– Мои собственные причины. Однако, я благодарен вам за вашу заботу и гостеприимство.
– Простите мне мою грубость. Ваши причины это не мое дело. Но пожалуйста, я не могу с чистой совестью позволить вам снова идти туда. Это верная смерть и для вас, и для ребенка, а я уже достаточно насмотрелась на смерти в этом году.
– Вы правы. Но я не могу пользоваться вашей щедростью.
– Пользуйтесь на здоровье, – смех. – Я хотела бы воспользоваться компанией.
– Я не могу предложить вам достойную компенсацию за вашу доброту…
– Оставьте вашу компенсацию. У меня всего полно, но вот компании для разговоров нет. И сильных рук, чтобы помочь с хозяйственной работой.
– Конечно, я готов помочь вам во всем, что необходимо.
– На том и порешим.
Когда мальчик проснулся снова, было темно. Ему нужно было в туалет. Он попытался подняться, но это было больно. Руки дрожали под тяжестью собственного веса, а ноги были вялыми, как раскисшая трава. Как подняться и пойти? И куда идти?
– Что такое? – голос Мастера.
– Мне нужно добраться до уборной, – смущенно объяснил мальчик. Может, если подождать, добрый голос вернется…
Шорох. Кто-то встал. Шаги.
– Хорошо. Пойдем, – сказал Мастер и помог ему подняться. Ноги мальчика тряслись, он не чувствовал себя устойчиво.
– Ты можешь идти?
– Не думаю, – признался он.
– Там для тебя слишком холодно. Просто обопрись на меня и воспользуйся ведром в углу.
Распахнув глаза и залившись краской, мальчик подавленно уставился на большую фигуру в темноте. Нет! Он не мог, не перед Мастером! Но… Но доброго голоса здесь не было, а Мастер был, и ноги не держали его, и писать на самом деле нужно.
Так что он сглотнул и кивнул, потом нерешительно оперся на мечника и пошел медленно, словно его ноги разучились ходить.
Потом Мастер помог ему добраться до постели и завернул в одеяло.
– Просто попробуй поспать.
Мальчик слишком устал, чтобы задавать вопросы или жаловаться, и было так приятно, и тепло, и темно, и…
Шелест. Странные тихие тикающие звуки, словно что-то постоянно ударяется друг от друга. Дыхание? Кто-то рядом? Тиканье продолжалось. Было почти приятно слушать это, но через некоторое время любопытство пересилило, и Кеншин медленно открыл глаза, немного повернув голову.
Человек… женщина сидела рядом с ним и делала что-то руками, нет, деревянными палочками, они ударялись друг о друга, создавая этот шум. Палочки окружала пряжа. Она плетет?
Он уставился на нее, очарованный зрелищем, которого никогда не видел. Не то чтобы он не видел женщин прежде, но от этой не исходило угрозы. Ее дух ощущался слабым и мягким, как чуть теплая вода. И где я вообще? Внутри дома, да, с женщиной, которую он не знал, и она делает что-то странное, чего он никогда не видел. Чувствуя себя потерянным, но не склонным двигаться или спросить этого незнакомого человека… что же остается, действительно, каков лучший вариант?
– Эй, что случилось, – спросил он у духа.
Тот ответил быстро, посылая обратно чувство замешательства, потом слова. «Один. Долго». Потом беспокойство и вопросительное чувство. Дух не знал? Он был болен, он совершенно уверен в этом. Мастер помогал ему, поправлял его постель… Да. Безусловно, он был болен. Почему я ничего больше не могу вспомнить?
Волна паники ударила его, и он не мог не спросить вслух самое главное:
– Где Мастер?
По крайней мере, он хотел произнести эти слова, но в конечном итоге выдал только странные хрипящие звуки. Горло пересохло, и даже яростное сглатывание не много помогло.
– О, ты проснулся? Как ты себя чувствуешь? – спросила женщина, опуская палочки, и повернулась к нему. У нее были карие глаза и доброе лицо – поразительно гладкое, без морщин, не как у старого деревенского доктора Ине-сама.
– Устал, – ответил мальчик, смутившись. Легче было отвечать, чем спрашивать. Но… он должен был знать, – Мастер?
