У Кеншина не было времени, чтобы как следует восхититься своим мечом, потому что сразу после этого Мастер повел его покупать теплую одежду на зиму. Теперь у него были новая рубашка, штаны, очень теплые и странные меховые сапоги, уродливая шапка и тяжелые рукавицы. Все это было закатано в одеяло, добавив ему веса. Он никогда в своей жизни не владел таким количеством вещей, и томительные сомнения продолжали нашептывать ему: «Ты не можешь быть так удачлив, не можешь получить так много – ты не заслужил».
Тем не менее, Мастер купил все это для него и дал понять, что это необходимо, так что, может, все нормально? И, учитывая то, что произошло вчера… «Кеншин, ты идиот». Так что он решил игнорировать подкрадывающиеся сомнения и растоптал их в своем воображении в довершение ко всему. Потом отряхнул руки, только чтобы получить от Мастера вопросительный взгляд. Он невинно улыбнулся мечнику, получив взамен усмешку.
Может, мы оба учимся, подумал он счастливо, чувствуя себя еще лучше.
И когда они покупали продукты, он осмелился дернуть Мастера за рукав, привлекая его внимание прежде, чем тот заплатил первую цену, названную продавщицей. Мастер отрывисто извинился перед торговкой за прерывание и потащил его на обочину, требуя объяснений.
– Никто не платит первую цену. Вы должны торговаться. Это игра, – отчаянно объяснял Кеншин Мастеру, надеясь, что не вызовет его разочарования.
Но это важно – Мастер потратил уже так много денег на меня. Он внутренне сжался, но затем тряхнул головой. Нет, если он может помочь чем-то, то не должен сомневаться. Мастер поднял бровь и долго смотрел на Кеншина, прежде чем уголки губ поднялись немного вверх, и он усмехнулся.
– Полагаю, ты должен знать о торговле. Тебе очко. Спасибо, Кеншин.
Этот знак одобрения был настолько очевиден, что Кеншин почувствовал, как его сердце распирает от гордости. Я хорошо справился! Потом момент ушел, Мастер вернулся к продавщице и начал длинный поединок торгашества. Холодность мечника все разгоралась, он казался все более и более напряженным, но, наконец, сделка была окончена наилучшим образом, без лишней ругани или дальнейших неприятностей. Потом Хико-сан спросил его:
– Ну, как я справился?
Кеншин подумал, прежде чем застенчиво улыбнуться:
– Хорошо. – И, помолчав, осмелился добавить, – Но она выиграла.
Взгляд Мастера пронзил его, его холодность застыла в неподвижности, и шепот сомнений просто таки закричал Кеншину, что он был слишком груб, перешел границы… Но потом мечник усмехнулся, покачал головой и взъерошил ему волосы.
Они пробыли в городе недолго. Мастер сказал, что жить в городе дорого, но Кеншин и раньше думал, что все это из-за людей. Так что они снова шли, и, поскольку Мастера ничего не тормозило, он снова пошел в своем обычном темпе. Кеншин быстро утомлялся, так что время от времени им пришлось останавливаться на перерыв, когда он просто не мог продолжать. Однако когда он спросил об этом, Мастер заявил, что это полезно для обучения.
Вдобавок каждое утро и вечер после еды Мастер заставлял его отрабатывать базовые удары его новым мечом. Это был простой прямой удар в голову, и, повторяя его раз за разом, Кеншин не мог не поинтересоваться, насколько он полезен. В конце концов, он никогда не видел, как кто-нибудь его использует. Когда он, наконец, осмелился спросить об этом, Мастер признался, что в бою этот прием не очень практичен, но это первый важный шаг, поскольку научит его правильно держать клинок и поможет сформировать «правильную осанку».
После тренировки Мастер рисовал палкой картинки на земле и объяснял, что они означают. Потом он должен был повторять их до тех пор, пока не выполнит правильно. Это казалось немного глупым, но Мастер сказал, что это важно – и когда он узнал, что знание иероглифов приведет к умению читать и писать, так же, как у блестящего сына старика Асано, он вообще не возражал против этого.
