает глубокий вдох и танцует, будто забывая о силе притяжения, о собственной боли, о устремленных на него взглядах. Питер не может опозориться, и катящийся по лбу пот смешивается со слезами. Он скачет, становится на цыпочки, изгибает просто невообразимо весь свой стан. И Пеппер рядом задыхается, как и сам Тони. У этого мальчишки такой талант, такие способности и почти никаких возможностей. Он беден и несчастен.
Старк набирает Пятнице, которая вносит подростка в реестр новых стажёров. Он всё решил: Питер получит не только спонсорство, но и работу. Мужчина не замечает, как танцевать все прекращают, скрываются за занавесом, как исчезает ссутулившийся силуэт Паркера, который едва ли может наступать на ноги. Если сей же час не отвести того в больницу, то его могут не только отстранить от занятий. Можно потерять балет для себя раз и навсегда, если будет нарушена работа нервных волокон, или хуже того – в кровь попадёт какая-нибудь зараза.
Тони вызывает своей невесте машину, свой личный кабриолет оставляя здесь. Он решает, что дождётся мальчишку у двери: тому явно нужна квалифицированная помощь. Но Паркера нет ни через минуту, ни через пять, ни через почти десять. Мужчина совершенно нетерпелив, потому что медлить при таких травмах не рекомендовано. Он вздыхает, входит в театр, но внутри теперь только уборщики и постоянные работники. Старк ищет чёрный вход-выход, потому что всё очевидно.
Тони видит тонкие подрагивающие плечи, взлохмаченные кудри мягких волос и стоящие рядом с ним на бетонной ступеньке заношенных кеды. Хочется поздравить с победой, поздороваться, но слова так и застревают в горле, стоит только на звук шагов Питеру повернуть к нему своё заплаканное личико, покрыто красными пятнами, но сохранившее свою бледность. Щёки от слез мокрые и вдруг осунувшиеся. Мальчишка перед ним весь как на ладони.
– Тебя нужно отвезти в больницу, – севшим вдруг голосом произносит Железный Человек. Тонкие губы Питера искажаются в измученной усмешке.
– Моя медицинская страховка не покроет это, – бросает подросток, и только тогда Тони замечает его красные ступни.
В голову ни одна мысль не лезет. С трудом собравшись, мужчина пригоняет к заднему двору театра, как выразился Паркер «чумовую тачку».
– Зато моё спонсорство покроет, – со странной бережной нежностью пробормотал Старк и просто без лишних движений подхватил мальчишку. Тот оказался лёгким настолько, что едва ли ощущался его вес.
Паркер предпринял слабую попытку взбрыкнуть, но был усажен в кабриолет прежде, чем успел придумать хоть какие-то возмущения. Он облизнул пересохшие губы, глупо похлопал глазами и обернулся на мужчину, который молча завёл машину и явно направился в сторону больницы. Хочется протестовать, но подросток только закусывает внутреннюю сторону щеки. Это странное ощущение, полурежущее, цепляющее, заставляющее страдать. И болезненно-белоснежное лицо Питера становится пятном посреди кабриолета Старка.
Хочется покрутить головой, взглянуть на прохожих. Тони обычно никого не развозит в своей личной машине, даже Пеппер. Они всегда едут отдельно, хотя в этом нет особой нужды. Он единожды подбросили Брюса Беннера, чтобы провести совместно исследования тессеракта, но это было довольно давно, да и тачка была другая. И очень интересно видеть, как всякие агрессивные фанючки делают фото и уже забивают ими твиттер. Пятница учтиво чистит больше пяти шестых из всех публикаций.
Тони так и терзает навязчивая мысль: смотри, вкушай, наслаждайся. Только мальчишка белее северной звезды, трясётся весь, покрасневшими глазами смотрит на свои тонкие почти паучьи пальцы – плевать, что у пауков нет пальцев вообще, их лапки скорее напоминают кошачьи. И Паркера, как котика, хочется почесать за ушком, погладить загривок, потрепать по голове. И от этих мыслей коробит и мучит, потому что разве можно вести себя так с раненым ребёнком?
Питер сцепляет зубы, глотает свои страдания, беззвучно скулит, шумно дыша через нос. И кровь отливает от его лица куда-то к конечностям, делая его руки похожими на просто красные пятна. И искоса бросая взгляды на Тони, мальчишка думает, что попросту не доедет. Его саднит всего, только раны заметной нет, но их множество-множество мелких, которые всё будоражат под кожей и плотью. Будто мозг разжижается медленно до консистенции воды. Мысли свистят неприятно, так что подросток не может их подумать. Он просто оглядывается, а район совсем не знакомый. Он где-то в центре самом Манхэттена, только вот такой чужой и пугающе шумный и оживлённый.
Они тормозят перед огромной высоткой частной клиники, и Паркер цепляется за сидение в страхе, и его глаза блестят мелкими искрами алого и бургунди. У Питера карие глаза, и Старк замечает это только тогда, когда ему выносят каталку, когда тонкий юношеский стан всё ещё не даёт на тело никакой нагрузки. Переложить мальчишку так просто, будто у него только кости под кожей, будто ни мышц, ни растяжки, ни этой странной душевной силы. Ощущения от прикосновений к Питеру жидким радием расползаются под кожей, и это странное жгучее чувство приятно щекочет едва ли не всё естество.
– Ты святым духом питаешься?
– Если бы, мистер Старк, если бы, – тихо-тихо в ответ хнычет мальчишка и просто обессиленно свешивает руки.
Тони испытывает дикое желание накричать. Кто доводит до такого состояния невинных солнечных детей?! Ему место в могиле, в адском котле, где угодно, но не в голове маленького доверчивого Питера, который ради похвалы и на рельсы ляжет, если скажут. У него на локте кожа натянута так, что едва не рвётся, стоит только согнуть руку. Старку просто страшно смотреть на юношеское тело, которое похоже на иссыхающего древа ветвь, такую тонко-вытянутую. Мальчишка совсем не выглядит здоровым, скорее замученным, будто его пытают месяцами, голодом морят. И даже представить сложно, каких усилий стоит Питеру такой оглушительный успех.
– А как же тётя..? – ломающимся голосом спрашивает пацан, тушуется под взглядом высланного из здания врача, и бледность его кожи выделяет большие блестящие глаза.
Тони вздыхает, бросает короткий взгляд на Питера, тонкие пальцы которого вцепляются в ручку каталки со стороны миллиардера. Парень не смотрит на него, отводит глаза, подрагивает, размыкая губы во время вздохов.
– Она не узнает. Я позабочусь. А ты езжай в палату и лишний раз попусту не раскрывай рот.