– О, ты имеешь в виду твоего молодого красивого опекуна, Хико-сана? Он снаружи, размахивает там своим мечом.
Чувство облегчения было почти подавляющим. Меня не оставили. Или она просто так сказала, но что, если… Он просто должен быть уверен, поэтому попытался почувствовать холодность Мастера. Это было не очень трудно, и он тренировался во время путешествия, так что он наверняка узнает, если сосредоточится… Вот незнакомая женщина, дальше… ничего? Но там… было это! Резкая холодность – как раз на грани его чувствительности, но она определенно присутствовала. Мальчик вздохнул и расслабился.
– Ты голоден? – спросила незнакомая женщина.
Он собрался кивнуть, но она смотрела не на него, а на путаницу пряжи и палочек, так что ему удалось выдавить слабое «да».
– Подожди немного, я разогрею тебе немного бульона.
Мальчик лег обратно и стал наблюдать, как незнакомка хлопочет вокруг очага. Она налила что-то в котелок и повесила его над огнем, тихо потрескивающем посреди хижины. Если Мастер оставил меня здесь и находится поблизости, может быть, я могу доверять этой незнакомой женщине? Он расслабился и с любопытством огляделся. Дом был небольшой, с земляным полом. Землю покрывали соломенные циновки. Стены сделаны из дерева, так же, как и в его старом доме, а не из прессованной глины или камней. Крыша тоже соломенная. Немного утвари и свернутые постели в углу. Огонь в очаге посередине согревал пространство.
В общем, по-домашнему.
Немного погодя он решил, что немного странно находиться внутри дома. Столько времени прошло. Но еще более странным было то, что дом был похож на дома в горах. Так, словно это один из них, просто еще один дом у подножия горы. Хотя это скорее всего невозможно. Он не мог быть уверен, где его старый дом, но он определенно был не на севере, куда Мастер привел его.
Бульон в котелке пах очень вкусно, и этот запах напомнил ему, насколько он голоден. И сразу же его желудок засвидетельствовал это, громко заурчав. Так что он попытался сесть и даже смог сделать это самостоятельно после некоторых усилий. Я сделал это! Он триумфально улыбнулся этому доказательству того, что не настолько слаб, как кажется.
Незнакомая женщина сняла котелок с огня и налила бульон в чашку, а затем подала ему со словами:
– Ты должен все это съесть. И даже больше, если сможешь.
Мальчик кивнул и отпил маленький глоток – бульон был очень вкусным, осознал он с расширившимися от удивления глазами. Он подумал, что никогда не пробовал ничего вкуснее. Поспешно прихлебывая бульон, так быстро, как только мог, он не обращал внимания, что он еще слишком горячий и обжигает его язык и горло. Это было хорошо, это согрело его полностью.
Огонь весело потрескивал рядом, а незнакомая женщина смотрела на него, улыбаясь. Когда он закончил есть, то подал ей чашку, застенчиво улыбаясь.
– Хочешь еще?
Он склонил голову, задумавшись. Бульон был вкусным, но желудок был полон до предела. Может, съесть еще?
– Нет, спасибо, – наконец сказал он, избегая ее взгляда и теребя край одеяла.
– Ты уверен?
Он кивнул. Она нахмурилась в ответ. Она казалась несколько разочарованной, и почему-то требовавшей большего ответа, так что он сказал:
– Это было очень вкусно, но думаю, больше я не съем.
– Ладно, если ты так считаешь… Но ты должен есть больше, ты ужасно худой.
А? Но я всегда был таким… но кивнул в ответ.
Шаги снаружи, гремящие звуки. Что? О, это Мастер. Эту холодность он узнает в любом месте. Потом открылась дверь, и холод хлынул в дом.
– Закройте дверь! И заходите, ваш подопечный наконец проснулся. – Ее голос казался счастливым, и она наклонила голову в сторону, немного обнажая шею и заправляя волосы за ухо.
На лице Мастера было странное выражение, но он не казался разозленным, скорее, мечник… внимателен и осторожен? Мастер? Осторожен? Но мечник кивнул женщине, сохраняя лицо спокойным, а ки маленькой и плотной, а затем посмотрел на мальчика и сказал:
– Я приношу извинения. Кеншин, ты заставил меня волноваться.