Однажды утром, ободренный благоприятным расположением духа, Кеншин осмелился спросить, как пишется его имя. Мастер показал ему и сказал, что оно построено из двух иероглифов – «сердце» и «меч». Хорошее имя, подумал Кеншин рассудительно и уставился на картинки, начерченные на земле. Любопытствуя, он спросил о своем прежнем имени. Мастер нарисовал и его, предупредив, что это может быть не совсем правильным, поскольку существует много вариантов, но, скорее всего, это «сердце» и «большой». Кеншин решил, что между именами нет большой разницы. Единственное отличие в том, что теперь даже его имя говорит, что у него есть меч, и он должен учиться владеть им. Это вписывалось в его путь, и делало его имя более соответствующим.
Уроки чтения и письма стали обычным делом. Большей частью было даже весело, хотя картинок было очень много. Глупо, на самом деле – неужели кто-то мог все их упомнить? Мастер посмеялся над ним и сказал, что никто не может, и большинство людей знают только самые распространенные.
Но это же не означает, что большинство людей не могут хорошо писать и читать? Зачем тогда они так пишут? Это так бессмысленно, и почему никто не придумал способ попроще! Не то чтобы он осмелился произнести это вслух, особенно после того, как Мастер заявил ему, что «умные и образованные люди» тратят годы жизни, чтобы научиться красиво писать слова, и что созерцание красиво написанных слов это «совершенство в движении», и что «каллиграфия представляет собой одну из лучших добродетелей».
Все это казалось очень важным для Мастера.
Поэтому Кеншин решил приложить к письму максимум усилий. И в самом деле, слова-картинки стали красивыми, как только он к ним привык. Вовсе не невозможно оказалось вспомнить их, когда он осознал, что линии, из которых сложено слово, похожи на предмет, который слово обозначает.
Время путешествия они все еще проводили в тишине. Мастер, казалось, наслаждался тишиной после их уроков, и Кеншин думал, что хорошо оставить его в покое. Ему было с кем поговорить – в конце концов, друг-дух всегда был рядом.
Так шли недели. Последние листья упали с деревьев, и спать на улице становилось все холоднее. Кеншин стал надевать обе рубашки на ночь. Теперь, когда он так уставал за день, кошмары больше не тревожили его по ночам. В-общем, жить так было почти приятно.
Они пересекли еще один пограничный пост и направились в горы. Лазать по скалам было тяжело, и в это время как раз выпал первый снег. Кеншин, конечно, и раньше видел снег – ведь он вырос в горах, где снегопады были обычным делом. Однако он никогда не пытался спать на улице зимой.
Мастер сказал, что это не очень хорошо, но возможно. Так что он показал Кеншину, как утаптывать снег, как настелить под постель веток, чтобы изолировать от земли, как построить небольшие стены из снега, чтобы защититься от ветра и как лучше сохранять тепло, как спать сидя. И все равно было холодно, даже после того, как Кеншин начал носить всю свою одежду и днем. После некоторого ворчания он начал надевать даже самую ненавистную часть гардероба – вязаную шапку. При такой стуже не имело значения, что она была уродливой и неудобной, странно ощущалась на ушах и постоянно сползала на глаза.
Когда стало еще холоднее, даже всей его одежды не хватало, чтобы унять дрожь. В такие вечера Мастер разрешал ему спать рядом с собой. И правда, спать под странным белым плащом и большой рукой Хико-сана было безопасно и тепло.
Зимняя непогода изменила и установку лагеря. Как правило, они разбивали лагерь на обочине дороги, осенью это было даже практичнее. Зачем тратить время и силы, чтобы искать лучшее укрытие? Но во время сильного снегопада или особенно неприятных ветров открытые обочины были не лучшим местом, так что Мастер строил укрытие из хвойных лап или искал пещеру или выемку на склоне горы.
Они стали путешествовать дольше. Кеншин не протестовал, потому что при ходьбе было теплее, но покрытые снегом дороги стали скользкими и трудными для передвижения, так что темпы переходов замедлялись. Они останавливались отдохнуть, когда он уже не мог продолжать и возобновляли движение, когда он чувствовал в себе достаточно для этого сил. В течение дня Мастер давал ему пожевать вяленого мяса. Он не привык ходить и есть одновременно, и это было странно, почти глупо, но вскоре он научился и этому. Хотя самым странным было то, что хотя он и ел больше обычного, но все равно не чувствовал себя сытым.