Извинения? Что происходит? И это странное чувство… Никогда раньше Мастер не вел себя так. Что это значит?
Пока он с растущей тревогой смотрел на мечника, незнакомая женщина снова взяла свои палочки в руки и продолжила плести пряжу, и единственным звуком стало тиканье спиц. Мастер стряхнул последний снег с обуви, и плотно закрыл дверь. Он вообще не смотрел на женщину, вместо этого прислонил меч к стене, встряхнул свой плащ и сел рядом с огнем, с противоположной от женщины стороны.
Кеншин не мог не смотреть.
Мастер держал дистанцию от женщины и избегал смотреть на нее, словно ожидая, что она внезапно нападет на него. И в то же время, незнакомая женщина вела себя как Мастер раньше – уверенно, отдавая приказы и ожидая от людей немедленного подчинения. Она спокойно сидела, занимаясь тем, чем хотела.
Это было на самом деле странным. Незнакомая женщина внезапно перестала казаться такой хорошей и доброй. Насколько опасной она может быть, если даже Мастер ее боялся? Нет, не боялся, решил он после недолгого размышления. Мастер может справиться с целой бандой, он не будет бояться одной женщины, но что-то в этой ситуации было не так. Он не знал, что и подумать, и ничего действительно не понимал. Он не знал, где они находятся, как здесь оказались и кто эта незнакомая женщина.
Нормально, если он спросит? Но обстановка была тихой и напряженной, и говорить было неправильно, может, потом, когда Мастер будет один…
Кеншин посмотрел на женщину, потом обратно на Мастера. Склонил голову в ожидании. Мастер заметил это, помолчал, а затем откашлялся.
– Кеншин, это Осуми-сан. Она согласилась позволить нам остаться, пока тебе не станет лучше.
– Нет. Мы договорились, что вы останетесь, пока дороги не очистятся. Так что, Хико-сан, и ты, дорогой ребенок, вы останетесь пока здесь. – Женщина – Осуми-сан – весело улыбнулась Мастеру, а потом посмотрела на мальчика, кивая утвердительно.
Как это?
Не отрываясь от своего занятия, она продолжала:
– Было бы безумием отправиться в путешествие, пока дороги не очистятся.
Мастер взглянул на нее, нахмурившись, но не возражал.
Мир сошел с ума, пока я болел?
Комментарий к Глава седьмая. Из огня да в полымя
Фанарт в тему: https://vk.com/photo-128853700_431040916
========== Глава восьмая. Как приручить дракона ==========
Взрослые не позволяли Кеншину выходить из хижины. Осуми-сан сказала, что ничего хорошего не будет, если он станет таскаться по улице и заболеет снова. Кроме того, добавила она, хорошо, что снега много, так что никто далеко не уйдет. Мастер согласился с ней.
Так что Кеншин застрял на кровати в хижине. Он был сыт по горло бульоном и устал от него. Сильно стесняло его то, что Мастер и Осуми-сан все еще помогали ему справлять основные потребности, потому что он был еще слишком слаб, чтобы делать это самостоятельно. Но в первую очередь, забота и уютное тепло хижины делали жизнь замечательной.
Однако, поскольку его энергия продолжала прибывать, а потратить ее было абсолютно не на что, он начал чувствовать все большее беспокойство. Даже разговаривать с другом-духом теперь было проблематично, потому что всегда кто-то наблюдал за ним. Когда он осмелился попробовать, у Осуми-сан немного времени ушло, чтобы заметить, как он безучастно и отрешенно уставился в пустоту. Она разволновалась и решила, что он снова заболел. Конечно, это было неправдой, но как он мог объяснить, что разговаривал с духом, живущим в нем? Он не мог – это не вариант. В конце концов, если Мастер – кто знал о ки – не мог понять существование духа, то как она смогла бы?
Так что Кеншин попытался развеять ее беспокойство так успешно, как только мог, и с тех пор остерегался делать что-либо странное. Но так или иначе, постоянное внимание вызвало странное ощущение ограничения. Не то чтобы он не любил заботу и внимание. Но Осуми-сан не покидала хижину надолго. Она просто делала все, что заблагорассудится, и ничего нельзя было с этим поделать, если даже Мастер был с ней осторожен!