Ходить по снегу целый день было… странновато. Приходилось выше поднимать ноги, а дорога шла все время вверх по склону – поэтому он так быстро уставал. Или, может, потому, что было холодно. Неважно, что он делал – всегда было холодно.
Так что неудивительно, что по прошествии некоторого времени из носа потекло. Это случалось каждую зиму, и мать просто держала его дома. Это не было странным или опасным. Просто раздражало. Так что теперь он постоянно хлюпал носом и вытирал его рукавом. Губы были сырыми и потрескались, кожа под носом раздражена. Сопли, сочившиеся вниз, щипали ее, но вытирать их было еще больнее.
Каково же было его удивление, когда после одной особенно неприятной ночи он не почувствовал себя замерзшим. Ничего в погоде не изменилось, а он почему-то вспотел. Он сказал об этом Мастеру, который пристально посмотрел на него, потрогал лоб и изрек весьма нехорошее ругательство, а его ки ощущалась очень, очень странной. Потом Мастер подхватил его на руки, и было приятно заснуть, положив голову ему на плечо.
Покинув Хиросиму, Хико выбрал путь на север. Он не был уверен, что ему делать зимой. Последние три года, проведенные в дороге наедине с самим собой, он просто шел сквозь зиму куда глаза глядят. Если погода портилась, он находил безопасное место, чтобы переждать худшее. Путешествия зимой были в некотором смысле благословением, потому что в это время его разум совершенно точно освобождался от воспоминаний. Тогда были только он и природа. И выживание. Это помогало не забывать то, что люди – ничтожно малая часть мира, и их заботы не столь важны в крупном масштабе, а также осаждало все его собственные сожаления и ужасы в управляемую сферу.
Но он больше не бродил в одиночку, у него был ученик. Независимо от скомканного начала, учить Кеншина было почти приятно. Он быстро учился и не требовал подробных инструкций. А как ребенок взял клинок – почти как рыба, которую положили в воду, и которая поняла, что может плавать! Верный захват, точные движения, управляющие лезвием, правильная постановка ног – ему только нужно было показать пример и время от времени корректировать, и Кеншин был способен удерживать его и выполнять каждый удар так, как положено.
Это было почти странным. Боги знают, что большинство людей от скучных повторений становились ленивыми и начинали предпочитать одну руку другой, смещали точку равновесия, не понимая необходимости точного выполнения упражнения и тем самым сковывая движения в мышечной памяти.
Но Кеншин никогда не сбивался. Маленький беспризорник просто придерживался точных движений и повторял до тех пор, пока Хико не останавливал его. Это означало, что либо это у ребенка от природы, либо он перфекционист. На данный момент трудно было сказать – выученные движения были простыми, и Хико не собирался форсировать обучение малыша просто из любопытства.
В любом случае, и то, и другое – положительные качества.
Следующее, что его радовало, это то, как продвигались уроки чтения и письма. У Хико было много вопросов о преподавании их основ, особенно когда предмет был тем, в чем он лично всегда был заинтересован. Каллиграфия была одной из немногих хороших вещей, которые остались в его памяти от юности перед освоением меча, так что он вовсе не горел энтузиазмом смотреть, как ребенок калечит тщательно выверенные движения, в которых он до сих пор находил утешение. Но к его удивлению, особенно учитывая отсутствие учебных материалов, мальчик доказал, что умел цепко схватывать знаки и довольно легко запоминал слова. Во время этих вечерних упражнений они также немного дискутировали, и Кеншин медленно вырывался из своей немоты и начал больше говорить. Время от времени он даже спонтанно задавал вопросы!
Однако, послушав его рассуждения и неожиданные вопросы, Хико начал понимать, что разум мальчика работает решительно странным образом. Ребенок иногда задавал такие вопросы, ответ на которые не знал даже он – о духах, и еще более странно, о воспоминаниях, хранящихся в стенах из вещей…
Хммм, дети!
Но в целом они вошли в удобный ритм. Это было почти приятно.
Те три года, которые он провел в дороге, показали, что зима была тяжелым сезоном для путешествий. Как правило, только отчаянный или глупый рисковали пуститься в путь. Хико не был ни тем, ни другим, и скорее выбирал этот путь в стремлении к одиночеству и преодолении вызовов, которые бросала зима путешественникам. Но теперь, когда у него был Кеншин, стало ясно, что придется рассмотреть другие варианты.
Снег выпал необычно поздно в этом году, и, несмотря на то, что шли уже последние недели года, воздух оставался влажным, и даже ночью не было морозов. Все это говорило о том, что зима ожидается исключительно мягкой, поэтому Хико решил рискнуть и отправился на западное побережье. Он мог бы найти подходящую работу в каком-нибудь городе или деревне, и они переждали бы самые холодные месяцы. На побережье было бы проще найти работу охранника, а в провинции Идзумо довольно расхлябанно относились к ронинам. Там не будет особых проблем с чрезмерно обидчивыми самураями… в отличие от Аки.
Так что, держа план в уме, он двинулся через горы. Если погода продержится, им даже не придется страдать от большого снега.
Разумеется, этого не случилось.
Первый снег выпал еще на полдороге. Если бы Хико мог побить себя за глупость, то обязательно сделал бы это. К черту его лучшие планы и упрямую гордость.
С самого начала стало ясно, что Кеншин не мог справляться с плохой погодой так, как он. Это было неудивительно теперь, когда он перестал думать об этом – он здоровый взрослый мужчина в расцвете сил, а Кеншин… тощий ребенок, и такой слабый. Но, несмотря на это обстоятельство, обратный путь из этого места был слишком длинным, так что Хико продолжил, не показывая своей озабоченности, выходя из положения так, как мог. Он пытался находить хорошие места для лагеря, давал малышу жевать вяленое мясо, пока они шли, чтобы сохранить силы, показывал Кеншину, как справляться с плохой погодой, а иногда, в особенно холодные ночи, приглашал изрядно дрожащего мальчика спать рядом с собой.
И они справились.
Выжили вопреки погоде и природе.
Они почти закончили путь через горы, когда ребенок начал хлюпать носом, а затем истощение, вызванное недостатком сна и долгими днями похода, наконец, настигло его.
Началась лихорадка.
Хико выругался, подхватил ребенка и поспешил за помощью. Затолкав подальше свою гордость, свои планы и свое высокомерие. Не было времени и вопроса о необходимости – лихорадка могла убить.
Мальчик очнулся из беспамятства от дребезжащих звуков. Было тепло. Тепло впервые в жизни, но все еще больно. И еще более важно, ему хотелось пить. Веки, казалось, присохли, так что было трудно разлепить их, но после нескольких попыток ему это удалось.
Хмм, это потолок. Потолок?
Когда он в последний раз видел потолок изнутри?
– О, ну, наконец ты проснулся! Вот выпей это, – добрый мягкий голос, а потом кто-то приподнял его и посадил. Что-то теплое и вкусное влили ему в рот. Он попытался проглотить и закашлялся – почему так трудно пить?
Кто-то вытирает лицо.
– Просто попробуй выпить. Почувствуешь себя лучше. Ты был очень болен.
Добрый голос был таким приятным и спокойным, что легко перестать думать и просто подчиниться. Пить было трудно, но ему удалось проглотить большую часть бульона. Он чувствовал себя таким уставшим. Все болело.
– Просто спи.
– Ему, наконец стало лучше. Мне удалось заставить его выпить немного бульона, так что, должно быть, худшее позади. Он должен есть так много, сколько может, он ужасно худенький.
– Он был в сознании?
– Насколько можно было ожидать. Но он не говорил, даже не пытался.
– Это неудивительно. Кеншин редко говорит спонтанно.
– С ним что-то случилось?
– Нет. Мальчик просто стесняется незнакомых людей.
– О… это все объясняет. Многие дети с осторожностью относятся к незнакомым взрослым. Но, послушайте, что заставило вас пойти на такой риск? Идти через горы посреди зимы! С ребенком!