Говоря о Мастере, если мужчина не помогал ему, он все время проводил на улице и возвращался только вечером, и сидел себе в углу.
Это раздражало, вот что.
Только бы он снова был здоров, и тогда смог бы пойти на улицу и заняться чем-нибудь…
Ранними вечерами, когда солнце уже зашло, но ложиться спать было рано, они втроем застревали в маленькой хижине. И Кеншин, и Мастер с основном просто слушали болтовню Осуми-сан, но иногда Мастер отвечал на ее вопросы и между ними завязывался короткий разговор. Что было странным, так это то, что мечник тщательно следил за словами и не говорил все, что думает. Еще одной странностью было то, что Мастер, казалось, всегда был осведомлен о ее действиях и украдкой поглядывал на нее.
Могло быть так, что Мастер просто старался быть вежливым и поэтому избегал смотреть на нее? Мать всегда говорила, что глазеть на людей невежливо. Но все-таки Мастер в этом деле уходил в крайность и никогда не позволял Осуми-сан заметить его взгляды. Но больше всего мальчика озадачило то, что Мастер смотрел на ее шею и запястья.
Это уж совсем непонятно.
Все то время, которое он знал Мастера, тот был сильным и решительным, всегда доминирующим и часто довольно грубым. Но теперь мечник явно старался быль осторожным и вежливым. Почему он не может вести себя так, как всегда? В чем проблема? Что такое было в Осуми-сан, что делало его таким осторожным? Какую власть она имела над ним?
Кеншин качал головой, прихлебывая свой бульон в тишине, и продолжал наблюдать за игрой взаимной напряженности между взрослыми.
Вечерами, когда Мастер был более расположен к разговорам, они возобновили уроки чтения и письма, рисуя знаки на земляном полу хижины. Осуми-сан следила за уроками, иногда высказывала свои замечания, но не вступала по-настоящему и не брала уроки на себя, даже когда становилось ясно, что она имеет свое мнение или, казалось, знает, как читать.
Но что оказалось очень, очень ужасным, так это то, что в отсутствие физических упражнений и постоянный отдых вернули его кошмары. Ночь за ночью Кеншин просыпался, крича от ужаса, видя умирающих людей, Ине-сама, продающую его, болезнь, свою бытность рабом… Это не имело никакого смысла, скорее всего, его разум просто взял и смешал все ужасы, произошедшие с ним в прошлом году.
Однажды утром после особенно неприятного кошмара Кеншин свернулся в комок, борясь с подступающей тошнотой. Когда он, наконец, успокоился, Осуми-сан спросила его о кошмарах. Он замер от удивления. Она хочет знать? Зачем? Это не ее дело. Но если… Нет.
И как он может рассказать ей? С самого начала и по настоящее время она была добрым человеком. Но если Мастер так осторожен с нею, не значит ли это, что ей нельзя доверять? Осуми-сан не стала добиваться от него ответа, вместо этого занялась завтраком. Некоторое время Кеншин думал, что она забыла о вопросе. Но он вообще-то должен был понимать, что она не такая женщина, чтобы оставить без внимания то, что считала важным.
Не далее как на следующий вечер она спросила Мастера о кошмарах прямо при Кеншине! Ощущение абсолютного предательства захлестнуло мальчика, и в этот момент он понимал, почему друг-дух ненавидел людей. Мастер посмотрел на него и нахмурился.
– Кошмары – это нормальное явление для людей, ставших свидетелями ужасных событий. Со временем они уйдут в прошлое. Кеншину нужно оставаться сильным и не зацикливаться на них.
Осуми-сан очень мерзко сощурила глаза на Мастера, а потом посмотрела на Кеншина взглядом, излучающим беспокойство, и сказала мягким голосом:
– Если бы ты поговорил об этом с кем-то, это помогло бы.
Этот заботливый взгляд заставил его простить ее, но он все равно чувствовал себя как рисовое зерно между двумя жерновами. Сердце колотилось в груди, пот выступил на лбу, когда он понял, что что бы ни сделал, этого будет недостаточно для двух важных для него взрослых. Но когда он подумал об этом так, то понял, что выбора вообще нет. Так что, чувствуя извинения к ней, он произнес: